В 1991 году Россия получила в наследство от Советского Союза не только экономические проблемы, национальные противоречия и внешний долг, но и самую большую армию в мире: в рядах Вооруженных сил числилось более трех миллионов человек. Относительно населения СССР — не так много, около 1% населения, но для постсоветской России, где вместе с женщинами, детьми и стариками насчитывалось всего 148 миллионов человек, содержание такой армии было задачей неподъемной.

Армия, рассчитанная на массовую мобилизацию и масштабную конвенциональную войну, была титанической махиной: части, перенасыщенные техникой и снаряжением, контингенты за рубежом, содержание и перемещение которых на родину были недешевы, упомянутая огромная численность личного состава и брожения внутри, вызванные парадом суверенитетов. Кроме того, как и вся страна, ВС испытывали экономические трудности, что было отдельным деморализующим фактором.

Как утверждает Андрей Нечаев, первый замминистра экономики и финансов в правительстве Егора Гайдара, «армия была огромной, но сотни тысяч человек трудились в аппарате управления, многочисленных ведомствах при Минобороны и Генштабе, военных научных институтах, академиях и училищах, военкоматах, были заняты в разнообразных специальных и вспомогательных частях — строительных, железнодорожных, госпиталях и т. п.»

В 1992 году по инициативе первого правительства свободной России началось непопулярное среди военных сокращение армии — за пару лет ее численность была снижена с почти 3 до 2 миллионов человек.

К тому времени из армии, испытывающей, как и вся страна, огромное недофинансирование, уже самостоятельно массово увольнялись офицеры и компетентные специалисты. Реформы начала 1990-х создали социальную группу людей с различными прикладными военными или техническими специальностями, знания и навыки которых оказались не нужны в новых реалиях «дикого капитализма» девяностых, но были весьма востребованы в самых разных частях мира.

Помимо оттока из армии профессиональных летчиков, в начале девяностых на бывшем постсоветском пространстве резко упал объем пассажирских и грузовых перевозок. Выпущенные советскими летными школами гражданские и военные пилоты в новых рыночных реалиях не были востребованы в таком количестве: на зарубежной технике они не летали, а к переподготовке, требуемой для работы в западных компаниях, были не готовы по банальной причине — многие не владели английским.

«Безработным летчикам после распада СССР только и оставалось, что искать вербовщика. В начале 90-х годов в Москве было несколько пунктов "черного найма", о которых знали посвященные. Одним из самых популярных мест была гостиница "Космос". Оборотистые незнакомцы, представлявшиеся эмиссарами иностранных авиакомпаний, предлагали пилотам работу. Документ представителя какой-нибудь General Air непонятного происхождения, может быть, и не внушал доверия, но вербовщик предлагал задаток до $1000 наличными и зарплату от $1,5 тыс. в месяц», — рассказывал в 2001 году газете «Коммерсантъ» президент Ассоциации летного состава России Анатолий Кочур.

В те годы хорошая зарплата второго пилота региональной авиакомпании в России составляла в лучшем случае 300–400 долларов. Сотни экипажей различных видов воздушного транспорта из России, Украины, Казахстана и Молдовы отправились на заработки в «развивающиеся страны», где было много работы, но не было или почти не было собственных кадров: кто-то официально, по «белому» контракту между авиакомпаниями, кто-то «дикарем».

В разное время в Африке одновременно работали до 500 русскоязычных экипажей. Их востребованность в таких регионах понятна: советская военная техника, поставлявшаяся «дружественным» СССР режимам — Ан-24, Ан-26, Ан-12 и Ан-32, хоть и была довольно проста в освоении, требовала присутствия специалистов. Пилоты с постсоветского пространства не привередничали из-за условий проживания, состояния техники, аэродромов, не требовали высоких гонораров. Результаты такой неприхотливости были плачевны: в 1990-х и 2000-х количество только известных авиационных инцидентов с русскоязычными экипажами в Африке измерялось десятками.

Российский пилот Станислав Гёринг (имя изменено) летает в Африке всего 4 года, однако за это время слышал от старших товарищей много разных историй. В 1990–2000-е русскоязычные и российские пилоты, работавшие по контракту в Африке, часто осуществляли полеты в странах и регионах, где в это время шли вооруженные конфликты, нередко они занимались транспортировкой оружия и воинских подразделений своих нанимателей, попадая в эпицентр локальных межплеменных конфликтов.

