Садовод, физрук, повстанец. На смерть обнулившегося президента Бурунди

Обнуление по-бурундийски

Как-то пару лет назад я в очередной раз приехал по делам в Бужумбуру и встретился там с главой секретариата председателя Национальной ассамблеи — нижней палаты парламента Бурунди. За разговором о политической ситуации в стране господин Габриэль — а именно так звали политика — поинтересовался, как отреагировало гражданское общество в России на решение президента Нкурунзизы не выдвигать свою кандидатуру на четвертый срок и оставить власть после очередных президентских выборов.

Этот вопрос застал меня врасплох. И хотя я уже давно подметил свойственную африканцам привычку преувеличивать место и значение своих стран в мировой информационной повестке — а многие из них практически на полном серьезе уверены, что первое, о чем задумываются, просыпаясь утром, парижанин или брюсселец — это о том, как обстоят дела в Буркина-Фасо или Киншасе — здесь, представив, сколько в России представителей гражданского общества вообще знают о существовании такого президента, мне едва удалось подавить улыбку. Увы, мне нечем было порадовать своего собеседника.

Между тем, для бурундийцев в последние годы действительно было важно то, как они выглядят в глазах представителей элит потенциальных стран-партнеров, а Россия исторически к числу таковых принадлежит. СССР когда-то помогал лево-националистическому режиму партии меньшинства тутси и партии «Союз за национальный прогресс» или УПРОНА, но и после смены власти Москве удалось сохранить с новыми элитами довольно близкие партнерские отношения. Причем сейчас интерес, насколько я мог наблюдать, вызывают в этой стране не только мнение официального Кремля или Смоленской площади, но и условных «властителей дум», или тех, кого принято называть «мягкой силой».

С 2015 года Бурунди живет в условиях вялотекущей гибридной гражданской войны, начавшейся в тот момент, когда Пьер Нкурунзиза вопреки конституционным ограничениям решил остаться на третий пятилетний срок. Легальная уловка тогда была найдена довольно быстро и легко: вспомнили, что в первый раз его избирали не всеобщим голосованием, как то предписывает основной закон, а на заседании парламента, собравшегося после завершения гражданской войны. Правда, часть президиума Конституционного суда, несмотря на бурные протесты оппозиции подтвердившего, что действующий глава государства еще не израсходовал лимит на участие в выборах, сбежала в эмиграцию, проголосовав против спорного вердикта ногами.

Страна погрузилась в затяжной политический кризис. В ожесточенных столкновениях противников и сторонников Нкурунзизы в тот и последующий годы погибло несколько сотен человек, а несколько сотен тысяч, включая даже одного из двух вице-президентов, подались в бега. Незадолго до голосования группа военных офицеров едва не совершила переворот, воспользовавшись тем, что президент отправился в Танзанию, не то объясняться перед соседями, не то договариваться о мире со своими противниками. Однако после нескольких дней боев лоялисты в армии смогли взять верх над заговорщиками, после чего последние вынуждены были сдаться на милость победителей, а Нкурунзиза смог вернуться в страну. Больше он ни разу ее не покидал вплоть до самой своей смерти — во все зарубежные поездки ездили чиновники рангом пониже, а все желающие встретиться лично с лидером страны должны были сами посещать Бужумбуру.

Наверное, как и все африканские президенты, прошедшие через герилью и партизанщину, Нкурунзиза был политиком, сотканным из противоречий. Одни называли его истинным человеком из народа, радетелем о мире и патриотом, другие считали кровавым диктатором и тираном, готовившим чуть ли не очередной геноцид в регионе Великих Африканских озер. В действительности, хотя скончавшийся президент Бурунди и не был светочем либерализма, степень его кровожадности в устах противников режима была все же тоже довольно сильно преувеличена.

Журналисты местного издательского дома «Ивачу», выпускающего своеобразный аналог нашей «Новой газеты», регулярно жалуются на преследования и репрессии со стороны властей. С 2016 года один из них — Жан Бигиримана — числится пропавшим без вести, а главный редактор издания Антуан Кабурахе в настоящее время вынужден писать свои редакторские колонки из Брюсселя. Все это, конечно, выглядит не совсем цивилизованно. С другой стороны, надо понимать, что, к примеру, в соседней Руанде, которую теперь преподносят чуть ли не как образцовую модель для всей Черной Африки, таких газет давно уже не выходит вовсе и альтернативную официальной точку зрения можно найти разве что в парижском журнале «Жен Африк». «Ивачу» же в Бурунди читают далеко не только оппозиционно настроенные граждане. Вы обязательно увидите на столе свежий выпуск еженедельника, стоит только зайти в кабинет любого госслужащего. Например, пресс-секретаря вооруженных сил. Или упоминавшегося выше господина Габриэля. «Мы должны знать, что ОНИ о нас думают и пишут», — многозначительно пояснил он, уловив как-то мой взгляд, остановившийся на стопке газет у себя в кабинете. Что ни говори, по местным меркам, это довольно высокий уровень проявления политической толерантности.

