Рождественская пурга
Мы с Джеем и Герцогом затеяли киномарафон, посвященный Джеймсу Бонду. На четвертом фильме, в шестой раз за пять часов, позвонила моя мама. Я даже не стал проверять, от кого вызов, и так знал, что это она. Закатив глаза, Герцог поставила фильм на паузу:
— Она думает, ты куда-нибудь уйдешь? Там же метель.
Я пожал плечами и взял трубку.
— Все никак, — сказала мама.
Фоном кто-то громко рассказывал о том, насколько важно охранять свою базу.
— Мне жаль, мам. Отстойно.
— Это просто смешно! — закричала она. — Мы вообще никуда вылететь не можем, не то что домой.
Родители на три дня застряли в Бостоне. Медицинская конференция. Мама была на грани отчаяния из-за того, что Рождество светило праздновать там. Как будто в Бостоне война. Меня, честно говоря, от этого уже тошнило. Я в глубине души всегда любил непогоду и все, что с ней связано, причем, чем хуже, тем лучше.
— Да, фигово, — поддакнул я.
— К утру ветер уже должен утихнуть, но вообще все встало. Никто не гарантирует, что мы завтра сможем вернуться. Папа пытается взять машину напрокат, но за ними просто огромные очереди. Хотя даже если ехать всю ночь, мы будем дома только в восемь-девять утра! Но мы же не можем встретить Рождество не вместе!
— Да ладно, я к Герцогу пойду, — ответил я. — Ее родители согласны. Приду, открою подарки, расскажу, что моим родителям совершенно не до меня, и, может, Герцог растрогается из-за того, что мама меня не любит, и отдаст мне часть своих подарков. — Я бросаю на Герцога взгляд и вижу, что она ухмыляется.
— Тобин, — сказала мама недовольно.
Она у меня не особо смешливая. Для ее работы это хорошо — вы же не хотели бы, чтобы хирург, которому предстоит вырезать вам раковую опухоль, зашел в кабинет и выдал что-нибудь вроде: «Заходит один чувак в бар, бармен у него спрашивает: “Чего будете?”, а тот отвечает: “А чё у вас есть?” А бармен такой: “Чё у меня, я не в курсе, а вот у тебя меланома четвертой стадии”».
— Да я просто хотел сказать, что справлюсь. А вы в отель вернетесь?
— Наверное, если отцу не удастся машину взять. У него терпение просто ангельское.
— Ну, ладно. — Я бросил взгляд на Джея, и он проговорил одними губами: «Вешайтрубку».
Мне уже не терпелось снова усесться между ними на диване и вернуться к новому Джеймсу Бонду, убивающему людей направо и налево всевозможными умопомрачительными способами.
— У тебя там все хорошо? — поинтересовалась мама.
Боже ж ты мой!
— Ага. Ну, снег, конечно, идет. Но у меня Герцог и Джей. И они никуда не денутся, потому что при первой же попытке выйти из дома замерзнут насмерть. Смотрим кино про Бонда. И свет есть, и все дела.
— Если что-нибудь случится, звони. Хоть что-нибудь.
— Ага.
— Ладно, — вздохнула мама, — хорошо. Тобин, мне очень жаль. Я тебя люблю. Извини, что так вышло.
— Да ничего страшного, — заверил ее я, потому что так оно и было. Я остался в большом доме без взрослых, сижу на диване со своими лучшими друзьями. Я против родителей ничего не имею, они у меня отличные, но даже если они задержатся в Бостоне до Нового года, я не буду иметь ничего против.
— Позвоню из отеля, — добавила мама.
Джей, по всей видимости, ее слышал, и буркнул: «Уж не сомневаюсь», пока я прощался.
— Похоже, у нее какие-то проблемы в области личностных отношений, — заметил он, когда я положил телефон.
— Ну, Рождество же.
— А почему ты не ко мне идти собрался? — спросил Джей.
— У тебя кормят фигово, — ответил я и занял свою среднюю подушку на диване.
— Да ты расист! — воскликнул Джей.
