История о правильном понимании слова «свобода». Премьера спектакля Алексея Бородина «Душа моя Павел» о 1980-х
Премьеру спектакля «Душа моя Павел» ждали очень долго — около трех лет. Рассказывая о 1980-х, но появившись на сцене именно сейчас, постановка поднимает вопросы, которые мы хотели бы задать самим себе, родным, друзьям, а главное — заложенным в нас идеалам. Положить их на весы, откалибровать и посмотреть как будто со стороны. Специально для «Сноба» Ольга Шишорина рассказывает о впечатлениях от вечной как мир истории, рассказанной режиссером Алексеем Бородиным
«Душа моя Павел», роман взросления Алексея Варламова, рассказывает о Павлике Непомилуеве, приехавшем из закрытого города Пятисотый, города, «который не значился в справочниках и расписаниях», поступать на филфак МГУ. На дворе 1980 год. Павлик проваливается на экзаменах, но с легкой руки декана Музы Георгиевны Мягонькой попадает-таки на первый курс, а вместо парты — сразу со всеми парнями-первокурсниками на картошку под Можайск.
Важно отметить, что спектакль в РАМТе поставлен не по роману Варламова, а основан на инсценировке Полины Бабушкиной, драматурга и ученицы автора. Хотя спектакль и роман особо друг другу не противоречат, корректно было бы их все же разъединить. Основное различие — в спектакле сохранена реалистичная часть истории, а магический реализм второй части оставлен за скобками.
Если проследить за спектаклями Бородина, то «Павел» встает в генеральную линию идеально. В нем можно увидеть и то, что беспокоило автора в «Береге утопии», и отсылки моральных проблем «Демократии», и конечно же, «Горе от ума». Свой путь как художественный руководитель ЦДТ как раз в 1980 году он начал с постановки «Отверженных». И вот — снова разговор о правильном понимании слова «свобода». Это бесконечно бородинский спектакль, но при этом совершенно для него неожиданный. Хочется порой назвать его хулиганским, но в высшем смысле этого слова. Не зря с самого начала замысел определялся как «студенческий спектакль на Большой сцене», и этот дух молодости и надежды царит в зале на протяжении всего действия.
Задор студенчества, добродушного существования вне зависимости от ситуаций, в которые попадают Павел со товарищи, становится будто бы новым пластом эзопова языка. Давно не было спектакля, который бы так совмещал в себе легкость, юмор и глубинные смыслы. И неудивительно, что он родился именно у Бородина — человека, чьи работы и поведение всегда отличал некий запал Дон Кихота.
Алексей Владимирович говорит, что 1980-е годы в спектакле — лишь сценическая фактура, они хотели уйти от стилизации эпохи. Все равно нельзя не отметить, как точно она воссоздана — не яркими красками, а как будто пастелью. Моя мама, поступившая в университет примерно в это же время, подпевала все песни и улыбалась всем маячкам того времени. За музыку отвечает Александр Девятьяров (в спектакле он играет одного из структуралистов, Данилу). В его аранжировках слышны знакомые и знаковые песни. И если некоторые из них просто создают настроение, то другие дарят иное прочтение сценам, в которых используются. «Скворец» в исполнении Тараса Епифанцева просто пронзает. В тот момент, когда ты в него наконец вслушиваешься, все смыслы складываются в нерушимый пазл.
Продуманность образов восхищает. Они настолько объемно созданы, что даже эпизодические герои доносят мотивы своих поступков. Семибратский (Александр Доронин), Сущ (Владимир Василенко), Муза Георгиевна (Лариса Гребенщикова)... Героиня Гребенщиковой мимолетно, видимо образом, напоминает Наталью Сергеевну Горелову из «Доживем до понедельника». Как будто наследует ей и великому «Счастье — это когда тебя понимают». Яркий представитель старшего поколения — Владимир Василенко. Его невозможно забыть после спектакля «Сны моего отца», здесь в «Павле» снова ярчайший образ, филигранно простроенный и отыгранный. Дуализм Суща, его мефистофелевская ухмылка и «игра» с Музой прекрасны. Неравнодушный, непонятый Семибратский. У Александра Доронина почти все сцены выстроены на мимике и сопротивлении. Сопротивлении миру ли, картошке, доносчикам или помехам в его главной работе — докторской по лексикологии. А его молчание в последних сценах — искусство переживания как оно есть.
Четыре мушкетера структурализма: Бодуэн (Виктор Панченко), Бокренок (Иван Юров), Данила (Александр Девятьяров) и Сыроед (Дмитрий Бурукин). Прекрасны как единая система и каждый в отдельности. Особенно радостно за Ивана Юрова, для которого это первая значимая роль на Большой сцене. Его герою Бокренку очень сопереживаешь во втором акте, хоть и признаешь правоту и разум Бодуэна. Дмитрию Бурукину, воплотившему балагура и автора самых едких шуточек «мурло из Электростали» Сыроеда, роль подходит идеально.
Один из самых противоречивых образов — Рая: у нее довольно мало сценического времени, и мы совсем не знаем ее историю. У Янины Соколовской это больше уставшая женщина, ее оскорбляет Павликово «ложить» в паре с желанием учиться в лучшем вузе страны (лишь она из всех преподавателей произносит название МГУ полностью, уважительно) и коробят Музины фляжки. У Дианы Морозовой же получилась яркая, жесткая карьеристка, стерва — именно это ее внутренний двигатель.
И, конечно же, главный герой — Павлик Непомилуев. «Павлючок-дурачок», «святая комсомольская рожа» — каких только эпитетов не удостаивается этот чистый, как ребенок, герой. Даниил Шперлинг — настоящий нутряной Павел. Его разговоры с отцом как нравственный камертон всей истории — это рождение нового, может, еще не взрослого, но гораздо более готового к жизни человека. За ним следишь, любуясь, как мужает красивый некрасивый Павлик, как учится хитрить (но, конечно же, для благого дела), как остается верным своим нравственным идеалам.
«Душа моя Павел» определенно достоин целой серии просмотров. Когда знаешь основную канву (не сюжетную линию, а режиссерские решения), расслабляешься и следишь за деталями. Это потрясающе продуманный спектакль, в нем ничто не случайно, любая фраза и действие выверены. А если что-то покажется случайным, ему тоже найдется парная мысль и разъяснение. Грустная ирония, дух эпохи, в которой многие не жили, но, увы, все понимают.