Кабаре: трещина на фасаде. О новом спектакле в Театре Наций

Олег Табаков говорил ему: «Ставь комедии, потому что другие так не смогут». Евгений Писарев никогда не спорил со своим Мастером. Хотя, наверное, немного обидно серьезному режиссеру, худруку одного из самых успешных драматических театров Москвы, числиться по ведомству исключительно постановщика комедий и мюзиклов. 

Но так исторически сложилось, что лучше всего у него получаются именно легкие, воздушные, веселые истории. Недаром в детстве сам Женя хотел быть похожим на Андрея Миронова. Точнее, когда его спрашивали, кем ты, мальчик, собираешься стать, он без запинки отвечал: «Я буду Андреем Мироновым». И всю жизнь его будет преследовать образ неугомонного артиста, элегантно танцующего на палубе лайнера или выдающего искрометные сентенции Ильфа и Петрова в заломленной фуражке и в вязаном шарфе, переброшенном через плечо. До сих пор не понимаю, почему Писарев не поставил «12 стульев»? Вот его текст, его материал, эпоха чарльстона, соломенных канотье и узких брюк в полоску. Писарев все это любит, чувствует и знает, как никто.

А ведь это особый дар — очаровывать, веселить, обольщать. Причем делать это без малейшей натуги и многозначительной мины. Символично, что его самый первый кассовый хит в Театре им А. С. Пушкина назывался «Одолжите тенора». Он долго продержался в репертуаре, веселя и радуя публику. Но мне послышался в этом названии, да и в самом спектакле гостеприимный призыв самого Писарева: «Одолжайтесь!» Не стесняйтесь своего смеха, не бойтесь быть смешными и легкомысленными, забудьте о своих печалях и проблемах хотя бы на ближайшие два часа. Спектакль, который никак не претендовал стать программным, на какой-то момент определил его режиссерскую судьбу. 

…А далее, как в старом кино, следует титр «прошли годы». 

На следующей неделе у Евгения Писарева долгожданная премьера — мюзикл «Кабаре». На самом деле это была давняя идея художественного руководителя Театра Наций Евгения Миронова, который, как и все, чья молодость пришлась на 80-е годы, бредил голосом Лайзы Миннелли и мелодиями из одноименного фильма. К слову сказать, несмотря на всенародный успех фильма Боба Фосса, сам мюзикл ни разу в Москве не шел. Думаю, что тут не в последнюю очередь давала о себе знать некоторая робость перед западным первоисточником. Кто же отважится с ним сравниться? Как известно, шедевр превзойти нельзя, но можно попробовать сделать что-то свое, никого не копируя и не повторяя. Тем более что материал, как драматургический, так и музыкальный, дает простор для самых неожиданных прочтений и трактовок.

Евгений Писарев: Предупреждать поздно, можно только комментировать

— Когда я прочитал роман Кристофера Ишервуда «Прощай, Берлин!», на основе которого, собственно, и сочинен мюзикл «Кабаре», когда прослушал музыкальную партитуру, то понял, что к этому произведению есть прямой и понятный мне ход — театр Брехта, весь построенный на отчуждении. И по времени близко — начало 30-х годов, — и по духу. В конце концов, Бертольд Брехт, как и многие его будущие сподвижники по Театру Берлинер Ансамбль, вышли из маленьких берлинских кабаре. Там они прошли школу зонгов, спетых на крошечных полуподвальных сценах. Более того, я открыл для себя, что мир «Кабаре», каким он предстает у Ишервуда, совсем не такой блистательно искрометный, как привыкли думать зрители фильма Фосса. Там все было более чем скромно, я бы даже сказал, бедно. А с чего там взяться богатству? Это не Париж, не варьете «Фоли Бержер», не шоу Филиппа Киркорова в Кремлевском дворце. Это нищая жизнь, почти все герои — вчерашние или завтрашние изгнанники. Это эпоха Веймарской республики, когда в Германии все еле сводили концы с концами. Но у нас будет живой оркестр, который расположится прямо на сцене. Никаких фонограмм — только живой звук. Мы решили, что можем себе позволить эту роскошь. Ну и, конечно, первоклассный актерский ансамбль. В главной роли — Саша Урсуляк. Интересно, что у Ишервуда Салли Боулз — певица, скажем прямо, весьма посредственная. У нее от природы слабый, писклявый голос, она неважно танцует, бесконечно что-то врет и фантазирует. На ней стоит несмываемое клеймо третьеразрядной певички, которой никогда не подняться выше маленькой кабаретной сцены. Но, похоже, я столкнулся тут с той же проблемой, что когда-то и Боб Фосс, когда пригласил на главную роль Лайзу Миннелли. Саша Урсуляк настолько талантлива, что, помимо своей воли и моих режиссерских намерений, делает Салли просто неотразимо притягательной. Она даже бездарность играет талантливо. Пришлось с этим смириться. Но, как мне кажется, спектакль от этого только выиграл. Очень интересным обещает стать и образ Конферансье в исполнении Дениса Суханова. В фильме у замечательного Джоэла Грея получился скорее персонаж-маска, зловещий, магический, инфернальный символ вечной игры на публику. А у Дениса это живой, несчастный, внутренне какой-то поцарапанный человек. По любимому выражению Льва Додина, человек «с трещиной на фасаде».

