Вадим Рутковский:  Кино-то давно кончилось. Печальные итоги фестиваля в Сочи

У меня есть товарищ Кузя — студенческое прозвище, от фамилии. Он большую часть года проводит в Сочи — занят олимпийским строительством. В предпоследний день фестиваля мы пришли на театральную площадь перед Зимним театром. Я хотел посмотреть фильм Рано Кубаевой «Я тебя никогда не забуду» (из нежных воспоминаний о ее почти десятилетней давности «Чудной долине»), Кузе было любопытно все: он уже года три по семейным и рабочим обстоятельствам за кино не следит. Рано Кубаева и актер Анатолий Белый представили картину, пошли первые кадры, недвусмысленно говорящие о телевизионном происхождении работы, а дальше — сбой, свистопляска, начало, середина и конец поменялись местами: бракованный DCP, бывает. Пока техники пытались наладить проекцию (безуспешно, увы), Кузя недоумевал, что такое странное случилось: он не подозревал, что за три года его невнимания к кино пленка почти исчезла и почти все фильмы теперь показывают с цифровых носителей.

Кино кончилось. Но кончилось оно и в переносном смысле, получив серьезный удар от телевидения. Сериальное начало режет (а кому и ласкает) глаз в большинстве фильмов-участников «Кинотавра», всегда четко отражающего положение дел в индустрии. В этом ракурсе логичен, а не чудовищен выбор фильма закрытия — это «Прощание» телевизионщика Дмитрия Константинова, мелодрама о любви смертельно больной актрисы, возвращающейся в Россию после неудачной попытки построить карьеру в Америке, и ее однокурсника-режиссера.

Я очень люблю Алену Бабенко и Сергея Юшкевича, они делают что могут и совсем не виноваты в том, что результат оказался таким умопомрачительным убожеством и халтурой. В интервью фестивальному ежедневнику режиссер Константинов на голубом глазу говорит: «Знаете, чем сложнее пишешь, тем меньше верят. А чем проще, чем тупее, тем верят лучше». Публику, конечно, не стоит переоценивать, но не до такой же степени. Вы бы видели, как в «Прощании» изображена редакция некоей независимой газеты, пишущей бескомпромиссные статьи о культуре (офис без единого компьютера похож на пространство винзаводовской галереи Grinberg с полками, заставленными отчего-то гроссбухами). И как выглядит сама газета — люди просто поленились сделать более-менее нормальный макет и сочинить хоть сколько-нибудь приемлемые заголовки для фейковых статей; уверен, что даже в каких-нибудь корпоративных многотиражках до такого скудоумия не опускаются.

И так во всех деталях — ладно, ноль жизнеподобия, но еще и тотальное отсутствие намека хотя бы на старательность и минимальное владение профессией. «Прощание», в определенном смысле, абсолютное зло, продукт, убивающий доверие человека, все еще выбирающегося в кино, к отечественному производителю. На фестивале много говорили о взаимоотношениях артхауса (будь проклято это слово) и мейнстрима, но все дискуссии сводит на нет одно такое тупое произведение. Самое замечательное, что режиссер Константинов в том же интервью заявляет: «Я хотел, чтобы фильм взяли в конкурс, но мне сказали, что это не формат “Кинотавра”. Видимо, картина слишком жанровая для фестиваля. Но это и правда абсолютно простая история, которая чем-то напоминает советское кино». Ну как не стыдно, а? В СССР фильмы такого уровня, может, и появлялись, но получали черт знает какую категорию качества, ставившую естественный заслон на попадание их в кинотеатры.

Советское кино в хорошем смысле напоминают разве что «Жажда» и главный хит фестиваля «Географ глобус пропил» Александра Велединского, единственный фильм, собравший сначала полный зал, а потом и букет призов (приз независимого жюри кинопрокатчиков, приз за музыку Алексею П. Зубареву, приз за лучшую мужскую роль Константину Хабенскому и, наконец, Гран-при 24-го «Кинотавра»), экранизация глубоко советской по сути (то есть добротной, реалистичной, антиироничной) прозы Алексея Иванова (настолько популярной, что сюжет пересказывать необязательно).