Случалось, что пилоты, приземляясь на аэродром, не были уверены, находится он под контролем их работодателей или перешел в руки очередных повстанцев. Часто в результате военных действий аэродромы переходили из рук в руки два и даже три раза в сутки — русскоязычные экипажи вместе с самолетами попадали в плен или в заложники к той или иной племенной группировке, возглавляемой очередным самопровозглашенным повстанческим генералом.

Экипаж могли продержать в плену, в заложниках, требовать за его освобождение выкуп, заставить работать на себя под угрозой физической расправы, в самом крайнем случае — казнить. Так, в 1998 году в Анголе, где в то время 23-й год шла гражданская война, с разницей в несколько месяцев пропали сразу семь российских экипажей вместе с самолетами. Часть пилотов погибли, часть были взяты в плен и, по некоторым сведениям, вынуждены выполнять роль «воздушных рабов» у местных преступных группировок. По словам Станислава Гёринга, во второй половине 90-х русскоязычные пилоты гибли насильственной смертью в таких странах, как Сомали, Ангола, в Республике Конго.

Другой распространенной причиной гибели российских пилотов-контрактников в Африке, по словам Гёринга, были и остаются болезни: разные формы малярии, брюшной тиф. В таких странах, как Либерия, до сих пор можно заразиться чумой — главное вовремя определить симптомы и обратиться за квалифицированной медицинской помощью, что в 1990–2000-е годы не всегда удавалось.

До сих пор в Африке на самолетах советского и российского производства, большая часть которых была поставлена туда еще до распада СССР, летают по контракту русскоязычные экипажи из России, Белоруссии, Украины.

Что касается военной авиатехники, в частности, вертолетного парка Ми-24, также советского производства, по словам Гёринга, все они до сих пор стоят на вооружении армий африканских стран и пилотируются пилотами с постсоветского пространства.

За четырехлетнюю практику в Центральноафриканском регионе Станислав «ни разу не видел, чтобы советской авиатехникой управляли местные пилоты»: в частности, по его словам, все боевые вертолеты Ми-24 ВВС Южного Судана, осуществляющие в том числе охрану президента страны, пилотируются экипажами, состоящими из российских контрактников, хотя большая часть механиков и обслуживающего персонала на земле — местные.

После распада СССР Французский иностранный легион стал для многих молодых людей с постсоветского пространства не худшим способом заработать деньги. Скромная по европейским меркам зарплата все еще больше той, что человек без особых умений может заработать на родине. Процедура проста: потенциальный рекрут сначала должен отправить заполненную анкету в штаб легиона, дождаться ответа, убедиться, что он подходит, а потом уже отправляться во Францию и явиться в один из вербовочных пунктов — казалось бы, в чем могут быть сложности?

Но в 1990-е для среднестатистического демобилизованного из Российской армии поступление в легион было сопряжено с немалыми трудностями. Интернет тогда только начинал распространяться, не было никаких электронных анкет и сайта легиона на русском языке.

Тем не менее в девяностых объявления о наборе во Французский иностранный легион регулярно появлялись в российских газетах и журналах, в военных частях распространялись буклеты, распечатанные на струйных принтерах. Авторы обещали помощь в оформлении всех анкет и документов, а в случае положительного ответа — организовать выезд на вербовочный пункт во Францию.

Со временем эти истории обросли легендами: стали вспоминать, что в России девяностых чуть ли не на федеральных каналах рекламировали Легион, а официальные вербовщики работали чуть ли не на проходных войнских частей. Однако собеседники «Сноба» в индустрии безопасности все как один уверены, что Иностранный легион никогда не проводил никаких рекламных кампаний на территории РФ и едва ли посылал в Россию вербовщиков.

По их словам, услуги по заполнению анкет и отправке рекрутов во Францию в 1990–2000-х предоставлялись частными лицами в целях извлечения прибыли из самих рекрутов: «Эти предприимчивые российские граждане, пользуясь тем, что остальные граждане ни о чем не были информированы, говорили: мы запросто устроим вас в Иностранный легион. Они давали объявления в газетах — народ на это покупался».

Стоимость помощи такого «вербовщика» в оформлении и отправке анкеты в штаб легиона колебалась в районе $100. Если приходил предварительный положительный ответ, импресарио за хорошую комиссию делал рекруту визу и отправлял его на вербовочный пункт во Францию. В наши дни самозванцы, "пристраивающие" кого-то в Легион, уже давно остались в прошлом.

