Фазовый переход. Как изменился подход к воспитанию детей за последние 30 лет

Неделю назад в своем блоге на «Снобе» я задала вопрос: в какой исторический период, на ваш взгляд, российским родителям было проще и удобнее воспитывать детей? И почему, на основании чего вы так думаете? Я получила достаточное количество ответов для размышления и обсуждения и опубликовала их в своем блоге в рубрике «Люди пишут письма». Никакого единообразия мнений не случилось. Единственное, что можно выделить: читатели полагают, что в немногие стабильные периоды развития нашего общества все становится несколько проще. 

Но почему я вдруг задалась этим вопросом?

Дело в том, что на протяжении своей тридцатилетней практики я наблюдала сначала возникновение, а потом становление и укрепление удивительного для меня феномена: воспитывать детей как будто, по словам родителей, становилось все труднее. Причем речь шла не только о материальных трудностях, но где-то и даже в основном — о нарастании трудностей психологических, которые меня уже напрямую, как психолога, касаются и требуют моего самого пристального профессионального анализа.

Я начинала практиковать в разгар перестройки. Тогда же работала по программе «Врачи без границ». Происходящий в то время слом всего сильно отражался на детях, но сейчас не об этом, поэтому перечислять наблюдаемые мною проблемы и ужасы я не буду. Скажу только, что если ребенок или подросток в 90-е все-таки как-то самостоятельно (родителям часто было просто не до того, чтобы хоть что-то контролировать) учился в школе, усваивал программу, общался со сверстниками, не присоединялся к множащимся тогда криминальным бандам, не приобретал особо выдающихся вредных привычек, то родители искренне считали, что все нормально, с воспитанием они справляются если не на отлично, то по крайней мере на твердое хорошо. Точно так же считали и сами дети: у нас все хорошо и родители у меня нормальные.

Во времена перестройки ко мне обращались преимущественно родители маленьких детей и с вечной проблемой «не слушается, как заставить». Если приводили подростков, то спрашивали о вредных привычках, жаловались на то, что «жизнь тяжелая, бывает срываемся», и спрашивали «как нам всем поменьше друг на друга орать», а также задавали вопросы о профориентации. Приходили и сами подростки — в основном за советом, поговорить, пожаловаться на вечное подростковое «меня никто не понимает» и той же профориентацией.

Я, тогда начинающий психолог, приспособилась работать со всеми этими вопросами, завела себе несколько справочников типа «Техникумы и училища Ленинграда и Ленинградской области», сориентировалась в медицинских аспектах развития маленьких детей и их лечения и коррекции и постепенно начала чувствовать себя достаточно уверенно. И некоторое время была вполне довольна собой.

Изменения в идеологии воспитания детей, которые происходили в момент угасания перестроечных катаклизмов, и которые я, разумеется, видела и анализировала, мне в общем-то нравились. Детей нельзя бить, их надо хотя бы иногда выслушивать, их мнение имеет значение, важно говорить своему ребенку «я тебя люблю». Возможно, родитель должен думать не только о том, как одеть и накормить, но и о некоем психологическом комфорте ребенка — что же во всем этом плохого? «Да ничего плохого, одно только хорошее» — так я думала, читала на эту тему книги и статьи, которые тогда появлялись, и была в целом со всем согласна.

Не могла не замечать и несомненные положительные сдвиги: приходящие ко мне родители становились все более психологически грамотными, дети и подростки — все более развитыми, информированными, все лучше говорили о своих чувствах и переживаниях. Лучше — это даже не совсем точно, потому что мои сверстники в детстве и даже еще дети перестройки о своих чувствах и переживаниях не говорили практически никак. Если перестроечные подростки приходили ко мне именно за этим, то говорила практически всегда я сама, а они только вставляли в разговор нужные факты, а потом согласно или несогласно мотали головой. А дети нулевых умели говорить, и с каждым годом — все лучше и лучше. Сначала — блоками из сериалов, а потом и от себя (либо я уже тех сериалов не знала).

И вот где-то приблизительно лет 10–15 назад и появились первые родители, которые начали жаловаться мне на то, что они очень устают, выматываются от воспитания своих детей. Не в том смысле, что они не высыпаются или им нечем накормить детей, или одежду, если порвалась, не на что купить, — это все мне было понятно и знакомо, но тут речь шла совсем о другом. Эти родители в основном испытывали тревогу и вину. Тревога — у меня не получится как надо. Вина — я чего-то своему ребенку недодал или не предоставил. Причем родители уже откуда-то приблизительно знали, «как надо», померили себя по этой мерке и нашли себя несоответствующими.

