Просто поговорить

В кабинет вошла женщина средних лет. На банкетке в коридоре остался сидеть юноша лет двадцати. Я его толком не рассмотрела, но сразу подумала, что у него очень большие проблемы.

Женщина села в кресло и как-то отдельно от  себя кинула на мягкие подлокотники большие, красивые руки. Она выглядела усталой и смирившейся, но где-то за горизонтом этого смирения чудилось зарево далеких зарниц.

— Сейчас лето, семьи с детьми разъехались. Я подумала, что у вас поменьше посетителей, поэтому и решилась отнять ваше время. Не для себя, разумеется, для сына. Сейчас я вам в двух словах все объясню, чтобы зря время не тратить.

— Ваш сын выглядит взрослым человеком, — осторожно сказала я. — Если обращение исходит от него, может, он сам все объяснит?

— Он вам, конечно, объяснит, — горько усмехнулась женщина, — и будет объяснять, пока наше время не кончится. Только у него шизофрения.

— Подтвержденная?

— Да. В трех независимых клиниках. Я очень долго не принимала его диагноз. Почти двадцать лет.

— Почти двадцать лет?! — изумленно переспросила я. — А когда же его впервые поставили? И сколько лет вашему сыну?

— Якову 31 год. Он выглядит намного моложе, практически все обманываются. Оранжерейный цветок…

— Шизофрения у Якова дебютировала в детстве? Не в подростковости, как обычно?

— Он всегда был со странностями, сколько я его помню. Физически и даже умственно развивался по возрасту: в год пошел, в полтора заговорил, но уже в 11 месяцев зажимал уши и прятался под столом, как будто его что-то оглушает, на ровном месте устраивал такие истерики, что приходилось его в одеяло заворачивать… С восьми лет на таблетках. Примерно тогда же районный психиатр мне сказал: «Мама, увы…» Я ему, разумеется, не поверила и подумала, что непременно найду настоящего врача и пару настоящих педагогов, которые моего Яшеньку вылечат и откорректируют. Он же умный. В спокойные периоды он любил учиться, интересовался и другими детьми, и взрослыми, очень интересно рассуждал.

— Яша ходил в сад? Учился в обычной или в коррекционной школе?

— Сад не подошел категорически. Мне его оттуда именно что в одеяло завернутым и выдали, сказали: это абсолютно не садовский ребенок, ищите ему какое-то специальное учреждение для детей с нарушениями развития. Я попробовала, но там, сами понимаете… контингент. А Яша с четырех лет читал, с пяти — писал книги и рисовал для них иллюстрации. Со школой у нас было пять попыток. Самая длинная — семь месяцев, в третьем классе. Там у него была очень пожилая и очень простая учительница Анна Петровна. Она меня терпеть не могла и говорила со мной всегда раздраженно и через губу: «Да он у вас обычный избалованный до края мамочкин сынок, носитесь с ним как с писаной торбой, от этого и все остальное. Понавыдумывали тут».

Я ее боготворила. Яша на ее уроках сидел смирно, писал в тетрадях вместе с классом, не выкрикивал с места — руку поднимал, а если начинал кочевряжится, она дико и страшно вращала глазами (он мне сам рассказывал) и орала: «Встал! Вышел! Стоишь за дверью в тишине коридора, пока не успокоишься! Потом постучишь и зайдешь — только после моего разрешения». И он — представляете? — так и делал.

— Почему это продолжалось только семь месяцев?

— У Анны Петровны было больное сердце. Она надолго попала в больницу в предынфарктном состоянии. Классу дали учительницу на замену. Через две недели она сказала директору: если там будет этот ненормальный мальчик, я туда больше не войду. В общем, у Яши было в основном домашнее образование. Очень, кстати, успешное, в аттестате всего две четверки. Потом он три раза даже пытался в высшей школе учиться. Два раза здесь и еще в Израиле. Все три раза закончились психиатрической больницей.

— А работать ваш Яков не пробовал? Что-нибудь такое попроще?

Женщина тепло улыбнулась мне, явно вспомнив «простую» пожилую учительницу Анну Петровну.

— Пробовал, конечно. Но он там сразу со всем не согласен и пытается это объяснить — из самых лучших побуждений, конечно. Понимаете, чем это кончается?

— Понимаю, — вздохнула я. — Чем я могу вам помочь? Я с большой психиатрией, тем более у взрослых, не работаю.

— Я хочу, чтобы вы с Яковом поговорили, — сказала женщина. — Со мной ему уже давно неинтересно, отец от него отмахивается, круга общения у Яши по понятным причинам нет, откровенничать в интернете он почему-то боится — кажется, у него по этому поводу какие-то параноидальные идеи.

«Чтобы бояться откровенничать в интернете, не надо иметь параноидную шизофрению в анамнезе», — подумала я, но говорить этого вслух не стала.

— У Якова есть потребность в психотерапии? Так это же очень хорошо. Вы можете найти ему какого-нибудь разговаривающего терапевта. Лучше всего — молодого мужчину.