До того как отправиться в 2014 году добровольцем на юго-восток Украины сражаться за Новороссию, Яков (имя изменено) был студентом, имел отсрочку от службы в Российской армии и не обладал никакой военно-учетной специальностью. Участвуя добровольцем в боевых действиях на юго-востоке Украины на стороне непризнанной ДНР, он «получил в свое распоряжение ручной пулемет».

В 2016 году, после окончания активных боевых действий на юго-востоке Украины, Яков рассматривал две опции — поступить на службу во Французский иностранный легион или завербоваться в так называемую «ЧВК Вагнера».

«Была проблема: у Вагнера с конца 2015 года по сентябрь 2016 года не было контрактов, или контракты были какие-то очень дешевые и мутные — ехать за 100 тысяч рублей в месяц на границу Таджикистана с перспективой перехода границы Афганистана и углубления на его территорию на 10 километров, когда на 40 человек дается только один БТР — это в общем-то звучит самоубийственно, впрочем, как и сама организация "Вагнера". К тому же все командировки "Вагнера" строятся на зыбких основаниях: нет никаких гарантий, ни страховки, ничего», — говорит Яков. В итоге он выбрал Иностранный легион и по прошествии двух с половиной лет службы нисколько об этом не жалеет.

В один из жарких дней августа 2016 года Яков явился на вербовочный пункт в городке Обань на Лазурном берегу, где дислоцированы штаб и первый полк Французского иностранного легиона. Причины поступления в легион у Якова, как и у подавляющего большинства легионеров, были прозаически-материальными, хотя, по европейским меркам, зарплаты в легионе довольно скромные: месячное жалование рядового контрактника — 1550 евро «грязными» или 1300 евро после всех вычетов — налогов, в пенсионный фонд, на страхование жизни, за обслуживание банковского счета. Эта сумма эквивалентна месячной зарплате обычного рядового французской армии.

Со всеми вычетами заработок Якова за первый год службы составил 15 тысяч 700 евро, согласно его французской налоговой декларации. В 2018 году Яков «съездил на миссию», то есть в командировку в один из заморских департаментов Франции — Гвиану в Южной Америке, где дислоцируется Третий пехотный полк Иностранного легиона, а его заработок за второй год контракта составил уже 25 500 евро: за командировки вне пределов континентальной Франции бойцам легиона платятся повышенные ставки.

На время службы в Гвиане месячный оклад рядового легионера составляет 2400 евро «чистыми», на острове Майотта в Индийском океане — 3150 евро, в Кот-д'Ивуаре — 2600, в Мали, Афганистане и Ираке — 3200 в месяц. Однако отправиться в заморскую миссию легионер может, лишь прослужив год на территории Франции.

Кроме того, во время длительного патрулирования за пределами мест дислокации подразделений легиона в заморских «миссиях» к основной ставке легионерам выплачиваются бонусы — около 30 евро в день. Например, во Французской Гвиане легионеры зачастую заняты поимкой незаконных золотоискателей в труднодоступных тропических лесах. Часто такие рейды продолжаются до двух месяцев — небольшие подразделения «бродят по джунглям, захватывая нелегальных золотодобытчиков».

Основное условие поступления в легион — покорность и дисциплина. Требования к физподготовке на первом этапе относительно невелики. Также соискатели проходят интеллектуальный текст и проверку службой безопасности, которую легионеры между собой называют «гестапо». Минимальный срок контракта, заключаемого рекрутом при поступлении в легион, — 5 лет. По истечении этого срока он может быть перезаключен на год, два, три или пять лет. «Казармы комфортные, отношение начальства человечное, хотя и есть нехилое моральное давление», — говорит Яков. По истечении пятилетнего контракта легионер имеет право получить вид на жительство во Франции, а после семи лет службы — гражданство.

В легионе служат люди со всех концов планеты: из Африки, Латинской Америки, Китая, Непала, Индии, однако, как утверждает Яков, сейчас около трети личного состава легиона — русскоязычные граждане России, Белоруссии, Украины и Молдовы.

Как рассказывали ему старослужащие, с началом конфликта на юго-востоке Украины в 2014 году приток русскоязычных рекрутов в легион увеличился, в том числе и граждан Украины: многие из них не хотят быть мобилизованными для участия в АТО. Кроме того, после окончания активной фазы конфликта в Донбассе в 2016–2017 годах, многие бывшие комбатанты с обеих сторон, как и сам Яков, сочли за лучшее завербоваться в легион.