Президент в спортивном костюме

Но перенесемся вновь в 2015 год. Как вы думаете, что было первым, что сделал Пьер Нкурунзиза, вернувшись в Бурунди после подавления путча? Собрал многотысячный митинг своих сторонников? Публично расстрелял главарей мятежа? Запустил чистки офицерского состава? Нет, он просто организовал для себя и своих друзей… футбольный матч. Спорт вообще и футбол в частности были одной из главных страстей в жизни Нкурунзизы. Говорят, что кто-то на Западе даже предлагал ему довольно высокий, хотя, скорее все же больше почетный, пост то ли в ФИФА, то ли в Африканской конфедерации футбола в обмен на отказ идти на третий президентский срок, пытаясь таким образом деэскалировать ситуацию в Бурунди. Однако, если даже такие предложения и поступали, столь наивные попытки избавиться от неугодного главы государства с самого начала были обречены на провал. Слишком уж это было похоже на старую добрую колониальную торговлю европейцев с африканским вождем: земля и золото в обмен на выпивку и бусы. В XXI веке такие номера уже не проходят.

Спорт и здоровый образ жизни в Бурунди при Нкурунзизе были возведены в своего рода национальную идею. Например, бегущие трусцой вниз и вверх по холмам Бужумбуры юноши и девушки стали одной из главных отличительных черт местного городского пейзажа. В стране был даже учрежден специальный спортивный день недели — четверг — когда все жители, ну или по крайней мере все чиновники и бюджетники были обязаны после обеда выходить на пробежку и спортивную разминку.

Почему Нкурунзиза так любил спорт, понять совсем не сложно. Первой профессией политика было преподавание физкультуры в учебных заведениях. И кто знает, как бы сложилась его последующая жизнь, если бы однажды, еще в самом начале гражданской войны, в университет, где будущий глава государства работал по своей специальности, не ворвалась какая-то очередная ошалевшая банда боевиков и не устроила там резню. В тот день удача была на его стороне. Молодому физруку удалось спастись, но больше испытывать судьбу подобным образом не хотелось. Свисток и секундомер пришлось променять на автомат Калашникова, а спортивное трико — на камуфляж бойца повстанческой армии хуту — национального большинства страны. Впрочем, старые привычки он потом еще вспомнит и, уже став полноценным и легитимным лидером страны, не раз с удовольствием выйдет щеголять на публике в своем любимом спортивном костюме. Но перед этим была затяжная гражданская война, унесшая, по приблизительным подсчетам, жизни около 300 тыс. человек, включая и близких родственников самого Нкурунзизы.

В 1993 году бурундийцы впервые избрали себе президента демократическим путем, покончив с просуществовавшим несколько десятилетий однопартийным режимом. Во главе его, поочередно свергая друг друга, раз за разом вставали военные офицеры тутси из южной провинции Бурури. Наконец первым президентом-хуту стал умеренно левый реформатор Мельхиор Ндадайе, которому прочили судьбу бурундийского Нельсона Манделы, если бы не путч, организованный уже спустя несколько месяцев после инаугурации.

Согласно преданию, последней фразой, сказанной Ндадайе перед смертью, было предостережение своим палачам: «Осторожно, то, что вы собираетесь сделать — очень опасно». Путчисты не вняли пророческим словам, вместе с президентом была убита еще дюжина его ближайших соратников, и точка невозврата по поводу мирного разрешения конфликта была пройдена. Правда, уже в следующем году кровавые межэтнические столкновения в Бурунди оказались цветочками по сравнению с геноцидом тутси в Руанде, где за 100 дней было уничтожено около миллиона человек. Но в Бурунди ситуация развивалась по-иному. Здесь у тутси в руках по-прежнему оставалась армия, что послужило механизмом, сдерживающим агрессию восставшего народного большинства. В результате противостояние оказалось несколько менее ожесточенным, чем у северных соседей, но более продолжительным по времени, растянувшись почти на двенадцать лет. За эти годы Нкурунзизе удалось из рядового повстанца пройти путь до самого влиятельного в стране полевого командира, что после подписания итоговых мирных соглашений практически обеспечило ему в 2005 году кресло президента республики.