— Это не расизм! — возразил я.
— Да ты только что назвал корейскую кухню фиговой, — напомнил он.
— Не говорил он такого, — вступилась Герцог и взяла пульт. — Он сказал, что твоя мама фигово готовит корейскую еду.
— Именно, — подтвердил я. — У Кеуна мне нравится.
— Говнюк ты, — сказал Джей, как всегда, когда ему нечего было ответить по существу. А это сам по себе хороший безответный ответ.
Герцог снова запустила кино, и тут Джей сказал:
— Можно позвать Кеуна.
Герцог снова нажала на паузу и подалась вперед, чтобы я не загораживал ей вид на Джея:
— Джей!
— Да.
— Я прошу тебя замолчать и дать мне спокойно насладиться возмутительно прекрасным телом Дэниела Крейга.
— Фу, ты что, педик? — засмеялся Джей.
— Я девчонка, — напомнила Герцог. — Так что когда мне нравятся мужчины — это нормально. Вот если бы я твое тело назвала соблазнительным, тогда меня бы можно было заподозрить в лесбийских наклонностях, ведь ты сложен, как девица.
— Ну, уела, — сказал я.
Герцог перевела взгляд на меня:
— Хотя Джей, блин, просто образчик мужественности по сравнению с тобой.
На это мне ответить было нечего.
— Кеун на работе — у него в рождественскую смену двойная оплата.
— А, точно, — вспомнил Джей. — Я и забыл, что «Вафельная» всегда открыта, как промежность у Линдсей Лохан.
Я рассмеялся. Герцог же просто скривила лицо и запустила фильм. Дэниел Крейг вышел из воды в обтягивающих трусах-шортах. Герцог удовлетворенно вздохнула, а Джей сидел с кислой миной. Через несколько минут я услышал тихий щелчок. Это Джей вскрыл упаковку с зубной нитью. Он на ней был просто помешан.
— Гадость, — высказался я.
Герцог остановила фильм и сердито посмотрела на меня. Не зло, просто сморщила свой нос-кнопку и поджала губы. Я всегда по глазам понимал, действительно ли довел ее, но сейчас девочка почти улыбалась.
— Что? — спросил Джей, между зубов у которого свисала зубная нитка.
— Чистить зубы на людях. Это так… Убери, пожалуйста.
Он неохотно подчинился, но ему надо было, чтобы последнее слово всегда осталось за ним.
— Мой стоматолог говорит, что более здоровых десен ни у кого не видел. Никогда.
Я закатил глаза. Герцог убрала за ухо выбившуюся кудряшку и снова запустила фильм. С минуту я смотрел на экран, а потом поймал себя на том, что перевел взгляд за окно — в свете далекого фонаря казалось, что снег сверкает тысячами падающих звезд в миниатюре. И хотя мне не хотелось причинять родителям огорчения или лишать их возможности провести Рождество дома, я мечтал о том, чтобы снега навалило еще больше.
Глава вторая
Через десять минут после того, как мы вернулись к просмотру фильма, снова зазвонил телефон.
— Господи боже! — возмутился Джей, хватаясь за пульт.
— Твоя мама еще более приставучая, чем некоторые парни, — добавила Герцог.
Перепрыгнув через спинку дивана, я схватил трубку.
— Да, — сказал я, — как дела?
— Тобин! — Это была не мама. Кеун.
— Кеун, ты разве не…
— Джей у тебя?
— Да.
— Громкая связь работает?
— Э, а зачем тебе…
— ГРОМКАЯ СВЯЗЬ РАБОТАЕТ? — заорал он.
— Погоди. — Я принялся искать нужную кнопку и сообщил остальным: — Это Кеун. Требует громкой связи. Что-то с ним не так.
— Ну и ну, — сказала Герцог, — скажи еще, что солнце — это клуб светящегося газа или что у Джея крошечные яйца.
— А вот сюда не лезь, — огрызнулся Джей.
— Куда не лезть? К тебе в трусы с самой мощной лупой в поисках твоих малюсеньких яичек?
