Танцы на бумаге: письмо главного редактора
Десять лет назад Владимир Яковлев вызвал меня для «важного разговора» на «Арму», где тогда располагалась редакция проекта «Сноб».
— Что возьмешь, журнал или сайт? — сказал он мне с интонацией конкистадора, готового поделиться добычей.
Я слишком давно знал Владимира Егоровича, чтобы обольщаться этой щедростью. Что бы я ни взял и как бы ни назывался в штатном расписании, он все равно продолжал бы выносить мозг своим руководством.
Но бюджет у него был, какие-то девочки-мальчики сидели за фанерными перегородками, упулившись в компы невидящими глазами. На кирпичных стенах висели лакированные творения Олега Доу, а в коридоре я случайно столкнулся нос к носу с живым классиком Владимиром Сорокиным, успевшим до моего прихода подписать договор колумниста «Сноба».
В общем, все признаки благоденствия весело смотрели на меня из всех мест. И наверное, было бы глупо отказаться от такого предложения.
Я выбрал журнал, или, как принято было говорить на «Арме», «бумагу».
Для продвинутых людей, живущих двадцать четыре часа в Сети и мыслящих исключительно цифрами трафика, это было что-то вроде пенсии для заслуженных отставников. Собственно, я так себя и чувствовал на первых редколлегиях «Сноба». Молодость, как ей и полагается, была высокомерна и безапелляционна, многоопытная зрелость, затаившись, пыталась угадать, куда дует ветер и чего на самом деле хочет Яковлев. Последнее понять было абсолютно невозможно. И лично я эти бессмысленные попытки сразу оставил, решив для себя, что буду делать то, что умею, а там будь что будет.
Когда слушать разноречивые указания начальства и глубокомысленные суждения коллег становилось совсем невмоготу, я устремлял свой взгляд на старинный рисунок в тяжелой резной раме, висевший на стене яковлевского кабинета. Танцующие фигурки, одетые и причесанные по моде первого десятилетия XIX века, странным образом действовали успокаивающе.
Вот ведь тоже «бумага», думал я, всех пережила, все повидала, а смотрится куда милее, чем одноразовая компьютерная графика, которую нам пытаются выдать за последнее слово дизайнерской мысли. Но мне не с кем было поделиться своими сомнениями. Их все равно никто не стал бы слушать. Если следовать моей логике, надо возвращаться к свечному освещению и конным экипажам. Пусть в этом и есть что-то бесспорно снобистское.
…Далее, как в старом кино, следует титр «Прошли годы».
«Сноб» сменил адрес (теперь это «Красный Октябрь») и еще как минимум трех главных начальников. От первого состава мальчиков-девочек почти никого не осталось. Все куда-то разбрелись. Но многие преуспели и даже блистают. Полотна Олега Доу по-прежнему висят на стенах офиса. Зато шанс встретить в коридоре Владимира Сорокина теперь равен почти нулю. На шестой этаж без лифта классики так просто не взбираются.
Я по-прежнему редактирую «бумагу», то есть журнал, который вы сейчас держите в руках.
Для всех, кто здесь работает много лет, «Сноб» стал чем-то вроде родственника, которому полагается время от времени делать подарки, выводить в свет, терпеть капризы, отмечать дни рождения… Раньше он был щедрым, шикарным и упитанным в солидном картонном пакете. Теперь немного пообносился, стал поджарым и прижимистым, упакованным в обычный скользкий целлофан. Кризисы и санкции не прошли для «Сноба» стороной, как и общий упадок рекламного рынка печатной прессы в России. Тем не менее он жив. Пока обходится без краудфандингов, рекламу исправно собирает — спасибо верным партнерам и Саше Ионицкому, нашему бессменному рекламному директору! Живет «Сноб» скромно, но на свои. И это уже само по себе чудо чудное, которому не перестаешь радоваться и удивляться. Как, впрочем, и десятилетнему юбилею. Неужели столько лет прошло? А кажется, пролетел один миг!