— Мы пробовали. Одна-две сессии — и он отказывается. Но это все равно очень хорошо влияет: после каждой такой встречи он месяц или два почти нормальный и спокойный, тщательно пьет все лекарства, читает, общается, помогает по дому — видимо, пока перерабатывает и как-то укладывает полученную информацию и впечатления.

— 12–20 сессий в год с разными психотерапевтами. Замечательно. Вы вместе нашли очень хороший способ стабилизации его состояния.

— Увы, в последнее время Яша стал жаловаться, что все они говорят одно и то же.

«Боюсь, он не так уж далек от истины», — подумала я, а вслух сказала:

— Зовите своего Якова.

***

«Похож на Олега Даля», — сразу подумала я и вспомнила, что у артиста, кажется, были серьезные психологические и даже психические проблемы.

— Шум, — сказал Яков. — Понимаете, шум. Все время, везде. Это изматывает.

— Лекарства шум не снимают? Никакая комбинация?

— Заглушают немного. Но он же не только у меня в голове, он снаружи.

— Вы имеете в виду шум города, Яков? Движение транспорта?

— Нет. Не это. Хотя и это, конечно, тоже. Информационный шум. Причем он сейчас дико разнонаправленный, нельзя вычленить ни одну отдельную мелодию, ни даже услышать общую симфонию. Все время сбиваешься. Можно попробовать выбрать — информационный пузырь, но рано или поздно стенки рвутся, и оно врывается опять, в моменте — очень страшно. Я болен, у меня шизофрения, мама вам, конечно, сказала? Но это ведь не две группы — больные и здоровые, вы понимаете? Это же градиент. Я на одном конце, вы — посередине. Я читал ваши книги, мама сказала вам? Мне они не очень понравились, но вы тоже слышите и понимаете, это там видно. Не этот век. Представьте себе древний мир, где значительная часть населения веками знает только один литературный сюжет — историческое предание одного из семитских племен и похожую на жестокий романс попытку его переосмысления на рубеже эр. Кто знает этот сюжет хорошо, тот более образован. У всех одинаковый, один на всех код доступа к осмыслению мира. Все остальное — бытовые сюжеты для совладания с частностями. Инфосфера не замусорена, имеет жемчужный цвет и звучит хрустально. Может быть, я себе льщу, но я думаю, что был бы там здоровым и полезным. Пастухом или каменщиком, или даже книжником. Сейчас все больше людей вокруг все время усталых — я это вижу. У них выше порог того, что у меня, но они все равно слышат этот шум, не могут не слышать. Вы читали — старики впадают в деменцию, дети в аутизм? Количество растет. Вы думаете — почему? Я знаю: чтобы не слышать.

— Яков, а вы уверены, что больны? Кто и что вас в этом убедило?

— Я уверен. Когда сомневаюсь, перечитываю дневники Нижинского. Это про меня. Я там все понимаю.

— Что вы делаете, чтобы отвлечься от шума?

— Сижу в ванной с включенной водой, слушаю музыку, смотрю фильмы. Иногда помогает, иногда наоборот.

— А что, если вы — с вашим отсутствием систематического образования — просто все неправильно поняли? Если тот единственный сюжет был для тех людей не стержень, на котором все держится, а просто швабра, которая стоит в углу ванной? А держалось все как раз на частностях?

— Швабра в углу? Это неожиданно. Поясните.

— Если вода вдруг пролилась на пол откуда-то, ее шваброй конечно подотрут. Но, в целом, стирают, моются, детей купают, кораблики пускают, зубы чистят и все остальное — совершенно без применения швабры. Хотите, назовите это информационным пузырем, но только это не он.

— А что же это?

— Просто жизнь. У Вересаева есть такая повесть «К жизни». Там об этом есть.

— Никогда не читал Вересаева.

— Что ж, прочтите. И роман «Земля», про китайцев. Автор Перл Бак. Там еще лучше об этом же.

— О, про китайцев — это очень интересно. Это я прочту обязательно.

***

— Ну как он вам показался? — женщина старалась заглянуть мне в глаза.

— Я очень старалась загрузить его для ваших стандартных двух месяцев передышки, — честно сказала я. — И… — я поколебалась, но потом решила все-таки сказать: — Знаете, я не очень уверена в диагнозе. Столько лет болезни и фактической изоляции — и почти нет интеллектуального снижения.

— Я сама так чувствую, но боюсь это слышать. Я об этом подумаю завтра, на десерт. Или послезавтра. Яков мне прямо в коридоре сказал, что ему надо обязательно поработать на животноводческой ферме уборщиком навоза. Это вы ему посоветовали?

— Да упаси господи, — рассмеялась я. — Надо же — уборщиком навоза! Это он уже явно начал как-то перерабатывать полученную информацию.

— Ну, будем надеяться, будем надеяться, — как-то несколько суетливо пробормотала женщина и быстро ушла.

Я осталась стоять. За открытым окном очень сильно шумело — газонокосилка, детский плач, голоса, звонки телефонов, музыка, моторы, звуки стройки. Все — очень громко. И как это я раньше не замечала?