Мы дружим так же, как дружили в каменном веке. Хотя у нас есть интернет, государство и гражданские институты, круг общения одного человека они поменяли меньше, чем мы могли бы думать. Так считает Николас Кристакис, профессор Гарвардской медицинской школы и патриарх теории социальных сетей («Сноб» рассказывал про его исследования тут, тут, тут и тут). Он решил изучить, как дружат между собой дикари в Танзании, и вместе с тремя коллегами опубликовал статью о первобытных социальных сетях в последнем номере журнала Nature.

Хадза — племя охотников и собирателей. Они живут небольшими лагерями, в среднем по 30 человек, и каждые месяц-полтора снимаются с места. Антропологи убеждены, что они отстали от нас в развитии примерно на 10 тысяч лет: мужчины охотятся с луком и стрелами, а женщины собирают плоды баобаба, дикий мед и ягоды. Точно так же вели себя наши предки до зарождения цивилизации.

Корен Апичелла, ученица Кристакиса, и ее ассистент, владеющие языком аборигенов, обошли 17 лагерей хадза, разбросанных по берегам озера Эяси. Корен захватила с собой листы с портретами всех хадза, которых ученым удалось сфотографировать. Каждый, кто встречался ей на пути, мог ткнуть пальцем в такой лист и выбрать знакомых. «Дружба» — понятие абстрактное, поэтому Корен задавала конкретные вопросы: «С кем ты хотел бы оказаться в следующем лагере?» (у хадза сменить лагерь может любой взрослый мужчина) или «Кому ты подаришь три трубочки с медом, которые я сейчас тебе вручу?» Самой полезной для математического разбора оказалась сеть, построенная по ответам на первый вопрос.

Тут самое время уточнить, что такое структура сети с точки зрения математики. Хорошо ли знакомы между собой друзья одного человека? Сколько независимых «цепочек рукопожатий» соединяют меня с незнакомцем, выбранным наугад? C кем чаще дружат самые популярные члены группы — с другими всеобщими любимцами или, наоборот, собирают вокруг себя поклонников из числа отверженных? Если А называет Б своим другом, то с какой вероятностью Б назовет своим другом А? Ответы на эти вопросы можно выразить цифрами. От них зависит, будет ли сеть хорошим проводником идей, привычек или стандартов поведения.

За «точку отсчета», с которой сравнивают реальное положение дел, математики принимают случайную сеть, где связи между людьми наугад расставил компьютер. Она описывает ситуацию, когда дружба полностью иррациональна и не подчиняется никаким законам. В такой сети вероятность взаимной дружбы в 44,2 раза меньше, чем у хадза. А шансы, что дружат какие-нибудь двое друзей одного человека, — примерно один процент, тогда как у хадза — целых 17. Словом, дружбой управляет математический закон, а не случайность.

Характеристики сети, как ни удивительно, практически совпадают у дикарей из Танзании и американских школьников, которых ученые расспрашивали про друзей 18 лет назад. То же самое касается крестьян из Гондураса, которые по цивилизованности стоят где-то посередине между современными американцами и танзанийским племенем.

Это плохая новость для тех, кто верит, что новые технологии в корне меняют общение: у человеческой дружбы есть универсальные паттерны, которые сохраняются тысячелетиями, и их нельзя изменить в угоду маркетологам или политикам. Социальные сети (в реальном мире и в интернете) могут вывести тысячи людей на площадь. Обеспечить кассовые сборы под миллиард долларов фильму, который рекламировали не больше остальных. Но все равно информация будет расползаться по паутине, структуру которой не перекроить.

Наконец, с этим знанием легче понять, почему одни социальные сети в интернете вытесняют другие. Одна из особенностей сети друзей (как показал пример хадза) — высокая взаимность. Поэтому, вероятно, Facebook, основанный на концепции обязательной взаимной дружбы (нельзя добавить в друзья человека, который не добавит вас в ответ), и выигрывает у Livejournal, который позволял зафрендить, не спрашивая разрешения, и порождал тем самым сеть более слабых связей.