«Заложники» Резо Гигинеишвили — это жесткая притча, снятая при этом без какого-то либо нравоучительства. Это такая редкость — и роскошь, для отечественного кино, где автор обычно нависает над тобой так близко, что ты чуть ли не чувствуешь его щетину на своем затылке, а авторская манипуляция и дидактические наставления — «вот, тут ты должен уяснить это, а здесь почувствовать то»,  вытесняет все остальные приемы, а зачастую и сюжет. Гигинеишвили, наоборот, ничуть не давит, — но при этом, выйдя из кинотеатра, куда мы ходили с другом, я сказала ему: «Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я сейчас с ним разговаривала два часа — с этим взрослым и строгим мужчиной». Это ощущение его присутствия было почти физическим, и личность Резо, его мимика — в которую я невольно так долго и пристально вглядывалась, когда у нас на сайте выходили один за одним его интервью, горельефно выступала из канвы снятого им фильма. 

Сюжет — из разряда тех библейских историй, которые предлагает нам сама жизнь. В начале советских 80-х несколько молодых людей из Грузии, слушающих The Beatles, курящих американский Camel и дружащих с батюшкой-фарцовшиком, решают убежать за границу и выбирают для этого очень неудачный способ. Они хотят угнать самолет, летящий из Тбилиси в Батуми, и направить его в Турцию. Как всегда, что-то пошло не так — и на борту завязывается тарантиновская перестрелка, ни до какой Турции они не долетят, а вернутся в Тбилиси, где самолет штурмуют, а «угонщиков» будут судить «по всей строгости советских законов». 

Фильм, по большому счету, про слепоту — слепоту молодых и глупых, которые пока еще совсем ничего не успели понять — ни о мифической «свободе», якобы царящей там, ни о «беспросветном ужасе», царящем здесь. Слепоту «старших» — то есть родителей и власти, которые не пускают своих детей никуда, чтобы они, может быть, наконец-то поняли что-то про свободу и несвободу. Границы закрыты, рты закрыты,— логично, что священник-рокер в таком сеттинге становится пророком.   

При этом Советский Союз, — а лучше сказать, советская Грузия, показанная у Гигинеишвили, подчеркнуто нейтральная: есть и гэбэшники — про них мы и так все знаем, можно больше не говорить, есть оголтелая тоталитарная пропаганда — тоже вроде как знаем, но доминирует тут изображение красоты — молодых людей, словно выпрыгнувших из полотен-иллюстраций к руставелевским поэмам, их благородных, сильных родителей, и даже ненавязчивая констатация вот этой отечественной подпольной свободы, сохраняющейся до сих пор: когда воинствующий атеизм, но работают церкви, когда социалистический реализм, но есть Неизвестный, когда линия партии по-прежнему прямая, но есть «музыка на костях» (в этом плане изумителен эпизод обыска у священника, с которым общались угонщики — напротив икон висит  плакат с Джими Хендриксом). 

В этом плане можно было бы слегка упрекнуть авторов в «ватничестве» — но я быстро осеклась: скромный, но яркий опыт проживания на «берегу свободы», куда так стремились бедолаги-угонщики, сделал  меня саму гораздо «ватнее» и умереннее, так что вместо упрека я мысленно поблагодарила Гигинеишвили за такой взрослый умеренный центризм. На экране в этот момент происходила напряженная драматическая сцена, сопровождаемая прекрасной оркестровой музыкой Гия Канчели, а в соседнем зале бухал пимановский «Крым», пристанище подростков, которым негде позаниматься оральным сексом.   

«Заложники» же  — фильм для взрослых, а потому здесь не дается определений: признаюсь, в какой-то момент этого даже ждешь — что вот тебе сейчас расскажут, что именно за свободу-то они хотели, и что такое свобода на самом деле. Понятно же, что заложники — не взятые в плен люди в самолете, а мы все, — пусть сейчас уже и частично выездные, пусть серп и молот сменился на медведя, пусть можно читать Солженицына и не ходить на «Крым», но по сути-то ничего не изменилось. Мы все еще заложники, и чтобы вырваться, нам предстоит придумать способ получше, чем угнать самолет. А вот с этим как раз проблемы.