Я сначала даже не восприняла это всерьез. Просто пожимала плечами и говорила:

— Ребята, что за ерунда. Детство исторически и географически так разнообразно, что никакой «нормы» тут быть не может. Дети эволюционно могут приспособиться почти ко всему. Ребенок желанный и здоровый, сыт и одет, учится и со сверстниками дружит? Отлично. Дальше живите своей собственной жизнью и не переживайте. Детеныши млекопитающих и птиц рождены следовать за своими родителями и имитировать их поведение. Все будет нормально.

Я видела, что родителей это не убеждает, и тогда я немного растерялась. Чего они все боятся? Ведь наступила та самая стабильность, в которую детей воспитывать вроде бы полегче, чем на неизбежных виражах истории.

Потом появились компьютеры и гаджеты. Родители сначала сами в них зависали, а потом стали бешено бороться с проявлением того же самого — пример имитации — у детей.

И вот где-то здесь, наверное, и совершился фазовый переход.

Дело в том, что дети перестройки и все известные мне поколения детей до них массово не осознавали своей собственной ценности. Ни психологической, ни какой-то еще. Хотя родители их, разумеется, любили ничуть не меньше, чем нынешние любят своих детей. Просто взрослые практически никак это не озвучивали и почти, если речь не шла о младенцах и совсем малышах, никак не проявляли. И в результате дети воспринимали себя скорее как обузу, обременение для семьи. А родители постоянно подтверждали это вербально:

— Как же я устала вас всех тут обслуживать.

— Нет у нас денег на твои дурацкие хотелки.

— Сыт, одет, учат тебя — скажи спасибо.

И вот в какой-то момент в результате постепенной эволюции детско-родительских отношений ситуация изменилась, и мне, сидя на одном месте в течение тридцати лет, удалось это увидеть и зафиксировать.

Дети почувствовали и поняли, что они в семье не обуза, а ценность. Может быть, самая главная ценность. И все, что у них есть: чувства, мысли, желания, проблемы — это тоже очень важно, ценно и не должно, не может родителями игнорироваться.

И современные городские родители, которые читали книги и статьи по психологии, смотрели что-то в интернете, а что-то просто где-то слышали, тоже так считают.

Гармония и умиротворение? Вроде бы да.

Только родители почему-то внезапно стали очень уставать и жаловаться мне на это. Они плотно занимаются учебой детей, решают их «психологические проблемы» и боятся нанести им «психологические травмы». Родители теперь приходят и спрашивают: как мне помочь моему трех с половиной летнему ребенку наладить отношения в детском коллективе? А я уже не могу сказать, как в перестройку: купите ему кулек конфет и пусть он раздаст их детям в группе. Это помогает, проверено, но это теперь нельзя, потому что запрещено правилами дошкольных учреждений, и еще потому, что у двух третьих группы разные аллергии. «Может быть, ему походить на песочную терапию?» — спрашивают родители. А потом они приходят и спрашивают: «Как нам помочь найти друзей пятнадцатилетней дочери?» Я говорю: «Отправьте ее в поход, например на байдарках». А они: «Дочь сидит дома в телефоне, никуда не ходит и, конечно, от похода откажется». Тогда я говорю: «Больше вы ничего сделать не можете, она сама должна выбрать нужных ей людей и их собою заинтересовать, чтобы получилась дружба». А они мне: «Еще она говорит, что в школе все странные, а мы ее не понимаем и не хотим ей помочь. И зачем мы тогда ее родили. Мы очень волнуемся. Может быть, ей походить к психологу?»

И они приходят к психологу. Это сейчас у подростков модно. И жалуются, по сути, именно на то, что мир не стремится признавать их ценность априори, в которой они со своего раннего детства уверены. И мама уже не выслушивает в достаточном объеме. И учителя не заинтересовывают предметом, а только пугают экзаменами. И подружки предают. А наметившиеся романтические отношения заканчиваются через две-три недели.

— Если они для тебя ценность, старайся удержать, — говорю я. — Есть способы. 

— Но почему я должна? — спрашивают он или она. — Это же токсично. Или абьюзивно.

— Не должна, — отвечаю я. — Я же сказала: если для тебя это ценность.

— Тогда пусть лучше я буду одна, — все чаще говорят подростки.

Родители устали и тревожатся: «Как быть дальше?»

Дети тоже почему-то устали и тоже тревожатся: «Почему мне так плохо прямо сейчас? И как быть дальше?»

Я вижу в этом некоторую проблему и тему для обсуждения. Мне кажется, эту проблему можно решить, не потеряв находок предыдущего этапа развития детско-родительских отношений, лишь что-то скорректировав в нужную сторону. Знать бы еще — в какую.

А что вы думаете по этому поводу, уважаемые читатели?