От примирения к взрывам

Надо сказать, что первые два срока правления Нкурунзизы прошли на мажорной ноте. Во всяком случае, в глазах стороннего наблюдателя послевоенный режим долгое время выглядел очень прилично. На Западе Бурунди считали своего рода emerging democracy и не отказывали в поддержке, даже несмотря на то, что уже на выборах в 2010 году вся оппозиция, обвинив власти в давлении и подготовке фальсификаций, в знак протеста солидарно снялась с гонки. Тем не менее, само наличие оппозиции, действующей в легальном поле, а также независимых СМИ и, самое главное, — реальный прогресс на пути к национальному примирению давали основания надеяться на то, что, после десяти лет управления твердой рукой, истерзанная войной страна все же встанет на путь построения либеральной демократии.

Хуту и тутси начали объединяться в единые партии, уставшие от взаимного истребления люди с удовольствием бросились мириться, даже представители старых и новых армейских элит наконец приняли и признали в друг друге товарищей по оружию. В немалой степени тому способствовало крайне удачное решение президента отправить свои войска на помощь сомалийскому правительству для борьбы с исламистскими радикалами: помимо стабильных валютных поступлений от зарубежных доноров, оно также принесло в вооруженные силы дух боевого единства. Даже путч 2015 года был организован бывшими соратниками Нкурунзизы, а не реваншистами-тутси.

Еще одна черта докризисной эпохи — расцвет работы всевозможных НКО: международных, зарубежных, а также собственно бурундийских, которые, правда, в конечном итоге все равно существовали на деньги зарубежных фондов. Когда я впервые побывал в Бурунди в 2014 году, то был в некоторой степени поражен обилию и разнообразию гуманитарных проектов и инициатив: кто-то защищал права человека, кто-то содействовал «хорошему управлению», продвигал стартапы либо помогал сиротам и инвалидам войны. Спустя несколько лет, однако, большая их часть либо прекратила свою деятельность и эвакуировалась из страны, либо существенно ограничила свою активность, и теперь даже те, что остались, с трудом сводят концы с концами.

Черту под десятилетием относительного благополучия в Бурунди подвел кризис 2015 года, снова расколовший страну на два лагеря. Глубину и напряжение этого раскола мне удалось наблюдать и самолично. Той осенью я вновь оказался в регионе и после некоторых колебаний все же решил наведаться в Бужумбуру. Победа на июльских выборах Нкурунзизы отнюдь не поставила точку в его противостоянии с оппозицией. К осени страну охватила настоящая война уличного террора. В кафе и ресторанах рвались гранаты, противники и сторонники режима сводили друг с другом счеты прямо средь бела дня, а молодые хунвейбины правящей партии из молодежного движения «Имбонеракуре» наводили ужас на всех потенциально неблагонадежных.

Бурунди балансировала на краю, отделявшем ее от новой гражданской войны, и, казалось, лишь поджидала подходящего повода для взрыва. В ноябре президент потребовал от своих противников прекратить сопротивление, угрожая начать войсковую операцию в оппозиционных «народных кварталах» и рассматривать всех, у кого там будет найдено оружие, как террористов. Иностранные наблюдатели и СМИ затаили дыхание в ожидании худшего. Но мой знакомый грек из Бужумбуры, в отеле которого я имел обыкновение останавливаться, напротив, убеждал меня, что у все более-менее благополучно, опасности для иностранцев события в стране не представляют, и я решил ехать.

Добравшись до бурундийской столицы из Кигали и не обнаружив по пути ни трупов на дорогах, ни вооруженных людей, ни каких бы то ни было других свидетельств начинающейся войны, я проникся оптимизмом и решил, что поступил абсолютно правильно, не поддавшись общей панике. Настроение мое, впрочем, изменилось уже тем же вечером, когда ночная тишина внезапно взорвалась треском автоматных очередей и разрывом боевых гранат. Обещанная Нкурунзизой военная операция началась, подумал я. Бой в центре города продолжался около 40 минут. Убежденный в том, что я в самом эпицентре новой горячей точки, и просчитывая возможные пути к отступлению назад в Кигали, я уснул.

Утром за завтраком, однако, я застал хозяина отеля в бодром расположении духа, оживленно и без тени тревоги обсуждающего события вечера с одним из своих гостей. В ответ на мой кислый вид он поспешил меня заверить, что все под контролем, отель находится в надежно охраняемой зоне и при соблюдении элементарных мер предосторожности беспокоиться не о чем.

