Бас-гитарист группы «Кино» Александр Титов: Я был совершенно безумным басистом

Как вы познакомились с Виктором Цоем?

Сначала я услышал песни с альбома «45». Произошло это зимой в конце 1982 года в Петербурге, куда я приехал из Кемерова с моей молодой семьей. Там мне и попалась кассета — как тогда говорили, «добивка»: там были не все песни с альбома, а только три или четыре. Мне сразу понравились «Мои друзья идут по жизни маршем» и «Восьмиклассница» — романтичная песенка и очень прикольная по гармонии. Музыка очень привлекла с самого начала. Сразу вставило. А потом, через некоторое время, когда я уже стал играть с Бобом (одно из прозвищ Бориса Гребенщикова*. — Прим. ред.) и записываться у Андрея Тропилло (музыкальный продюсер и издатель. — Прим. ред.), я познакомился и с Витькой, и с Рыбой (Алексей Рыбин, сооснователь группы «Кино». — Прим. ред.).

Мы ходили кругами друг около друга довольно приличное время до тех пор, пока Боб не предложил мне записаться с «Кино» (эта запись стала материалом к альбому «Начальник Камчатки»). Я, конечно, с радостью согласился. В процессе записи мне поступило предложение стать третьим постоянным членом группы. Первыми двумя были Виктор Цой и Юрий Каспарян. Даже барабанщика у «Кино» тогда еще не было — в «Начальнике Камчатки» играл кто попало. С барабанами была лажа, пока не появился Густав (прозвище Георгия Гурьянова. — Прим. ред.). Вообще в записи «Начальника Камчатки» участвовало очень много приглашенных музыкантов. Севка Гаккель (виолончелист «Аквариума». — Прим. ред.) играл в одной из песен. В «Транквилизаторе» на маракасах и на малом барабане играл я. Я был единственным, кто сыграл на всех песнях из этого альбома, — и еще, пожалуй, Сергей Курехин.

Были ли у вас тестовые репетиции с «Кино», «притирочный» период?

Все притирки у нас произошли в тот момент, когда мы в студии Тропилло записывали «Начальника Камчатки». Но перед тем, как мы стали выступать живьем, у нас был репетиционный период. Первое время выступать живьем нам было очень сложно, потому что в этом было слишком много адреналина и звук всегда был очень плохой. Даже после репетиций, когда нас прослушивала комиссия рок-клуба с целью допустить на фестиваль 1984 года, нам отказали. Сказали, что мы недостаточно хорошо играем и у нас недостаточный исполнительский уровень. Только после того как Боб на них наехал и вступился за нас, они в виде исключения разрешили нам играть. Выступление на фестивале рок-клуба в 1984-м — незабываемый концерт. Это был фурор, совершеннейшая бомба.

Почему?

Этот концерт я до сих пор вспоминаю. Рок-клубовский зал вмещал где-то семьсот человек, и он всегда был переполнен. Люди сидели везде: в проходах, на подоконниках и на шее друг у друга. Мы были на каком-то совершенно диком адреналине. Помню, когда мы сошли со сцены, в гримерке к нам подошел Борис Борисович Гребенщиков*. Он находился в искреннем восхищении и говорил: «Вы же настоящие звезды!» Пожалуй, это был самый яркий момент в начале нашей совместной игры. Потом были и другие хорошие концерты: в ДК на бульваре Профсоюзов или в ДК Пищевиков. Но группа только-только начинала играть, мы еще никуда не ездили, не было гастролей. Все, что нам удавалось, — это разовые концерты.

Придя в «Кино», вы оказались в компании людей, которые были моложе вас и менее опытны как музыканты. Влияло ли это на отношения в группе?

По воспитанию и складу характера я все время стремился в компанию, которая была несколько моложе меня. Все мои лучшие друзья были всегда младше. Не могу сказать, что у нас с остальными участниками «Кино» были возрастные разногласия. Мы, кстати, много интересной музыки слушали в то время, потому что все дружили с Сергеем Курехиным. А он был энтузиаст мощный: у него всегда были новинки инди-музыки и новой волны, все моднейшие в то время коллективы — мы все это слушали и перемалывали. Но, конечно, они были менее опытные музыканты и в плане живой игры, и в плане студийной записи. Но мне это не мешало. Я чем мог помогал. Моментально подружился с Юриком Каспаряном, и наша дружба прошла через все эти годы — уже больше сорока лет. Мы никогда не теряли контакта.

С Виктором мы виделись реже, потому что в конце 1980-х его настигла бешеная волна популярности. Он немного обиделся на то, что я вынужден был уйти из группы, но виду никогда не подавал. Последний раз я виделся с ним на каком-то концерте «Кино» в 1989-м или зимой 1990-го в СКК «Юбилейный». Потом у меня случился целый вихрь гастролей с «Аквариумом», а летом 1990-го, когда я был на отдыхе в Крыму, случилось то, что случилось.

