Актриса Виржини Эфира: Иногда нужно отбросить мысль о том, как все сделать правильно

Когда вы получили роль в картине Барро, было ли у вас ощущение, что это нечто особенное? Что-то, что вы никогда не играли раньше?

Если меня что-либо интересует, то обычно потому, что это открывает мне новые возможности. Позволяет экспериментировать или просто кажется многообещающим. При этом я чувствую, что все персонажи, которых я когда-либо играла, вполне могли бы ужиться друг с другом. Больше всего в Мадлен меня зацепила тема ее многослойности, с нее постепенно счищаются внешние слои, и проявляется героиня, которая уже не знает, что именно она собой представляет. До сих пор я часто играла ровно противоположные роли: женщин, которые ломаются, а потом встают на ноги, становятся сильнее. Мадлен же, наоборот, начинает как сильный человек, а затем постепенно лишается всякой опоры. Тогда ей приходится искать новый способ быть собой.

Мадлен все время находится в движении. Как она все успевает?

Да, она из тех, кто постоянно спешит. Она вечно переезжает, ей всегда нужно быть где-то еще. Поэтому она прагматична, пакует только самое необходимое, делает сэндвичи, пока говорит по телефону… Постоянная многозадачность — базовое женское умение, но именно оно и оживляет фильм, делает его динамичным. Она присматривает за домом — даже за двумя домами! — и постоянно работает. Неудивительно, что в какой-то момент она уже просто физически не может справляться с нагрузкой. Ее гиперактивность — это просто маска: ей невыносима мысль о встрече с самой собой. В тот момент, когда она просто сидит спокойно и ей приходится посмотреть на себя, все вдруг становится размытым — как у человека, который тонет и хватается за жизнь.

Были ли в этом фильме сцены, которые было особенно сложно играть?

Мне попались замечательные партнеры, которые играли двух моих мужей, — Ким Гутьеррес и Бруно Саломон, а также молодой актер Тома Жория, играющий старшего сына Мадлен, — он был просто великолепен. В совместной работе с каждым из них происходило что-то свое. Режиссер фильма Антуан Барро предоставил нам большую свободу действий. Он был скорее наблюдателем, который любит подождать и посмотреть, что же актеры привнесут в ту или иную сцену. Он никогда не описывает, как он хочет, чтобы вы попали из точки А в точку Б, как делают некоторые режиссеры. И, поскольку нет какой-то конкретной точки Б, хоть вы и знаете, о чем именно ваша сцена, путь к этой точке будет меняться с каждым новым дублем. Антуан дал нам свободу для прыжка в неизвестность, и было неважно, правильно ли мы что-то делаем или нет. Иногда нужно отбросить мысль о том, как все сделать правильно. И все-таки самыми сложными для меня были сцены, в которых нужно было выдавать гнев и ярость. Честно говоря, со стороны это было похоже на истерики подростка (смеется). Я вкладывала в них столько сил, как будто от этого зависела моя жизнь. Мое тело очень страдало, и потом мне приходилось брать тайм-аут, чтобы прийти в себя и успокоиться.

Мадлен — именно такая женщина, какой ее хотят видеть ее мужчины. Можно ли сказать, что ее путь в фильме — это путь эмансипации, освобождения?

Возможно, но мне кажется, что в самом факте создания Мадлен множественных личностей уже есть некая свобода. Работая над этой героиней, я заметила, что в ней много преданности: даже если она лжет, то всегда полностью присутствует в моменте и искренне заботится о других, будь то ее мужья или дети.

Режиссер фильма Антуан Барро считает, что Мадлен похожа на писательницу, поскольку сочинительство — это тоже ложь в каком-то смысле…

Могу лишь ответить на это словами Жана Кокто: «Поэт — это лжец, который всегда говорит правду». Ничто не мешает автору оставаться правдивым, не так ли?

Беседовала Анастасия Гулиджанян