Обреченные деревья. О премьере «Вишневого сада» в Воронежском камерном театре
15 и 16 сентября в Воронежском камерном театре показали премьеру постановки Антона Федорова по пьесе Антона Чехова. «Вишневый сад» — спектакль, погружающий зрителя в сомнамбулическое состояние: герои живут прошлым, они потеряли связь с реальностью, и все происходящее кажется видением, порой так похожим на кошмарный сон
Зритель видит пустую сцену (художник также Антон Федоров), от которой веет холодом и запустением. По центру ― огромная лужа — от нее летят брызги, в нее наступают артисты, будто бы не замечая, что полы их одежд вечно мокрые и грязные. Пара стульев, прошлогодние листья — и больше ничего. Кажется, за окном — глубокая осень, а не весна с пышно цветущим вишневым садом.
Обитатели когда-то богатого имения как будто давно уснули и совершенно не хотят просыпаться: горничная Дуняша (Марина Погорельцева) и новоявленный коммерсант Лопахин (Василий Шумский) ждут приезда из Парижа хозяйки Любови Раневской (Наталья Шевченко). Они еле разлепляют глаза, их одолевает зевота, вяло и нехотя они двигаются, как в замедленной съемке.
И вот на сцену въезжает старенький фольксваген — приехали господа: Раневская с дочерью Аней (Анастасия Павлюкова), брат Раневской Гаев (Камиль Тукаев), гувернантка Шарлотта (Тамара Цыганова). Вновь прибывшие вносят некоторое оживление в это сонное царство. При этом они сами словно полностью погружены в себя. Все их реплики обращены в никуда, они совершенно не слышат друг друга. И эти всеобщие «глухота» и «немота» никуда не денутся в течение всех трех с половиной часов действия: актеры по многу раз повторяют одну и ту же мысль, слова будто застревают у них в горле, с трудом вырываясь наружу.
Каждый тут глубоко несчастен, не видит смысла в жизни, герои точно похоронили себя, напрочь лишили будущего и бьются о стекло, как залетевшая на свет бабочка. Слушают старые музыкальные пластинки, снуют по разгромленному имению, которое вот-вот уйдет с молотка, и поют гимн прекрасному вишневому саду, призывая зал петь вместе с ними «О сад, о сад!». Что такое этот сад? Несбывшиеся мечты, ушедшая молодость, счастливое прошлое или просто ничего не значащий символ?
Мир, созданный режиссером, — темный и больной, холодный и страшный, глухой и сырой. Лужа по центру сцены, в которой отражаются стволы когда-то роскошных деревьев, — наглядное свидетельство утопленных надежд. Антон Федоров, очевидно, жалеет всех этих несчастных и неприкаянных людей. Он никого не судит и всех прощает, потому что в судьбу каждого вмешалось Время, и оно неумолимо и жестоко, что очень рифмуется с сегодняшним днем.
Жалко действительно всех без исключения. Даже Лопахина, купившего вишневый сад и поставившего точку в этой истории. В герое борются два чувства — искреннее желание совершить выгодную сделку и любовь к давно знакомым людям, стремление их защитить, пригреть. Жалко Раневскую, тихую, погасшую, пришибленную. Она даже не пытается казаться важной, значительной и все принимает как должное. Это просто очень уставшая женщина, уставшая за всех думать, всем помогать, за все платить, принимать решения, нести на своих плечах груз проблем. Жаль Гаева, этого состарившегося клоуна, заговаривающегося и убогого в своих попытках переиграть судьбу. Его монологи обо всем и ни о чем комичны до безобразия, он до хрипоты срывает голос, начиная разглагольствовать о всяких никчемных пустяках. Жаль Варю, приемную дочь Раневской (Яна Кузина), которая переносит все свое невыплаканное и невыстраданное в работу. Да, она бы рада была выйти замуж за Лопахина, но он не предлагает. Ей ужасно не хватает материнской заботы и тепла, она нуждается в защите и опоре. Жаль одинокую Шарлотту: ее фокусы и не фокусы вовсе, она лишь строит воздушные замки из карт, цветных накидок и немецкого языка. Жаль совсем юную Аню, у которой за плечами как будто целый ворох несложившихся судеб. Очень жаль слугу Фирса — дряхлого старичка (которого блестяще играет молодой артист Николай Гаврилин), так смиренно и тихо выполняющего свою службу. Именно он, всеми забытый, исполняет в конце залихватский танец в опустевшем имении — получаются красивые, но страшные пляски на костях, истошный вопль, крик души.
Как кадры старой немой кинопленки (видеохудожник Алексей Бычков), на заднике проецируется изображение параллельного действия, происходящего во внутренних комнатах дома, куда то и дело удаляются герои, что создает ощущение «другой» жизни — увы, такой же пустой и бессмысленной, как тут, на авансцене. Время в этом спектакле размыто и неопределимо: когда произошли события — сто лет назад, вчера, сегодня, не имеет значения. Все невысказанное, несыгранное, неслучившееся навсегда останется замурованным в стенах этого имения.
Продажа вишневого сада за долги ничего в сущности не меняет в этом установленном как будто свыше порядке вещей: все заранее предопределено и обречено. Прошлое останется в прошлом, будущее туманно, и рев старого фольксвагена, уносящего Раневскую, ее дочь, Гаева и случайно затесавшихся им в попутчики других героев обратно в Париж, — последний звук, который огласит это мертвое пространство.
Автор: Дарья Андреева