Вообще, мне хотелось максимально очеловечить героев нашего «Кабаре», вернуть их к тем потерянным, немного помятым жизнью неудачникам, которых я открыл для себя в рассказах Ишервуда. Мне они почему-то больше напоминают героев другого прекрасного фильма моей юности — «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?» Сиднея Поллака. Все они — заложники истории и трагических обстоятельств, о последствиях которых никто не знает. Тем не менее предчувствие тотальной беды, какая-то тень несчастья, которая на них всех лежит, будет только усиливаться по мере развития спектакля. Ее не пересилить даже жаждой реванша, звучащей в песне «Будущее принадлежит нам». В спектакле ее исполняют как церковный хорал, как обращение к Богу. На самом деле только Он один и знает, какое будущее всем нам уготовано.

Александра Урсуляк: Для меня любой спектакль — это всегда сложная система отношений

Интересный парадокс актерской судьбы Александры Урсуляк. Чуть ли не с первых шагов на сцене ей все время приходится иметь дело с великими предшественницами. Для любой актрисы это дело нервное, хлопотное и опасное. Тебя все время с кем-то сравнивают, и совершенно необязательно в твою пользу. Уже первая ее заглавная роль Кабирии в одноименном спектакле Аллы Сигаловой невольно наводила на мысль о героине Джульетты Мазины из фильма Федерико Феллини. Конечно, Александра никак на лавры великой итальянки не претендовала. Совсем другой персонаж, другая стилистика, но оказаться в таком рискованном соседстве можно только по безбашенной молодости и из абсолютного бесстрашия.

Затем последовали ее Шен Те и Шуй Та в спектакле «Добрый человек из Сезуана» в постановке Юрия Бутусова. Грандиозно сыгранные две роли, увенчанные «Золотой маской» и множеством других премий, вывели Александру Урсуляк в число ведущих молодых российских актрис. И снова раздались голоса тех, кто помнил в «Человеке» Зинаиду Славину, легендарную звезду Театра на Таганке. Получалось, что Урсуляк снова вступила на чужую территорию. И вот теперь Салли Боулз, роль, кажется, неотделимая от личности и голоса Лайзы Миннелли. А значит, снова риск, снова вызов? 

— Мне было лет 12, когда я впервые увидела фильм Боба Фосса. Фильм меня поразил и навсегда влюбил в Лайзу Миннелли. Много позднее мне повезло побывать на ее концерте в Париже, в «Олимпии». Вот когда ты начисто забываешь о времени, о возрасте, о каких-то там ее недугах и проблемах. Ты видишь Талант, который рушит к чертовой матери все наши представления о том, что можно делать на сцене, что нельзя. Лайзе можно все — сбрасывать туфли на высоких каблуках, незаметно менять вечернее концертное платье на обычную майку и леггинсы, отклеивать ресницы, снимать с себя украшения. Ты понимаешь, что все это неважно, этот концертный антураж, имидж великой звезды. Она может без всего этого легко обойтись и оставаться ослепительной. Я была потрясена. И сейчас я настолько не имею права вступать хоть в какое-то даже отдаленное соревнование с этой гениальностью и артистизмом, что стараюсь об этом даже не думать.

Все равно я — это я. И другой мне не быть. К тому же я пребываю в абсолютной уверенности, что театр — прежде всего режиссерское искусство. Та реальность, которую выстраивает на сцене Евгений Писарев, совсем не похожа на фильм Боба Фосса. Это его взгляд, его прочтение прозы Ишервуда, его ощущение заката Веймарской республики. А я всего лишь стараюсь соответствовать его режиссерскому замыслу и поставленным задачам. Лично для меня любой спектакль — это всегда сложная система отношений. С автором, публикой, партнерами. У меня нет и никогда не было ощущения, что вот пришел мой звездный час, и сейчас я вам выдам, кто тут главная артистка! По-моему, это какой-то очень провинциальный, старомодный взгляд на актерское искусство. Я «не выдаю» ничего сверх того, что от меня требует и ждет режиссер. Его воля для меня высший закон. Так получилось, что в этом сезоне «Кабаре» — уже второй мой спектакль на сцене Театра Наций. Первый — «Прыг-скок, обвалился потолок» по сценарию Геннадия Шпаликова поставила мой педагог по Школе-студии МХАТ, замечательный режиссер Марина Брусникина. И тут как-то все неожиданно сошлось: и ипрессионистичная, пастельная проза Шпаликова, и такой же нежный, воздушный театр Брусникиной, и мои замечательные партнеры, и вся эта рассеянная, неуловимая атмосфера начала 70-х годов, которая нам знакома лишь по фотографиям и черно-белому кино. Мы это время не застали, но странным образом оно живет в нас. Я там играю совсем юное существо, девочку Ксению, которая по возрасту мне совсем не подходит. Ей 11 лет. Но театр тем и прекрасен, что позволяет об этих условностях не думать, и бесстрашно отдаваться стихии игры. Что я и делаю с превеликим удовольствием. И хочу только одного, чтобы хоть в какой-то мере это удовольствие разделили и зрители наших спектаклей.