А теперь самый важный вопрос, который я не перестаю задавать себе все эти десять лет: зачем «Сноб»? кому он нужен? Наверное, проще всего ответить с веселым вызовом — самой редакции. И на этом поставить точку. Но все-таки это будет неправдой. К тому же нет ничего тоскливее, чем делать журнал, который кроме тебя самого никто не читает. Как пошутил на прошлогодней церемонии «Сделано в России» писатель и наш постоянный колумнист Дмитрий Быков, «Снобу» всегда было важнее, как он выглядит, чем то, что за это ему будет.
По сути, вся история нашего журнала – это история одного красивого жеста. Быть другим, не таким, как все. Не подчиняться скучным стереотипам глянца и наивной вере в новейшие технологии, которые якобы должны спасти мир, приблизив человечество к прекрасному завтра. Никого они не спасут, ничего не приблизят, кроме собственного финала. Паутина затягивает, а бумага хранит. Интернет приковывает, а бумага способна освободить. Она молчалива, деликатна, не навязывает свои правила, не диктует условия, не требует незамедлительной подписки. В конце концов, это всего лишь белый лист с буквами. И каждый из них как подаренный день, который можешь прочесть и прожить по своему усмотрению. Сколько их осталось, никто не знает. Но сколько-то еще, надеюсь, есть…
Жизнь приучает к смирению. Я часто думаю, что те немногие, кто сегодня вместе со мной трудится над очередным номером, похожи на швейцарских часовщиков в занесенных снегом Альпах. Они ведь там раньше тоже подолгу сидели в сумерках и ночи, что-то мастерили, любовно подбирали винтики, колесики, стрелочки. Когда глаза уставали, шли есть свое фондю — еду батраков. И невозможно представить, что механизмы, сделанные вручную, вдруг затикают, задышат, запоют свою одинокую песню и еще долго будут показывать самое точное на свете время. Так и журнал. Чтобы он получился, писать надо тщательно, подбирать фотографии с любовью, копать глубоко и долго. И только тогда появляется шанс, что тебя прочтут, заметят, запомнят.
Увы, в журнальном деле не существует лайков, а отделы писем, где когда-то восседали могучие сивиллы, державшие в своих мощных руках нити обратной связи со всем миром, давно и навсегда упразднены. Ведь никто никому уже писем не пишет, все в лучшем случае отделываются SMS. И вдруг посреди этого альпийского безмолвия и скорбного бесчувствия я случайно узнаю, что статьи «Сноба» теперь изучают на журфаке МГУ, а кто-то из студентов даже защищает курсовые и дипломные работы по нашим номерам и заметкам. Узнав об этом, ужасно захотелось посмотреть, кто эти юные энтузиасты, поговорить, пригласить в редакцию. Пришли. Очень славные ребята. Точнее, десять девочек плюс один парень. И состоялся разговор, частично воспроизведенный в нашем номере. Интересно, что, когда я спросил, о чем бы они хотели сами писать, выяснилось, что больше всего их интересует социальная журналистика. Например, «суицид в регионах» (оказывается, очень распространенное явление), или как «алкоголь спасает людей» (Роскомнадзора на них нет!), или проблема насилия в ЛГБТ-сообществе («повсюду страсти роковые»). Потом я повел их к себе в кабинет показать коллекцию постеров, обложек и фотографий, собранную за долгую карьеру в журнальной индустрии. Со стороны это напоминало музейную экскурсию. Великие звезды прошлого смотрели со стен на юных гостей насмешливо и нежно. Я рассказал о тех, с кем был знаком лично.
— А это кто? — поинтересовалась одна из будущих журналисток, показывая на рисунок в раме.
Это были те самые «Танцоры», которые раньше висели у Яковлева в кабинете. Он подарил их мне в последний день, когда уходил из «Сноба».
— Просто старинный рисунок, — пожал я плечами. — Я не знаю ни как он называется, ни кто автор. Но с него когда-то все началось.Ɔ.