Я отыскал кнопку громкой связи и нажал на нее:
— Кеун, слышишь меня?
— Да, — ответил он. Рядом с ним кто-то шумел. Какие-то девчонки. — Слушайте.
— Туда, где владелица самых маленьких на свете сисек берется рассуждать о чужом достоинстве, — ответил Джей Герцогу, а она швырнула в него подушкой.
— СЛУШАЙТЕ СЕЙЧАС ЖЕ ! — снова заорал из телефона Кеун. И все заткнулись. Кеун был поразительно умным и говорил всегда так, будто выучил все свои реплики заранее. — Так. Сегодня мой менеджер на работу не вышел, потому что его тачка застряла в сугробе. Поэтому я выступаю в роли и повара, и его помощника. Тут помимо меня еще два работника, а именно Митчелл Кроуман — раз, и Билли Талос — два. — Митчелл с Билли учились в той же школе, что и мы, хотя я не мог утверждать, что мы хорошо знакомы, потому что они бы меня из очереди не позвали. — Сначала все было спокойно, ситуация изменилась только минут двенадцать назад. Зашли всего два клиента, Алюминиевый и Дорис, самая старая курильщица Америки из тех, что живы. Но потом появилась эта девчонка, потом Стюарт Вайнтрауб (еще один наш одноклассник, хороший парень) с кучей пакетов из «Таргета». Они немного отвлекли Алюминиевого, а я читал «Темного рыцаря» и…
— Кеун, ты к чему это все рассказываешь? — поинтересовался я. Иногда он говорил слишком пространно.
— Да, повод есть, — ответил он. — Даже четырнадцать. Потому что минут через пять после появления Стюарта Вайнтрауба наш добрый и любящий Всемогущий оценил поведение своего раба Кеуна и ниспослал в нашу чудесную «Вафельную» четырнадцать чирлидеров из Пенсильвании — в танцевальных костюмах! Джентльмены, я не шучу. «Вафельная» битком набита чирлидерами. Их поезд отменили из-за снежных заносов, так что они остаются тут на ночь. И все наглотались кофеина. Делают шпагаты на столе для завтраков.
— То есть дай повторю для ясности: в «Вафельной» случилось рождественское чудо, чирлидеры меня раздери. Я этих девчонок прямо сейчас перед собой вижу. И они такие классные, от их пылкости вот-вот снег растает, а в моем сердце могут оттаять уголки, заледеневшие так давно, что я уже забыл об их существовании… даже не могут, нет, оттают.
И тут из телефона послышался девчачий голос, одновременно радостный и сладострастный. Я к этому времени уже стоял около телефона, глядя на него буквально с благоговением. Рядом оказался и Джей:
— Это что, твои друзья? Круто, пусть тащат «Твистер»!
Снова заговорил Кеун:
— Вы же понимаете, что тут на кону! Началась самая крутая ночь в моей жизни! И я приглашаю вас, потому что я самый лучший на свете друг. Засада только вот в чем: как только мы договорим, Митчелл с Билли позвонят своим друзьям. Мы заранее договорились, что пацанов пустим только одну группу. Иначе девчонок будет мало. Я позвонил первый, потому что я помощник менеджера. Так что у вас небольшая фора. Я знаю, что вы не подведете. И не сомневаюсь, что могу рассчитывать на вас в доставке «Твистера». Джентльмены, пусть ваша поездка будет быстрой и безопасной. Но если же вам сегодня суждено погибнуть, то пусть перед смертью вас утешит мысль, что вы пожертвовали жизнью для достижения самой благородной цели из всех возможных — в гонке за чирлидерами. Читать дальше >>
Глава третья
Мы с Джеем даже трубку вешать не стали.
Я лишь сказал:
— Я переоденусь.
— Я тоже, — ответил он.
— Герцог, «Твистер»! В шкафу с другими играми! — добавил я и бросился наверх, проехав на носках по деревянному полу кухни, и, споткнувшись, влетел в свою комнату.