Судя по воспоминаниям, Виктор Цой был довольно авторитарным лидером в группе. Имели ли вы на него влияние?

Конечно, хочется сказать, что имел. Но на самом деле Виктор всегда — и до, и после моего участия в группе — единолично принимал аранжировочные решения касательно своих песен. И чаще всего его песни носили уже законченный характер, когда он их играл и демонстрировал нам. Он прорабатывал каждую песню самостоятельно — настолько глубоко, насколько мог. А вот в партиях бас-гитары давал мне полнейший карт-бланш. Скажем, на альбоме «Начальник Камчатки» я играл более или менее простыми штрихами; а вот в момент записи альбомов «Ночь» и «Это не любовь», я играл на безладовом басу и был под большим влиянием группы Japan и их басиста Мика Карна. Разучивал его партии и инкорпорировал приемчики и фишки в то, что мы делали с «Кино». Виктор мне никогда в этом не препятствовал и ни разу не скорректировал. Впоследствии я много раз переслушивал то, что записал с группой «Кино», и меня удивляло, насколько я «оторвался» в этих экспериментах. Я придумывал прикольные вещи: воображение в тот момент бурлило и кипело, что, я думаю, очень сильно повлияло на звук «Кино». В это же время в «Аквариуме» я играл более скованно и собранно, хотя там я тоже делал много интересных вещей. Но Борис Борисович Гребенщиков* всегда придерживался своей концепции и старался, чтобы музыканты не переигрывали. А Виктор дал мне полную свободу: в «Кино» я был совершенно безумным, диким басистом.

Каким был стиль работы Виктора Цоя и «Кино» в студии? Можете ли вы сравнить его с подходом Гребенщикова* в «Аквариуме»?

Музыкальное полотно «Кино» было гораздо более разреженным в силу того, что в группе было всего четыре музыканта. Изредка возникали приглашенные солисты, которые играли какой-то фрагмент, но в основном вся музыкальная ткань создавалась нами вчетвером. В отличие от «Аквариума», где было гораздо больше музыкантов: струнная группа, приглашенные солисты, джазисты, очень много разных импровизаций. Борис Борисович Гребенщиков* любил ритм-секцию немножечко прижать, чтобы она была более схематичной и простой, чтобы оставить пространство в аранжировке для остальных музыкантов. С «Аквариумом» всегда присутствовал момент импровизации: когда мы что-то играли, часто придумывали на ходу; в этом всегда присутствовал элемент чехарды и незаконченности и, как я сейчас понимаю, очень интересный момент моментального совместного творчества. В «Кино» все было по форме: проще и жестче. Как я уже говорил, Виктор приносил практически готовые песни. Он знал, где будет куплет, где — припев, где — проигрыш и как это все будет заканчиваться. У него уже была на этот счет идея, а что касается конкретных партий — мы их разрабатывали каждый сам. Иногда в студии, иногда дома. В альбоме «Ночь», например, практически все свои партии я придумывал и разыгрывал дома. И почти сто процентов из того, что я придумал, вошло в альбом. Это было интересно мне и подошло Виктору.

Какие песни с альбомов «Кино», записанных вами, вы выделяете?

На «Начальнике Камчатки» мне больше всего нравилась песня «Транквилизатор». Это была первая песня, которую я услышал в исполнении Виктора Цоя на его акустическом сольном концерте в московской школе. На фотографиях с этого концерта есть и Марьяша, и Юрий, и я, и Густав, который стоит где-то далеко на выходе из зала, но его можно разглядеть. На тот момент мы еще не начали играть вместе, но все приехали в Москву — и внимательно слушаем, как Виктор выступает один на сцене. «Транквилизатор» — это была бомба.

На альбоме «Ночь» много интересных песен: «Ночь», «Город», «Танец», «Мы хотим танцевать». Сначала альбом нам не очень-то нравился. Казалось, что сведение было очень вялое. Из-за разногласий с Тропилло нам пришлось бросить работу над альбомом и вернуться к его дописыванию осенью 1985 года. Тогда мы не были довольны результатом, хотя сейчас я понимаю, что это очень интересный и необычный альбом. Песни были совершенно офигенные.

Альбом «Это не любовь» мне нравится целиком. Я записал его практически за один день. Не всегда так делал, довольно редкое для меня событие. Но это было начало лета и я должен был через пару дней уехать отдыхать. Поэтому я записал все с ходу и, может быть, не стопроцентно качественно, но очень живо и этак лихо, по-юношески. Вишня (звукорежиссер, записывавший «Кино» в домашней студии. — Прим. ред.) все время жаловался, что у него соседи снизу недовольны нашим топотом, и я, записывая «Это не любовь», стоял на его диване и плясал. Помню, как я забрал с собой кассету с записью и, поехав отдыхать, слушал ее в поезде на диктофоне — меня это очень радовало и до сих пор радует. Сейчас на концертах «Кино» мы играем много песен из «Это не любовь» и будем играть еще. Даже думали, может быть, переписать альбом полностью с современным звуком. Посмотрим.

