Как я обманул это лето. Цикл стихотворений Дмитрия Воденникова

*** Время замедляется, время, как кофта-цветок, распускается, так шепотом, шорохом, опытом начинает считать: мне тебя этим словом, жалобными словами ни обнять, ни огладить, ни опытными руками словно петельку не поддеть, снова в складочку не собрать. Мы лето с тобой провели, обманули его, и плачет, как бабушка, лето обману-то-е. Обмануто лето в конце, и в предосеннем пальто я сам в эпилоге своем начинаю звенеть. Этот звон, этот звук я запомнил с начальных времен: вдруг в ушах нарастает тягучий насмешливый звон, будто в уши залез листоед или просто попала вода. И уже ничего не исправить в себе и уже навсегда, навсегда. Срок годности имеет даже речь. Когда устанут руки и спина, наречье сморщится, глагол устанет жечь и будет только «не», как складочка, видна, тогда — раскроется какой-то явный смысл: зачем стучала музыка, спала, как оборвался ты, на ниточке повис и что это за музыка была.

*** Раз. Время замышляет. Придумывает план, плетет свой заговор, планирует цветок, подмешивает яд в обеденный напиток. Два. В быстрых попыхах от Марьи отрывается Иван, уходит на войну. Иначе он не мог. Иван-да-Марья тоже пережиток. Три. Начинается театр естества. Патологоанатом-жизнь берет слепящий нож и отделяет пение от тленья, а бабочку от яркого растенья, а смысл от голоса, а голос от родства. Четыре: ты кого-то ждешь и ждешь, и входят в фокус солнечного зренья предчувствие любви и стрёкот оглупленья, и яркий край. И ты к нему идешь.

*** Ты вообще не можешь написать ничего, что не смог бы написать другой. В каждом времени под казенным сукном лежит то, что должно быть написано всеми нами: просто тебе повезло. Но вот и рядом вскрик: нашел, нашел! — и какой-то тебе неизвестный человек, а может быть известный, но неприятный, вытаскивает ту же карту, на ней тот же валет, тот же медицинский диагноз, тот же прочерченной план. Это не вы написали, а время. Любовь не проходит. Она переходит с тебя на другого. Но сама любовь остается. Просто любовь безымянна, и сейчас она без тебя, просто любят кого-то еще. Ну а что им еще остается? Происходит всемирное оледенение, льды наступают, людей и лета все меньше. Ты говоришь: Отстаньте от меня и объясняешь им на безымянных пальцах: «ни ни, ни ни, ни ни, ни ни, ни-ня». Отстаньте, но в клавиатуре дня мной так любившие, любимые меня, на срезе дерева, на саморезе дня, в прозрачном сланце ледника — останьтесь.

Говорят, пыль — это наш эпидермис. То есть, когда в начале разрыва отношений ты выметаешь пыль, ты выметаешь бывших. Моя мертвая бабушка, когда уезжала от моего дедушки (пил), не думала о пыли. Она погрузила в такси маленькую мою маму, чемодан и лампу, лампу, которая была не ее, «просто очень красивая» — и поехала. Когда машина припарковалась у дома, где жила ее мама (мама, мама, какая-то мамоматрешка), шофер вынимал из багажника чемодан и красивую лампу и мертвая бабушка узнала, что красивая лампа разбилась. Когда я был маленьким, я хотел научиться играть в белоснежный теннис (ничего с белоснежным теннисом, как и со всем белоснежным, не получилось), тренировался дома (сперва по ошибке сказал «репетировал», как будто теннис — это театр) и попал в зеленую лампу с ленинским абажуром. Прошло очень много тяжелых и легких лет. И вдруг в интернете я увидел такие поддельные лампы, поехал, купил для сестры абажур (я давно не живу в этом доме). Сестра посмотрела на зеленый ласковый свет и сказала: не то. А я разозлился сперва, но быстро остыл и сказал: Наконец мы вернулись.

*** Время замедляется, время, как зажеванный фильм, запускается, время ест большой серебряной ложкой с варением, с ягодой загустевший фруктовый суп (на том же ютубе, заторможенном по законам военного времени, кто-то тоже подносит облитую йогуртом большую разлуку ко рту). Я вижу: люди стоят на том берегу, машут мне беличьей шапкой (и это в такую жару) и как будто бы говорят: «Мы еще встретимся. Мы еще очистимся. С лампой зеленой в руках, с цветком, пережившим время, с золотой младенческой ложкой удачи и счастья во рту, увидим друг друга в лучшем своем воплощении, без дрязг, без обид, без подачек, и возляжет второй муж рядом с первым, а я посередке, и возляжет вторая моя жена по левую руку, а ты, моя ненаглядная теща, по правую. А ягненок возляжет с тигром (или с кем там? со львом?), а враг возляжет с врагом. А ребенок — навек невредим». Но испорчено лето, умыто, обмануто лето — и никак не наестся измученным супом своим.