Полная безотходность

Nicole Bengiveno / New York Times / Fotolink

Все, что мы считаем абсолютным, относительно, и это единственный абсолют. Чехов пишет лучше, чем Дэн Браун, зато Дэн Браун горит дольше. Соломенная хижина безопаснее каменного дома, если вы живете на стыке тектонических плит. Брокколи полезнее, чем груша, но только для отдельно взятого организма; для окружающей среды Нью-Йорка брокколи вреднее, потому что его дольше и дальше везти. Но мой организм – тоже часть окружающей среды Нью-Йорка.

Так мы все становимся инстинктивными дзен-буддистами. Жизнь современного человека, пытающегося творить добро или, по крайней мере, не слишком много зла, превращается в постоянный поиск границ себя и своего следа – не только углеродного, но следа вообще. В попытки нащупать, где кончается твое и начинается чужое, что в нашем взаимосвязанном мире практически невозможно. Следующий за этим шаг – попытка определить, за какой процент того и другого ты позволяешь держать себя в ответе.

Неудачливый писатель-историк Колин Бивен решил ответить за все. Он прожил год, пытаясь нейтрализовать вред, принесенный им экологии. Бивен окрестил себя и свой эксперимент, принявший форму блога, а затем книги и сопутствующего документального фильма, броской кличкой No Impact Man, «человек без следа». Экологический нейтралитет дался Бивену дорогой ценой. Он измучил в процессе жену Мишель, двухлетнюю дочь Изабеллу, соседей. Несчастных кассирш, у которых требовал для дочери сок без стаканчика и соломки («Мы стараемся не создавать мусора»). Но жил, постепенно отказываясь от телевизора, кондиционера, отопления, лампочек с волоском, электричества вообще; газет, журналов, туалетной бумаги, бумаги вообще; безопасных бритв, пластиковых пакетов, пакетов вообще. От автомобилей, автобусов, поездов, самолетов, метро. От лифта (Бивен живет на девятом этаже). От новой одежды и любых покупок, кроме продуктов. На те было распространено одно правило: они должны были вырасти в радиусе двухсот пятидесяти миль от Нью-Йорка, что более или менее соотносится с определением допустимости, принятым локаворами. Это означало запрет не только на очевидную экзотику вроде бананов и авокадо, но и на соль, перец, специи, оливковое масло, чай и кофе. Летом потел. Зимой воровал тепло у соседей – их отопление достаточно нагревало стены квартиры, чтобы можно было обойтись без своего. Писать свой блог ходил в офисный центр неподалеку.

В каждом из этих шагов ничего выдающегося нет – особенно здесь, в Нью-Йорке, где экологический шик давно превратился в орудие, при помощи которого сосед доказывает превосходство перед соседом. Половина обитателей ультралиберального Парк-Слоуп, где живу я, ходит за покупками с авоськой, чтобы не плодить полиэтилен, и состоит в «пищевом кооперативе», в котором в обмен на пару дней работы в месяц (кассиром либо грузчиком – на выбор) организуются скидки на продукты. По субботам в парке за углом раскидывают шатры приезжие фермеры – в рамках государственной, между прочим, программы, – у которых легко купить продовольствия на всю неделю. Домашний компост тоже не редкость. (Однажды, пару лет назад, моя жена, не вполне поняв концепцию, попыталась завести его в горшке с пальмой.) Половине парк-слоуповских детей запрещают смотреть телевизор. О конопляных пеленках, деревянных игрушках ручной работы и прочем даже говорить не приходится. Это давно уже стало нормой, за отклонение от которой вмиг заклюют прогрессивные мамаши – не на детской площадке, так в интернете, на форумах вроде UrbanBaby.

Повторю еще раз: в каждом из этих шагов ничего выдающегося нет. Но Колин Бивен предпринял все эти шаги. На протяжении года он служил живым воплощением «зеленого» движения, если не пародией на оное, единолично доведя экошик до логического предела, или, по мнению критиков, до абсурда. Хотя нет. «В итоге, – признается Бивен в ходе нашей первой беседы, – возникает вопрос: если тебя настолько заботит твое влияние на окружающую среду, почему бы себя вообще не убить? Вот это было бы логичным завершением последовательного подхода».