Виктория Севрюкова: У нас не будет ни одного пера

Она — признанный мэтр театрального костюма, одевавшая многих великих прим, соавтор многих выдающихся спектаклей. А еще она — выдающийся коллекционер старинного белья. Можно сказать, певец бельевой темы. Когда Виктория Севрюкова начинает рассказывать об исподнем великих звезд, то получается увлекательная сага, в которой сходятся и семейные тайны, и удивительные судьбы, и история моды. И даже более того, история нашего Отечества. Так совпало, что два последних по времени спектакля на сцене Театра Наций, для которых Севрюкова придумала свои костюмы, датированы одной эпохой. Действие «Мастера и Маргариты» и «Кабаре» происходит в одно и то же время — начало 1930-х годов. В одном случае — это сталинская Москва, в другом — Берлин последнего года существования Веймарской республики. Жизнь накануне беды, в предчувствии перемен и катастрофических потрясений.

— Спектакль «Кабаре» подарил мне редкий шанс погрузиться в совершенно неизвестную эстетику, задававшую тон перед окончательным приходом нацизма в Германии. Для нас важно было узнать, как выглядели тогда люди, как менялась мода, какими были мужские стрижки. Мы убрали всякий романтический и избыточно- декоративный флер. Убрали то, что могло бы показаться просто красивым и привлекательным. В результате получилось подробное историческое исследование, но сделанное исключительно средствами психологического театра. У нас нет в спектакле ни одного пера. Нет ярко накрашенных красных губ. Колер все больше тоскливый, тусклый, никого не красящий: цвет лежалой морковки или прошлогодней свеклы. Бурая землистая гамма декораций. Живопись экспрессиониста Отто Дикса — ключ к внешнему образу спектакля. И даже тема нижнего белья, такая важная и дорогая мне лично, звучит в нашем «Кабаре» по-особенному. Нам хотелось показать, как выглядит белье, когда люди торгуют собой. Когда нет ни возможности, ни желания как-то себя приукрасить. Торгуют тем, что есть. Весь актерский кастинг «Кабаре» прошел под знаком поиска ярких, ни на кого не похожих индивидуальностей. Это касалось и вокала, и внешности, и, конечно же, актерских тел.

Не хочу утверждать, что в спектакле представлены все пороки, но рискну предположить, что на сцене будет присутствовать вся некрасивость и безнадежность человеческого существования, дошедшего до последнего своего унижения. Мне пришлось пересмотреть и перебрать все залежи своей коллекции, чтобы выискать самое постыдное, самое убогое, самое убитое белье, найденное когда-то буквально на помойках. Сейчас отдельные и экземпляры осторожно внедрены в ткань спектакля, создавая ощущение исторической подлинности. А мне, как художнику, бесконечно интересно наблюдать, как подлинные вещи меняют актерскую пластику. Каждый раз получается безмолвная исповедь, когда современный актер снимает с себя корсет, а у него на теле остаются следы от вещей девяностолетней давности. Ведь их могли носить еще современники Кристофера Ишервуда и Салли Боулз. Причем я говорю не только о женщинах, но и о мужчинах. У нас в спектакле многие из них ходят в корсетах, красят губы, но не потому что все сплошь геи и квиры, а потому что на эти переодевания есть спрос. Они торгуют собой, чтобы выжить. Хотелось добиться какой-то почти кинематографической правдивости и точности всех деталей. При этом меньше всего мы старались копировать признанные образцы. Наш спектакль совсем не похож на «Кабаре» Боба Фосса или на «Голубого ангела» фон Штернберга с Марлен Дитрих. Ведь там в каждом случае была выстроена своя законченная картина мира. Мне самой ближе прекрасный немецкий сериал «Берлин. Вавилон» своей человечностью и какой-то ранящей беззащитностью. Но я хорошо запомнила, как в самом начале репетиций Женя Писарев дал задание: в первом акте все персонажи, находящиеся на сцене, должны вызывать отвращение. Так чтобы ни у кого не оставалось сомнений: эту шваль надо уничтожить. А вот в финале второго акта зритель сам должен прийти к выводу: нет, так считать могут только фашисты. Все мы люди, все человеки. Все со странностями. А главное — все заслуживаем сострадания, утешения, понимания. Даже самые отпетые и безнадежные. Конечно, мне кажется, что можно было придумать спектакль и легковеснее, и веселее, но, увы, настроение сейчас такое, что веселиться что-то совсем не получается. Какое время, такое и «Кабаре».