«В дневное время все обычно нормально, но, если все же ты окажешься в городе в тот момент, когда начнется стрельба, — не торопись тут же бежать в отель. Лучше затихарись где-нибудь укромном дворике, дождись, пока все стихнет, выдержи еще контрольных 20-30 минут и тогда уже возвращайся», — эти наставления звучали обыденно и невозмутимо, как обычные советы на тему того, как избежать пробок на дорогах в час пик.

Всю последующую неделю по вечерам город становился ареной боевых действий, в тех самых «народных кварталах» силовики устраивали зачистки и настоящие погромы. Но спокойствие хозяина отеля и его семьи со временем передалось и мне, когда я видел, как под шум очередной боевой канонады белокурые дети на веранде как ни в чем не бывало играли в «Монополию» и только встречали дружным «уууу!», будто бы спускаясь с крутой американской горки, особенно громкие взрывы, резонирующие по окружавшим низину столицы холмам. Вскоре я понял, что для этих людей, переживших здесь предыдущую войну, нынешние перестрелки в городе — это нечто вроде праздничного фейерверка.

Конец «акуна-мататы»

Конечно, коренные бурундийцы воспринимали происходящее в их стране гораздо более близко к сердцу. Сильным впечатлением тех дней для меня стала беседа с директором Центра экономических исследований национального университета. В своих оценках сложившейся в Бурунди политической ситуации он был довольно сдержан и оптимистичен, уверяя меня, что все постепенно нормализуется. В это же время сидевшая в кабинете секретарша с ясно уловимой дрожью в голосе попробовала протестовать: «Но они убивают наших людей!» Начальник быстро и уверенно ее осадил и перевел разговор в более безопасное русло. «Наверное, она из тех самых “народных кварталов”, где теперь каждое утро находят трупы местных жителей с огнестрельными ранениями во лбу и связанными за спиной руками», — с жалостью подумал я.

Да, общество было расколото, и за этот раскол пришлось дорого заплатить. Не поддавшись внешнему давлению, Нкурунзиза в конце концов задавил сопротивление оппозиции, и в стране действительно наступило некоторое успокоение. Победа, впрочем, оказалась пиррова.

Без западных инвестиций в экономике быстро наступил застой, разгонявшуюся инфляцию власти решили обуздать жестким регулированием валютного рынка, но вместе с мгновенно образовавшимся лагом между реальным и официальным обменным курсом, внешняя торговля постепенно погрузилась в хаос и пришла в упадок. Поворот на Восток — в сторону России и Китая — не смог компенсировать потери от сворачивания сотрудничества с Европой. Вдобавок ко всему Бурунди вконец рассорилась и с соседней Руандой, обвинив ее власти во вмешательстве в свои внутренние дела. Защиту своего суверенитета было решено обеспечивать, в частности, продуктовым эмбарго, что было больше похоже на пресловутую «бомбардировку Воронежа» — местные крестьяне больше не могли торговать с более обеспеченными соседями своими овощами и фруктами, потеряв стабильный источник дохода.

Разумеется, пышным цветом расцвела коррупция, достигшая уже каких-то анекдотических масштабов и форм. Например, полиция и пограничники на погранично-пропускном пункте в последние годы стали требовать бакшиш «на пиво», уже совершенно не стесняясь. С возившего меня по городу водителя дорожные постовые требовали деньги просто за то, что у него «пассажир-мзунгу» — так на суахили называют белых людей. Правда, другой водитель после признался, что в принципе эти взятки можно и не платить. Ничего страшного с тобой не произойдет — тебя не арестуют, не посадят в тюрьму, не лишат водительских прав, не подбросят наркотики. Тем не менее люди, как правило, все же соглашаются давать немного денег. Зачем? Просто, чтобы не портить отношения. Ведь испортить отношения в стране, где решения принимают люди, которые носят хаки либо «адидас», — это, пожалуй, самое неразумное, что ты можешь сделать.

Но ни в одной другой сфере кризис не проявился со временем столь наглядно, как в индустрии отдыха и развлечений. Бурунди вряд ли назовешь туристической страной: там нет никаких более-менее уникальных достопримечательностей типа горы Килиманджаро или водопада Виктория. Однако, в отличие от чересчур уж зажатых и порой подавляющих своей избыточной серьезностью руандийцев, бурундийцы напротив имеют репутацию народа, который умеет и любит отдыхать. В этом я убедился лично, посетив еще в свой первый приезд вместе со своим местным приятелем один из ночных клубов прямо на побережье «африканского Байкала». Тогда там была атмосфера настоящей африканской Ибицы, насладиться которой помимо самих местных жителей в Бужу — так сокращенно называют бурундийскую столицу — наезжали и гости из соседних стран, а также всевозможные белые экспаты, туристы-дауншифтеры, исследователи-гуманитарии, богемные путешественники, волонтеры НКО, прочие искателей приключений и даже сотрудники миротворческих миссий, работающих на востоке Демократической Республики Конго, благо от границы с ней до Бужумбуры буквально подать рукой, и, по-видимому, последним удавалось время от времени вырываться из этого мрачного края как следует оторваться на уикенд.