Распахнув дверцу шкафа, я принялся яростно рыться в лежащих на полу кучей рубашках в тщетной надежде, что среди них каким-нибудь чудом окажется идеальная: красивая, в полосочку, на пуговках, без единой складочки, которая так и будет говорить: «Я сильный и крутой, но на удивление хорошо умею слушать, к тому же всем сердцем люблю чирлидерские речевки и тех, кто их произносит». К сожалению, такой рубашки у меня не нашлось. Я поспешно удовольствовался хоть и грязной, но крутой желтой футболкой фирмы «Тредлесс» под черным свитером с вырезом лодочкой. Скинув джинсы, предназначенные для просмотра бондианы с Герцогом и Джеем, я поспешно натянул хорошие темные джинсы. Потом сунул нос под футболку, понюхал, побежал в ванную и на всякий случай отчаянно поводил под мышками дезодорантом. Затем посмотрелся в зеркало. Выглядел я нормально, разве что прическа не совсем аккуратная.
Я бросился обратно в комнату, поднял с пола зимнюю куртку, сунул ноги в «Пумы» и полетел вниз полуобутый, горланя на ходу:
— Все готовы? Я готов! Едем!
Спустившись, я увидел, что Герцог сидит на диване и смотрит фильм про Бонда.
— Герцог. «Твистер». Куртка. Машина. — Потом я повернулся и заорал наверх: — Джей, ты где?
— У тебя запасная куртка есть? — прокричал он в ответ.
— Нет, в своей иди!
— Да я только в джемпере был!
— Давай поторопись!
Герцог же по какой-то причине продолжала смотреть фильм.
— Герцог, — повторил я. — «Твистер». Куртка. Машина.
Она нажала на паузу и повернулась ко мне:
— Тобин, ты как себе ад представляешь?
— На этот вопрос я тебе в машине смогу ответить!
— А вот мой ад — это застрять навечно в «Вафельной» с кучей чирлидеров.
— Да ладно, — ответил я, — не будь дурой.
Герцог поднялась, нас все еще разделял диван.
— Ты настаиваешь на том, чтобы мы вышли на улицу в самую страшную за последние полвека метель и проехали по ней сорок километров к каким-то незнакомым телкам, желающим сыграть в игру, про которую на коробке сказано, что она для шестилеток, — и я при этом дура?
Я снова повернулся в сторону лестницы:
— Джей! Быстрее!
— Я стараюсь! — крикнул он в ответ. — Но мне приходится идти на компромисс между спешкой и стремлением выглядеть на все сто!
Я обошел диван и обнял Герцога. Улыбнулся ей. Мы с ней уже давно дружили. И я знал, что она ненавидит чирлидеров. И холод ненавидит. И ненавидит вставать с дивана, когда идет фильм про Бонда.
Но Герцог любила хашбрауны из «Вафельной».
— Есть две вещи, перед которыми ты не можешь устоять, — улыбнулся я. — Первая — это Джеймс Бонд.
— Это точно, — согласилась она. — А вторая?
— Хашбрауны, — ответил я. — Золотистые вкусные хашбрауны из «Вафельной».
Герцог на меня даже не посмотрела. Ну, конечно, не совсем. Она посмотрела сквозь меня, сквозь стены дома, куда-то вдаль, слегка сощурив глаза. Задумавшись об этих самых хашбраунах.
— На гриле, с лучком, посыпанные сыром, — добавил я.
Отчаянно заморгав, Герцог покачала головой:
— Боже, эта любовь к хашбраунам всякий раз меня подводит! Но всю ночь я там торчать не хочу.
— Всего часок. Если весело не будет, уедем, — пообещал я.
Герцог кивнула. Пока она надевала куртку, я достал из шкафа помятую коробку с «Твистером».
Когда я повернулся, передо мной стоял Джей.
— О боже! — В каком-то темном углу папиного шкафа он отыскал нечто ужасное: пушистый васильковый комбинезон с зауженными штанинами, а на голову нацепил шапку-ушанку. — Ты похож на дровосека, остановившегося в развитии на младенческой фазе.