Какой была роль Марьяны Цой в «Кино»?

Марьяша училась в художественной школе. У нее был отличный вкус — она выстраивала сценический имидж группы и общий лук. К тому же в ней была властность, очень сильная и жесткая воля — на ранних этапах «Кино» она была хорошим организатором и директором. Потому что всех нас крепко держала в своем кулаке. За что ей огромное спасибо.

Вы были знакомы с Марьяной задолго до «Кино». Повлиял ли ваш уход из группы на отношения с ней и Виктором Цоем?

Марьяша — подруга моего детства. Я был в нее влюблен, когда мне было лет десять. Мы были соседями по дачам, я катал ее на велосипеде. Были даже скандалы: ее мама приходила к моим родителям и жаловалась, что Марьяша ходит вся в синяках — а на самом деле это было от того, что мы все время ездили на велике, а она сидела на багажнике. У нас были довольно-таки нежные отношения: сначала — детская влюбленность, а потом дружба на всю жизнь. Она понимала, что в той ситуации я не мог поступить по-другому. Разорваться я не мог: мне надо было выбирать — играть в «Аквариуме» или в «Кино». И я вернулся в «Аквариум» — это было эстетически правильно. Марьяша простила мне это, конечно, хотя ей было и тяжело. И Виктор тоже тяжело это воспринял. Но мы встречались после этого, и напряжения не было. Если бы я остался в группе «Кино» и ушел из «Аквариума», то жизнь вообще сложилась бы по-другому.

Существует миф, что после появления альбома «Ночь» к «Кино» пришла популярность и Борис Гребенщиков* стал «ревновать» вас к Виктору Цою. Что вы думаете об этом?

Конечно, был соревновательный момент: каждая из рок-клубовских групп хотела быть круче другой. Когда какая-то группа поднималась, лидеры других групп немножко ревновали. Но я бы не сказал, что Борис Борисович Гребенщиков* стал меня ревновать к Цою. Это очень примитивно. Наши отношения с ним глубже, чем общечеловеческие — чем ревность и зависть.

Есть история о том, как в году 1986-м, уже после вашего ухода из группы, вас повязали сотрудники правоохранительных органов в фойе рок-клуба перед выступлением «Кино». Тогда Цой вышел на сцену и объявил, что «Кино» не будет выступать, пока вас не отпустят, — и вас отпустили. Хотелось бы услышать эту историю из ваших уст.

На моей памяти подобных ситуаций было несколько. Однажды нас повязали в рок-клубе вместе с Наташей Васильевой (фотограф Ленинградского рок-клуба. — Прим. ред.), и целая делегация пришла нас вытаскивать из ментовки. Отпустили после скандала. В другой раз повязали Александра Ляпина (гитарист, игравший с «Аквариумом», ДДТ и многими другими группами. — Прим. ред.) — мы с «Аквариумом» тоже со сцены объявляли, что нужно его освободить. Я эту историю помню не очень хорошо, но, думаю, что так и было, скорее всего. Мне приятно слышать, что Виктор вступился за меня. Что касается последствий этого поступка, то на выступления группы могли наложить вето на несколько месяцев. У рок-клуба существовала дирекция, на которую оказывали давление со всех сторон и кагэбэшники, и менты: им приходилось очень сильно вертеться. Они музыкантов защищали, но иногда нужно было продемонстрировать лояльность, и тогда группу закрывали на некоторое время. «Кино» так закрывали после квартирника Цоя и Майка Науменко в Киеве. Меня там не было, поэтому не могу с точностью утверждать, что произошло.

Вы сейчас исполняете песни Виктора Цоя по всей стране, выступая с «Кино» на больших аренах. Какие чувства вы испытываете в связи с этим? Есть ли песни из сет-листа нынешнего «Кино», которые имеют для вас особое значение?

Не хочу выделять какую-то одну песню. На протяжении двух лет, перед тем как мы начали выступать, мы выстроили и выстрадали эту программу. Для всех песен были сделаны новые аранжировки, создан видеоряд, синхронизированный с музыкой. Была проделана огромная работа. Для меня нынешние концерты «Кино» — это цельное, огромное переживание. Но гораздо мощнее и детальнее его может воспринять зритель из зала, потому что во время выступления мы, музыканты, стоим к экрану спиной. По отзывам это так и работает: люди уходят с концерта кто в слезах, а кто хохоча. Но никто не уходит равнодушным. И это очень радует. Ведь это необходимый акт очищения в наши трудные времена.

* Признан в Российской Федерации иностранным агентом.