Фильм Велединского легче, чем отдающий унынием первоисточник, режиссер «дописал» несколько милых нот — вроде ностальгического курения географом Служкиным чая (сначала — по малолетству, теперь — от безденежья) или шикарной песни «Его же посадят, его же посадят за мертвых детей» (поют школьники, выбравшиеся с географом в поход), но и поверхностнее. Я грешным делом задумался, не пошло бы ему на пользу превращение в сериал. Когда-то я не мог оторваться от большого, на 20 с чем-то серий, телефильма Велединского «Закон»: он отлично держал ритм и напряжение на длинной дистанции. К «Географу» у меня, в отличие от большинства ликовавших коллег, отношение прохладнее. Перенос времени действия из начала 1990-х (роман написан в 1995-м) в наши дни превратил ивановских персонажей в представителей моего (35+) поколения. Герой Хабенского (актеру 41 год) выглядит на все 50 с гаком и выдает подбешивающим его школьникам такой пафосный спич, до которого ни один из моих ровесников такого же социального статуса и психологического склада не додумался бы (да, я понимаю, что глупо говорить за все поколение, тем более есть мнение, что поколение — вообще выдумка социологов, но все же). Служкин — плюгавый клоун и идейный неудачник, совсем уж никчемный «лишний человек», карикатура на рефлексирующих советских Гамлетов из «Полетов во сне и наяву» и «Отпуска в сентябре» — в книге чуть многомернее, чем его экранный аналог. Да, Хабенский собаку съел на мятущихся героях потерянных поколений (от кинофильма «В движении» до мхатовской «Утиной охоты», ставшей основой для «Отпуска в сентябре»), но в «Географе» его герой вызывает только неприязнь: ок, чувак, ты решил вести себя по-скотски, оправдывая так свою трагическую невостребованность, только вот никакого такого богатого внутреннего мира за несмешными и оттого пошловатыми каламбурами Служкина не разглядеть. Да, в общем, все герои — кроме жены географа, персонажа гениальной, только так и не меньше, актрисы Елены Лядовой — здесь картонные; даже ликовавшие коллеги признают «комиксовость» фильма. А сцены в школе напоминают не самые удачные выпуски «Ералаша», тут только Цой и вспоминается: «В этом мотиве есть какая-то фальшь».

Но победа «Географа» была предсказуема, как, впрочем, и весь призовой расклад, вменяемый и интеллигентный. Мой любимый фильм конкурса — «Небесные жены луговых мари» екатеринбуржца Алексея Федорченко — удостоился двух наград: призы получили оператор Шандор Беркеши и сценарист Денис Осокин, самый, возможно, необычный кинодраматург всех времен. Вот как, к примеру, выглядит на письме фрагмент одной из вошедших в фильм новелл: «про оналчу из шой-шудумари знали и в портянуре и в кугунуре и в ивансоле и в параньге и даже в мари-туреке. и русские знали в казанском и в сернуре. летом ходила она в рубахе — зимой в тулупчике. славная оналча девушка была — говорила что родная дочь самой мардеж-авы — матери ветра. двадцать лет в том году исполнилось оналче — и все к ней ходили — просили у ветра что-нибудь для себя вымолить — помочь в большой беде. оналча не брала денег — помогала если могла — а могла всегда почти. (…) нежно любили оналчу ветры-мужчины — мягко любили оналчу ветры-женщины». Попробуйте такое экранизировать. У Федорченко получается.

Приз за режиссуру достался документалисту Виталию Манскому. Его «Труба» — меланхоличное, полное красивых кадров путешествие по маршруту газопровода Уренгой — Помары — Ужгород. Допускаю, что при желании из этого лирико-эпического кинопробега можно извлечь массу смыслов, а можно и ни одного. Двухчасовая панорама того, как живут простые люди, русские, ненцы, украинцы, белорусы, чехи и немцы, обитающие на гигантском, объединяющем Европу и Азию пространстве, люди, не имеющие никакого отношения к финансовым потокам, сопровождающим бег газа по трубе, осталась в памяти как один из многих меланхоличных, красивых и совершенно необязательных неигровых фильмов, которыми полнятся второстепенные секции всех европейских фестивалей.

Приз за дебют — «Интимным местам», приз за лучшую женскую роль — Юлии Ауг, создавшей дерзкую карикатуру на партийную (подразумеваем: единороссовскую) даму, ханжу с вибратором в прикроватной тумбочке, ведущую себя как мои попутчицы по «Аэроэкспрессу»: проезжая мимо нудистских пляжей, во все глаза пялились в окна, осуждающе причитая «ох-ох-ох, что творят, что творят». Правильные награды не лишенному социального и эротического фрондерства фильму. Но для меня самым ярким впечатлением этого «Кинотавра» стал сочинский клуб «Сумерки»: алчность, секс, драйв, все почти как в Showgirls Верхувена, никакого намека на пресную телевизионную картинку, опять же, интимные места. Кино, которое кончилось на наших глазах, и рядом не стояло.