— Заткнись, говнюк, — ответил Джей незатейливо. — Это сексуально и по-горнолыжному. Мой костюм как бы говорит: «Я лыжный патруль, только что спустился с заснеженных вершин, где целый день занимался спасением жизней».
Герцог рассмеялась:
— На самом деле он говорит: «Даже если мне не удалось стать первой женщиной, слетавшей в космос, это не значит, что я не могу надеть ее скафандр».
— Боже мой, ну ладно, пойду переоденусь.
— У нас нет времени! — заорал я.
— Ботинки бы обул, — сказала Герцог, глядя на мои «Пумы».
— Нет времени! — снова крикнул я.
Я вывел их обоих в гараж, и мы сели в «Карлу», родительскую «хонду»-внедорожник. После окончания разговора с Кеуном прошло восемь минут. Наверное, наша фора к этому времени уже иссякла. На часах было 23:42. В обычный день мы добрались бы до «Вафельной» минут за двадцать.
Но, как оказалось, тот день обычным не был.
Глава четвертая
Когда я нажал на кнопку, открывающую гараж, то стал осознавать масштаб стоящей перед нами задачи: перед дверью оказалась стена снега высотой больше полуметра. С С обеда, когда приехали Герцог с Джеем, наверное, сантиметров сорок пять нападало.
Я перевел Карлу на полный привод:
— Я, типа, попробую… как думаете, проеду?
— Двигай, — отозвался Джей с заднего сиденья.
Герцог успела запрыгнуть на переднее. Я вздохнул поглубже, сдал чуть назад. Когда мы въехали в сугроб, колеса немного приподнялись, но «Карла» почти весь снег примяла, после чего я двинулся задним ходом по дорожке. Больше это походило на попытку ехать задом на коньках, но дело шло. Так что вскоре, больше благодаря удаче, чем моему водительскому мастерству, мы оказались на дороге, ведущей в сторону «Вафельной».
На улицах были заносы. В нашем районе дороги солью не посыпали и не расчищали.
— Какая нелепая будет смерть, — отметила Герцог, и я уже начал с ней соглашаться.
Джей сзади прокричал:
— С партанцы! Сегодня мы ужинаем в «Вафельной»!
Я кивнул, перевел машину на передний ход и нажал на газ. Первое время колеса лишь прокручивались, но потом мы рванули вперед, и падающий снег в свете фар был как живой. Тротуара я не видел, уж не говоря про разделительную полосу, так что просто старался держать где-то между почтовых ящиков.
Гроув-парк похож на глубокую тарелку, и, чтобы отсюда выехать, надо взобраться на горку с приличным уклоном. Джей, Герцог и я выросли в этом районе, и я въезжал на этот холм тысячу раз.
Так что, когда мы только начали подъем, о возможных проблемах я не подумал. Но вскоре заметил, что, хотя я и жму на газ, наша скорость нисколько не увеличивается. Меня охватил легкий ужас.
Потом мы начали замедлять ход. Я судорожно давил на газ, но шины прокручивались на снегу. Джей матерился. Однако мы все же потихоньку ползли вперед, я уже видел вершину холма и черную полосу расчищенного шоссе.
— Давай, Карла, — шептал я.
— Поддай газу, — посоветовал Джей.
Я поддал, колеса закрутились быстрее, но тут вдруг Карла перестала карабкаться вверх и забуксовала.
