Дебютная книга Алексея Небыкова «Черный хлеб дорог» – это сборник «страшных» историй, или точнее – русский хтонический рассказ.
«Хтонический», по определению, означает принадлежность существа или явления к подземному царству и олицетворяет дикую природную мощь земли. На самом деле, чистой «русской хтони» – дикой, хмурой, необъяснимой – в сборнике не так уж и много, ей посвящены рассказы «Ждана», «Чертоги деревни Кедрач» и «Пустошь», а в остальных случаях страх и ужас разлиты в привычных бытовых сюжетах.
Жанровый рисунок прозы Небыкова, отметим, весьма прихотлив. Антиутопия, притча, киберпанк, космическая фантастика, детектив, городское фэнтези – таков широкий спектр 21 рассказа, в которых как в прошлом, так и в будущем живет все та же самая хтонь – тревожная, таинственная, будоражащая. Для дебюта – вполне солидный набор жанров, стилистика же автора определена еще в аннотации к книге, и ее сравнивают с прозой Андрея Платонова. А в предуведомлении пишут, что «в лучших местах это выглядит как «Платонов встречает Стивена Кинга».
На самом деле, отголосков русской классики в ее современном изводе в книге тоже хватает, и одним Платоновым морфология хтони в книге Небыкова не ограничивается. Связь с традицией у автора заметна почти на всех сюжетных поворотах и виражах, а его тонкое ощущение ее присутствия в современной жизни помогает создавать необычайной силы тексты. В первую очередь, конечно, это родная «кладбищенская» тема, в которой – смерть, потусторонние явления, неприкаянные души и прочие составляющие русской готики. Как, например, в рассказе «Ждана»: «Кладбище, мертвый сон вокруг, однообразные унылые могилы, ни щебетанья птиц, ни огня, ни света, одни обломки жизни. Но что-то тянуло, раз за разом, Ждану сюда, будто тепла в этой промерзлой земле было больше, чем в ее родной деревне».
Таким образом, две темы сборника – смерть и семья – будто извечные «проклятые» вопросы определяют суть «хтонических» явлений в жизни героев. Здесь и Кобылья Голова из детских сказок («У околицы погоста набежала на сдохлую кобылу, испугалась, как в первый раз, и еще пуще прежнего зачастила к дому»), и подростковый фольклор с последующей школой взросления. Так, у Небыкова героиня отвечает гостю на вопрос об отсутствующих в деревне людях (а на самом деле, о власти тьмы): «– Ушли все, да сгинули! Бают, что бесталанные мы, али с глазу дурного, али после осуда злого, – и, пристально посмотрев на парня, добавила: – И ты уйдешь». И у Балабанова в «Брате», если помните, Немец констатирует, словно вторит – по поводу ухода главного героя (а на самом деле, о власти большого города): «Вот и ты пропал».
В «Чертогах деревни Кедрач» – страшной, таинственной истории звучит все та же традиционная симфония страха и потустороннего зла, разлитого на страницах этой книги. «Вдруг, откуда-то справа, из чащи птица мелкая выскакивает. И прямо под колеса. Видно, хотела проскочить, да не успела. Накрутило ее на колесо и выбросило на боковое зеркало. Останавливаюсь, зажигаю аварийный свет. Дождь сечет, гром распекает. Смотрю, а на зеркале у меня и не птица, а кот смоляной с вороненком в зубах. Пасть в крови, зубы изломаны, хрипит. От этого ужаса я и проснулся…» И словно бы не водитель у Небыкова, а ночной путник у Тургенева, склонившийся к классическому барашку: «Стал он его этак по шерсти гладить, – говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…».
Инфернальное зло в «Чёрном хлебе дорог» Алексея Небыкова всегда персонифицировано, это не кинематографическое «Оно», а словно в городских легендах – вполне обычные персонажи городской страшилки: старый таксист в черной машине, черная же кошка на дороге, добрая бабушка и маленькая девочка, оказывающиеся, конечно же, монстрами, ведьмами, чудовищами.
Порой даже от обычного альбома с фотографиями, найденного на дедовском чердаке, веет неизбывным ужасом все той же «мортальной» традиции. Речь о фотографировании умерших, которое в различных культурах означало то ли потерю души, то ли наоборот – дар вечной жизни. «Следующие страницы в альбоме были не менее жуткими. Каждая была украшена рельефными окошками, а внутри помещались снимки ветхих домов, комнат и, по всей видимости, их жителей. Разодетые мужчины и женщины сидели на стульях напротив домов с закрытыми глазами, стояли, привалившись к изгороди, лежали парами, тройками, целыми семьями на больших подушках в кроватях. Глаза прикрыты, уста сомкнуты, лица безмятежны. Дети в окружении кукол покоились в колясках, люльках, сидели, взявшись за ручки, на диванчиках. Всех их объединяло состояние нерушимого покоя или, скорее, глубокого сна».
Впрочем, будущее в этой книге не менее «покойно». «Случилось так, что в один из цивилизованных дней прошлого люди просто перестали умирать непривычной, естественной смертью. И люди воистину стали распорядителями жизни, научились не угасать, – узнаем мы подробности в рассказе «31 «Б». – Появились застывшие – юные девочки, прожившие долгую жизнь». И уж вовсе окаменевает прошлое в неприветном будущем автора у его героев из рассказа «Пустошь». «Нет никаких жемчужных ворот, золотых улиц и крылатых созданий, играющих на арпанеттах, – рассказывают нам о жизни после смерти. – Нет ни пекла, ни беса, ни суда, ни воздаяния по трудам твоим. В конце концов, все угасает – кругом и внутри нас, и мы просто лежим, ждем неизвестно чего, ощущая чувство удивительного умиротворения. Ничто не беспокоит нас, ничто не раздражает. Состояние это можно сравнить с теми вечерами в детстве, когда мы, набегавшись за день до изнеможения, падаем без сил на кровать и беззаботно засыпаем, забыв про ужин, душистое мыло и ласковое слово матери. Только сон такой с нами случается наяву, мы продолжаем думать и осязать этот мир неподвижно и уже по-другому».
Итак, семья, дом, детство – неужели именно там таится начало страха, к которому то и дело возвращается автор в своих «взрослых» текстах – от рассказав «В стране Богомолов» и «Остановка в пути» до бытовой драмы «Папа в рисунках и прозе»? Стоит проверить, прочитав эту необычную книгу готической прозы, оказавшуюся в исполнении автора собранием русского народного ужаса.
Алексей Небыков. Чёрный хлеб дорог. – М.: Вече, 2024. – 256 с.