В уме автора эта колонка будет представлять собой нечто среднее между письмами Владимира Набокова Эдмунду Уилсону («Dear Wilson!») и разговорами Тома Хэнкса с баскетбольным мячом («Dear Wilson!»). С одной стороны, в жизни внезапно образовались повод и площадь для бесед на любимые темы с не требующим ликбеза собеседником. С другой — есть вероятность, что говорящий сошел с ума и собеседника не существует в природе.

 

Не считая нескольких статей, я не писал на русском языке лет десять с момента прибытия в Нью-Йорк, так что заранее прошу простить англицизмы, устаревший сленг, косноязычие и инопланетную пунктуацию: как один герой Куприна, я чувствую, что начинаю путаться «во всех этих был и который». Надеюсь, неизбежные ляпсусы будут смотреться скорее умилительно, нежели позорно. (Возвращаясь к Набокову: обывателя во мне безотказно греет факт, что автор «Дара» и жена Вера однажды завели прилюдный спор, означает ли русское слово «ананас» собственно ананас или все же банан. Хорошо, что ВВН не дожил до эпохи «полного бананаса».)

 

За эти годы я врос в город настолько, что работаю в журнале New York. Это, пожалуй, предел мимикрии. Дальнейшая ассимиляция возможна, только если податься в мэры или мимы, что изображают статую Свободы, бездвижно зеленея в публичных местах на складных пьедестальчиках. Я переехал сюда из Мичигана, штата в форме и с интеллектуальной репутацией кухонной рукавицы. Если мичиганца спросить, откуда он родом, он ткнет пальцем правой руки в ладонь левой; моя альма-мачеха, Энн-Арбор, находится между бугром Венеры и конечной остановкой на линии жизни. Я разменял ее на Нью-Йорк, еле успев сдать выпускные экзамены. Диплом сценариста догнал меня по почте.

 

Причина переезда была до слез проста: в фильмотеке кинокафедры среди прочих шедевров пылилась на килограммового веса лазерных дисках фильмография Вуди Аллена.

Я посмотрел каждый фильм раз шесть, от «Бананов» до недавней на тот момент картины «Мужья и жены». «Неужели не видно, — жаловался с ракеткой в руке герой Вуди в «Энни Холл», — что вся страна смотрит на Нью-Йорк как на гнездо красных еврейских гомосексуальных порнографов? Я и сам о нас так иногда думаю — и я здесь живу». Именно здесь хотел жить и я — не в городе красных порнографов, а внутри этой реплики: в городе, где а) так разговаривают и б) снимают кино о том, что так разговаривают.

 

Пока я гнался за призраком Вуди из Мичигана, постаревший Аллен рискнул спуститься к югу от 14-й улицы и снять «Знаменитость», фильм о жизни нижнеманхэттенской богемы. Я посмотрел его затуманенными глазами неофита, еле успев устроиться на новом месте жительства (диване в гостиной у друга). И пересмотрел через несколько лет, более-менее ньюйоркцем.

 

Волшебство рассеялось на глазах, от одной перемены ракурса. Теперь я знал, что тридцатилетний журналист никогда бы не обедал в Elaine's, культовом ресторане семидесятых; что авангардные галереи к 1998 году переехали из Сохо в Челси; что феномен «знаменитого пластического хирурга» к моменту съемок устарел лет на десять; что молодая заезжая кинозвезда уровня (и в исполнении) Леонардо Ди Каприо ни за что не остановилась бы в отеле «Стэнхоуп»; что мое поколение не шастает по психоаналитикам и т. д. «Нью-Йорк» пропал. Город распался на районы, районы на кварталы — и это было кино о моем квартале, сделанное стариком из чужого квартала.

 

Но вот что любопытно. Тайно разочаровавшись поодиночке, все мы — те, кого другой великий мифологизатор Нью-Йорка, Э. Б. Уайт, называет «поселенцами», — коллективно смыкаем ряды вокруг мифа. И весь остаток жизни притворяемся, что живем если не в «Энни Холл», то хотя бы в «Сексе в большом городе», или в «Друзьях», или, черт его знает, в «Лете Сэма». Нью-Йорк не просто перерабатывает каждую секунду своей жизни в текст по мере поступления (сколько фильмов из тех, что вы видели в этом году, начинаются с общих планов Манхэттена?); миллионы новичков хватают этот текст, зубрят его и насильно превращают обратно в жизнь. Потому что иначе получается, что мы все ошиблись городом. Благодаря идиотам вроде меня Нью-Йорк — то, что называется self-fulfilling prophesy, «самореализующееся пророчество», ложь, становящаяся правдой в момент произнесения. Доказательство? Пересмотрев «Знаменитость», я, тридцатилетний журналист, пошел и съел стейк в Elaine's. Стейк был ужасный.