Пауза затянулась надолго. Очень надолго, я многое успел подумать. Вообще я не очень склонен рисковать. Я не из тех, кто пройдет пешком всю аппалачскую тропу или отправится на лето учиться в Эквадор, да я даже суши не отваживаюсь есть. В детстве я, бывало, так переживал из-за чего-нибудь по ночам, что не мог уснуть, и мама всегда меня спрашивала: «Ну, какой самый худший вариант?» Она почему-то думала, что меня сильно утешит, если я пойму, что ошибки, сделанные в домашней по математике за второй класс, не слишком скажутся на моей последующей жизни. Но эффект получался совершенно иной. Я принимался выдумывать самый страшный вариант. Скажем, я разволновался из-за того, что сделал ошибку в домашнем задании по математике за второй класс. Может, учительница миссис Чепмен наорет на меня. Ну, орать она не станет, выскажет мягкое неодобрение. Может, это ее мягкое неодобрение меня расстроит. Может, я разревусь. Меня начнут обзывать плаксой, и я почувствую себя еще более одиноким, а из-за того, что у меня нет друзей, я начну искать утешения в наркотиках и к пятому классу буду уже торчать на героине. А потом умру. Вот вам самый худший вариант. И такое действительно возможно. На мой взгляд, надо все это постоянно просчитывать, чтобы не подсесть на героин и/или не умереть. Но в тот день я на все это забил. И ради чего? Ради каких-то незнакомых чирлидеров? Нет, против них в целом я ничего не имею, но явно есть более достойные цели, ради которых можно было пожертвовать жизнью.
Я почувствовал взгляд Герцога и повернулся в ее сторону. Глаза у нее были огромные, круглые и перепуганные — и, может, немного недовольные. И только сейчас, в эти затянувшиеся минуты, когда Карла была неподвижна, я подумал о том, каков может быть самый худший вариант — вот таков. Даже если я сейчас останусь жив, меня убьют родители за то, что испортил тачку. И посадят на несколько лет под домашний арест — может, даже на несколько десятков лет. И мне придется летом работать без перерыва, чтобы оплатить ремонт машины.
А затем случилось неизбежное. Мы, петляя, покатились вниз, обратно к дому. Я изо всех сил давил на тормоза, но Карла без остановки мчалась вниз, лишь иногда реагируя на мои отчаянные попытки хоть как-то ею рулить.
Ощутив легкий толчок, я подумал, что мы наскочили на бордюр; мы катились под гору мимо соседских домов, оставляя в снегу глубокие колеи. Мы оказались настолько близко к ним, что я видел через окна наряженные елки. Карла каким-то чудом объехала припаркованный у дороги пикап. Следя в зеркало заднего вида за тем, как мы движемся, я заметил лицо Джея. Он улыбался. Вот и случилось худшее. Наверное, в этом заключалось и какое-то облегчение. В общем, по какой-то причине, увидев его улыбку, заулыбался и я сам.
Потом я посмотрел на Герцога и отпустил руль. Она покачала головой, как будто злилась, но и ей уже стало смешно. Чтобы показать, насколько Карла мне неподвластна, я снова схватился за руль и начал театрально крутить его из стороны в сторону. Герцог смеялась все сильнее.
— Мы в полной жопе.
А потом вдруг включились тормоза, а в то же время я почувствовал, как меня сильно вдавило в сиденье, а когда мы доехали до ровного отрезка дороги, мне удалось наконец остановиться. Джей почти орал:
— Вот это офигеть, поверить не могу, что мы не сдохли. Блин, мы не сдохли!
Я осмотрелся по сторонам, пытаясь прийти в себя. Справа метрах в полутора от нас стоял дом этих пенсионеров, стариков Олни. У них горел свет, так что через секунду мне удалось рассмотреть миссис Олни в белой ночной сорочке, она буквально прижалась лицом к стеклу и таращилась на нас разинув рот. Герцог повернулась к ней и приветственно помахала рукой.
Я осторожно принялся выезжать со двора Олни, пока не оказался, как и надеялся, на дороге. Затем я остановил Карлу и с трудом отцепил от руля трясущиеся руки.
— Так, — проговорил Джей, пытаясь успокоиться. — Так, так, так. — Вдохнув поглубже, он добавил: — Это было круто! Самые отпадные американские горки!
— Я изо всех сил держусь, чтобы не обоссаться, — сказал я, мечтая вернуться домой — к фильму про Джеймса Бонда и попкорну, — просидеть до утра, поспать несколько часов и отпраздновать Рождество с Герцог и ее семьей. Я семнадцать с половиной лет прожил без пенсильванских чирлидеров. И еще один день как-нибудь протяну.