Однако в 2018 году от былой «акуна-мататы» не осталось и следа. В полутемном баре одинокий бармен коротал смену с единственным посетителем за стойкой, а может даже, это был сотрудник заведения. Не было больше дискотеки, не было музыки, снующих с коктейлями официантов, неоновых огней, детей, резвящихся в бассейне, не было вообще людей, лишь грязноватые выгоревшие на солнце пуфики и пустая сцена с облупившейся краской.

Вовремя уйти

Нкурунзиза, тем временем, не желая уступать ни своим внутренним, ни внешним противникам, взялся за реализацию довольно экстравагантных и не всегда понятных мер. Например, в конце 2018 года было объявлено о переносе столицы в Гитегу, где когда-то располагалась ставка короля. Возможно, что глубинной причиной тому были не заладившиеся у него с самого начала отношения с Бужумбурой, где по традиции, как и, наверное, во всех крупных городах, были распространены оппозиционные настроения. Президент отвечал на явную нелюбовь столицы взаимностью и предпочитал проводить большую времени в своем родном городке Нгози на севере страны, где чувствовал себя гораздо более комфортно, предаваясь физическому труду в своем личном саду. Как писала кенийская пресса еще в благополучные времена, туда же приходилось приезжать на встречу с лидером страны некоторым зарубежным дипломатам, отчаявшимся дождаться аудиенции в Бужумбуре. В итоге дела государственной важности нередко обсуждались за совместным вскапыванием грядок. В дипломатических кругах Нкурунзиза якобы даже получил неофициальное прозвище «президент-авокадо».

Но вскоре после переноса столицы граждане страны стали замечать появление в публичном пространстве государственных символов монархической эпохи. Два этих события вместе породили слухи о том, что, возможно, президент республики собирается объявить себя монархом Нкурунзизой Первым и таким образом раз и навсегда решить проблему легитимации собственной власти.

Впрочем, наиболее странной стала история затеянной главой государства конституционной реформы. Увеличив срок президентского мандата с пяти до семи лет и убрав из основного закона положение об обязательных пропорциях в парламенте представителей этнических групп, он заодно обнулил по знакомой нам формуле свои президентские сроки, расчистив себе дорогу к практически нескончаемой власти. При этом стоило гражданам страны свыкнуться с тем, что действующий президент останется с ними по меньшей мере до 2034 года, как — вскоре после проведения судьбоносного референдума, тот внезапно объявил о своем намерении уйти в отставку после завершения текущей каденции.

Критики Нкурунзизы далеко не сразу поверили в искренность его слов и еще долго пытались разгадать тайный смысл затеянных маневров. В том, что президент скрывает свои истинные намерения, не было у них никаких сомнений, иначе к чему тогда потребовалось править конституцию?

В этот раз, однако, сюрприз был в том, что никакого сюрприза, похоже, не планировалось. В феврале 2020 года правящая партия Бурунди со сложным названием «Национальный совет в защиту демократии — Силы в защиту демократии» собралась на внеочередной съезд в Гитеге и избрала преемником своего Верховного вождя (а именно таков был официальный партийный титул Нкурунзизы) генерального секретаря Эвариста Ндайишимийе. В мае он без эксцессов выиграл выборы, проведению которых не помешала даже пандемия коронавируса — разумеется, Нкурунзиза оказался главным среди африканских лидеров ковид-диссидентов, иначе и быть не могло. Эксцесс случился чуть позже, когда новоизбранный президент, неспешно готовясь к собственной инаугурации, размышлял о том, как будут складываться его отношения с властолюбивым предшественником.

Еще за два года до транзита власти в Бурунди, когда эксперты в африканских делах продолжали искать подвох в действиях хитрого Пьера, мой приятель-грек выдал мне оказавшийся впоследствии самым точным политический анализ и прогноз для страны на ближайшие годы:

«Нкурунзизу многие сейчас демонизируют, говорят, мол, он такой-сякой… Да нет, он на самом деле далеко не самый плохой президент, во всяком случае, не хуже, чем у соседей. Но страна от него устала и ждет, чтобы он ушел. Он и уйдет, потому что прекрасно это чувствует».

Правда, напоследок Пьер Нкурунзиза все же еще раз удивил своих соотечественников, ведь никто не ожидал, что тот уйдет именно таким образом.