Французский иностранный легион примирил многих бывших противников: «Сейчас тут действительно можно встретить немало ребят с обеих сторон — и из украинских добровольческих батальонов, и "боевиков Донбасса", при этом нельзя сказать, что между ними бывают какие-то серьезные конфликты — все ограничивается взаимным обменом шутками и подколками из серии "путинские агенты" или "бандеровцы", но не перерастает в серьезные ссоры. Все приехали зарабатывать деньги, и фанатиков тут нет», — рассказывает Яков.

Яков слышал только одну давнюю историю, противоречащую этому: какой-то рекрут из Украины любил рассказывать, как он воевал в Чечне против русских. Потом как-то ночью он «случайно» выпал из окна с третьего этажа, весь поломался, перевелся в медчасть, «и больше его не видели».

Боевые потери в легионе за последние годы относительно редки, но случаются — в основном в странах Африки, где дислоцированы подразделения легиона, в результате подрыва на минах. Однако нередко потери личного состава происходят во время учений. «Люди ломаются во время учений регулярно и гибнут на учениях», — говорит Яков. В 2016 году шесть контрактников Второго инженерного (саперного) полка легиона погибли в результате схода лавины в Альпах, в 2017 году во время сплава по горной реке перевернулся каяк, утонули два легионера. В случае смерти легионера французские страховщики обязаны выплатить его родственникам 160 тысяч евро, однако это происходит далеко не всегда, «страховые часто кидают», утверждает Яков.

С определенного момента в 2000-х годах интерес к рекрутам из России стали проявлять и другие западные частные военно-охранные фирмы. Наш собеседник с многолетним опытом контрактной работы на западные ЧВК, в том числе в Ираке, рассказывает, что в 1990–2000 годы сотни выходцев из бывшего СССР поступали на службу в западные ЧВК и службы безопасности. Тысячи прошедших подготовку, обладающих определенной квалификацией россиян работают сейчас в индустрии безопасности в разных концах света — от США и Канады до Южной Африки и Австралии.

Бывшие российские и советские военные, в том числе ветераны Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, занимались разминированием территорий вооруженных конфликтов по программам ООН, работали на постройке постоянных военных баз войск НАТО в Афганистане и Ираке, охраняли конвои с грузами и продовольствием. В двухтысячные годы в Кабуле было несложно встретить говорящего по-русски человека, работающего по контракту на одну из частных компаний, выполняющих различные подряды в рамках обеспечения деятельности войск международной коалиции.

По словам собеседника «Сноба», он входил в группу выходцев из бывшего СССР, набранную в 2004 году в России по инициативе топ-менеджеров британской военно-охранной компании Erinys International, для выполнения различных заданий на территории Ирака. По его словам, найм группы для отправки в Ирак осуществлялся через московский офис британской частной охранной компании ArmorGroup International, которая с 1990-х годов предоставляла услуги по охране приезжающих в Россию богатых и влиятельных иностранных граждан.

«В 2004 году была собрана группа в количестве 15 человек — в ней был один серб, один болгарин, четыре украинца и девять россиян. Эта группа поехала в Ирак, в офис Erinys, которым тогда управлял Фрезер Браун, отставной шотландский гвардеец. Ему обещали, что приедут отличные спецназовцы, по факту привезли людей предпенсионного возраста со склонностью к алкоголю, и наниматели из Erinys были этими людьми недовольны. Но их оставили, большинству дали автоматы и поручили охранять офисы — посадили на крыши вместе с арабами. Тех, кто помоложе, вместе со мной отправили в Киркук, потом из Киркука в Эрбиль. И там мы участвовали в проекте охраны заводов по очистке воды вместе с курдами», — говорит собеседник «Сноба». Впоследствии часть этой группы в качестве инструкторов участвовала в подготовке курдских саперов и частных охранников.

По утверждению нашего собеседника, некоторые западные военно-охранные компании через своих доверенных лиц даже пытались наладить неформальные связи с некоторыми частями Российской армии на предмет регулярного рекрутинга отставников и демобилизованных, однако по большей части безрезультатно.

Тем не менее в составе ряда западных частных военно-охранных компаний, работающих в Ираке, за несколько лет сложились «русские группы», некоторые из членов которых впоследствии погибли. Так, в июле 2006 года в Ираке на мине подорвался внедорожник, за рулем которого находился Олег Тингаев — контрактник Erinys, ветеран советской операции в Афганистане и миротворческих контингентов РФ в Боснии и Косово.