А Джей все не унимался:
— Я все это время думал об одном: твою же мать, я сдохну в голубеньком лыжном костюме. Маме придется опознавать труп, после чего она до конца жизни будет считать, что ее сын, когда она не видела, любил переодеться вечно мерзнущей порнозвездой семидесятых.
— Думаю, я без хашбраунов сегодня смогу обойтись, — объявила Герцог.
— Да, — согласился я. — Точно.
Джей принялся горланить, что он снова хочет на американские горки, но мне уже с лихвой хватило.
Дрожащим пальцем я ткнул в телефон, чтобы позвонить Кеуну:
— Чувак, слушай, мы даже с Гроув-парк не можем выехать. Снега слишком много.
— Дружище, ну постарайся еще. По-моему, друганы Митчелла даже еще не стартовали. А Б Б илли позвонил паре ребят из колледжа и велел им привезти бочонок пива, потому что трезвыми эти очаровательные дамы не снизойдут до общения с нами… Эй! Извини, это Билли ударил меня бумажным колпаком. Билли, я сейчас ассистент менеджера! И я доложу о твоем поведе… Эй! Ну приезжайте, пожалуйста. Я не хочу застрять тут с Билли и кучей пьяного народа. Они разгромят мне ресторан, меня уволят, и… прошу вас.
Джей тем временем скандировал сзади:
— Горки! Горки! Горки!
Я захлопнул свою раскладушку и повернулся к Герцогу. Я собирался настаивать на том, чтобы немедленно вернуться домой, но тут раздался очередной звонок. Мама!
— Машину взять не удалось. Мы вернулись в отель, — сообщила она. — До Рождества всего восемь минут, я собиралась подождать, но папа устал и хочет лечь, так что скажем это сейчас…
Папа присоединился к ней, и они закричали в трубку, его безрадостное «Счастливого Рождества!» прозвучало на октаву ниже, чем мамино громогласное.
— Счастливого Рождества! — ответил я. — Звоните, если что, у нас еще два фильма про Бонда.
Прямо перед тем, как мама повесила трубку, пискнул второй входящий вызов. Кеун. Я включил громкую связь.
— Скажите, что вы выехали.
— Да мы же с тобой только что говорили. Мы все еще торчим в низине. И думаю, мы вернемся домой, — добавил я.
— Нет! Сюда! Сейчас же! Я только что узнал, кого позвал Митчелл — Тимми и Томми Рестонов. Они выехали. Но вы можете их сделать. Можете, я знаю! Вы просто обязаны! Я не допущу, чтобы мое рождественское чирлидерово чудо испоганили эти близнецы! — И Кеун повесил трубку.
Кеун любил все драматизировать, но сейчас я его понимал. Рестоны могли испоганить почти все что угодно. Тимми с Томми были однояйцевыми близнецами, совершенно не похожими друг на друга. Тимми весил сто пятьдесят килограммов, но он не был жирным, просто он был очень сильным и еще невероятно быстро бегал — лучший игрок в нашей фут-больной команде. Томми же вместился бы в одну братову штанину, но эта нехватка в размере с лихвой компенсировалась дикой агрессией. В средней школе Тимми с Томми устраивали супербойни на баскетбольной площадке. Мне кажется, зубов ни у одного из них не осталось.
Герцог повернулась ко мне:
— Ладно, речь уже не о нас, как и не о черлидерах. Надо спасти Кеуна от близнецов.
— Если их заметет снегом в «Вафельной» на несколько дней и закончатся запасы еды, сами знаете, что их ждет, — сказал Джей.
Герцог подхватила — уж это она умела делать хорошо:
— Каннибализм. И первым съедят Кеуна.
Я покачал головой:
— Но машина же…
— Подумай о чирлидерах, — взмолился Джей.
И хотя я кивнул, думал я не о них. А о вершине холма и расчищенных дорогах, по которым мы можем попасть вообще куда угодно.