Сергей Николаевич
Сергей Николаевич

Началось все с самотека. Кто не знает, есть такой термин, сохранившийся с былых времен редакционной жизни, когда где-то в глухом углу скапливались до потолка разные рукописи и тексты, присланные, как правило, безвестными графоманами. Раз в месяц один из редакторов, засучив рукава, брал на себя скорбный труд разобрать эту гору и даже ответить особенно настойчивым авторам заготовленными фразами типа «вынуждены отказать» или «не входит в планы редакции». Случалось, правда, выудить оттуда и что-то вполне стоящее. Хотя лично я никаких иллюзий по поводу «самотека», бумажного или теперь электронного, не питаю.

И только я собрался захлопнуть присланную мне папку, как натолкнулся на название, знакомое до рези в глазах, — «Смерть в Венеции». Что это? Разумеется, повесть Томаса Манна — чистая классика, которую должен знать каждый, кто считает себя мало-мальски просвещенным человеком. На русский язык впервые была переведена в 1913 году и с тех пор много раз переиздавалась. С какой стати вдруг печатать ее в «Снобе»? Потом увидел имя переводчика — Михаил Рудницкий, известный германист, к тому же сын Константина Лазаревича Рудницкого, одного из главных корифеев отечественного театроведения.

Иллюстрация к повести «Смерть в Венеции»: Юлия Жукова для «Сноб»
Иллюстрация к повести «Смерть в Венеции»: Юлия Жукова для «Сноб»

Сказать, что обновленная русская версия «Смерти в Венеции» мне понравилась, будет неправильно. Она меня ошеломила, как и много лет назад. Ну, это как если бы после столовой с пластиковыми подносами тебя вдруг пригласили в дорогой ресторан с белыми скатертями, хрусталем и меню a la carte. И вот ты сидишь, медленно вкушаешь и невольно задаешься вопросом: а надо было тратить столько времени на отечественную словесность, когда есть такая великая проза, недосягаемый Монблан, рядом с которым все будет выглядеть муравьиным копошением?

Horst P. Horst
Horst P. Horst

И я тогда я решил, что, по крайней мере, раз в семь лет мы можем себе позволить перечитать Томаса Манна. Тем более в новом переводе! Считайте, что это литературный детокс. Новая процедура, которую «Сноб» изобрел специально для тех, кто еще не потерял вкуса к процессу чтения и настоящей литературе. Разумеется, в случае с повестью Манна нельзя было пройти мимо великого фильма Лукино Висконти, являющегося лучшей экранизацией литературного произведения за всю историю мирового кинематографа. О нем размышляли самые продвинутые умы, не столько подмечая сходства и различия с первоисточником, сколько погружаясь в глубины философского, исторического и культурного контекста.

David Bailey
David Bailey

Такую попытку специально для «Сноба» предпринял и наш ведущий кинокритик Андрей Плахов, который не скрывает, что именно Висконти круто поменял его судьбу, заставив в какой-то момент бросить высшую математику и посвятить свою жизнь кино. Ну а чтобы рассказ об эпохальном фильме был максимально документированным, мы рискнули включить еще и фрагмент из мемуаров исполнителя главной роли Ашенбаха Дирка Богарда, который, кроме всего прочего, оказался еще и хорошим писателем. Его описания съемок фильма и всего, что было после, — это прежде всего элегантная проза, исполненная насмешливой грусти, находчивых наблюдений и какого-то совсем не шуточного стоицизма, который, наверное, и отличает подлинного артиста от комедианта. А в том, что Дирк Богард — великий артист, можно легко убедиться, просто взглянув на портрет, сделанный знаменитым американским фотографом Брюсом Вебером. Я получил его в подарок от самого маэстро много лет назад и счастлив, что теперь нашелся повод напечатать его в «Снобе».

Bruce Weber
Bruce Weber

Как это часто бывает, текст такой силы и совершенства, как повесть Манна, не мог не повлиять на структуру номера в целом, отзываясь в других материалах, никак с ним напрямую не связанных. Например, в поисках лица для обложки я случайно набрел в сети на главный хит нынешнего лета «Дико например» в исполнении кумира тинейджеров Фараона. «Сноб» уже писал о нем однажды, но сейчас я будто впервые увидел это бледное лицо, светлые волосы, стянутые в девчоночий хвостик, тяжелую бабушкину шубу в сочетании с массивным «роллс-ройсом» на фоне унылого весеннего подмосковного пейзажа.

Федор Битков для «Сноб»
Федор Битков для «Сноб»

И тут меня осенило: «Это же Тадзио!» Конечно, он не так красив и уже не так юн, как швед Бьорн Андерс в фильме Висконти, но это та самая молодость, которая манит, волнует, смотрит равнодушными глазами и ускользает каждый раз, как только начинаешь к ней приближаться. Фараон все это попытался честно изобразить перед фотообъективом Федора Биткова. И даже для большего сходства надел матросскую тельняшку, но при этом, конечно, остался самим собой, обладателем бесчисленных лайков и миллионной армии фанов, балдеющих от любого его появления наяву или в инстаграме.

Тема искусства как «антисудьбы», такая важная в творчестве Томаса Манна, неожиданно получила свое продолжение в беседе с известным коллекционером, основателем Премии Кандинского Шалвой Бреусом. Специально по его распоряжению для «Сноба» была устроена однодневная выставка, а сам он выступил в роли гида. Экскурсия проходила в бывшем фойе кинотеатра «Ударник», который так до сих пор и не стал Музеем современного искусства, да и станет ли им — бог весть.

Но есть коллекция Бреуса — картины, скульптуры, арт-объекты. Его неукротимая энергия просветителя и собирателя, его особенная способность проживать чужое искусство как собственную жизнь. А это такой же редкий дар, как сочинять, рисовать, творить. Тем более неожиданно было обнаружить его в человеке, обычно внешне замкнутом, сдержанном, привыкшем держаться в тени, подальше от блицев и телекамер.

Для многих читателей наверняка станут откровением мемуары хореографа Аллы Сигаловой. Она приступила к ним недавно, но уже намечены основные сюжетные линии. Для публикации в «Снобе» мы выбрали одну, самую драматичную — историю ее брака и творческого союза с одним из лучших режиссеров своего поколения Романом Козаком. Спустя семь лет после его смерти Алла отважилась рассказать об их любви, о том, как эти отношения изменили ее и как она «училась жить» после обрушившегося на нее горя.

Иван Кайдаш
Иван Кайдаш

Это исповедь сильной, талантливой и яркой женщины, которая в чем-то рифмуется с двумя другими материалами из нашего журнального проекта «Память, говори!» — воспоминаниями Анн-Мари Филип, дочери легенды французского театра и кино Жерара Филипа, и рассказом культовой актрисы Шарлотты Рэмплинг о самоубийстве ее сестры. Семейные драмы и тайны — это ключ к великой судьбе, попытка разгадать ее шифр. И еще это, как правило, очень личный опыт сопротивления безверию, отчаянью и одиночеству. Символично, что такие попытки делают исключительно женщины. Это они борются, не смиряются, не сдаются, идут до конца. Потому так интересно слушать их голоса, рассматривать их лица. Особенно когда их фотографируют такие талантливые мужчины, как Юрген Теллер.

Juergen Teller
Juergen Teller

У этого немца репутация грубияна и скандалиста. Например, ту же Шарлотту Рэмплинг уже в пожилом возрасте он снимал абсолютно голой на фоне «Джоконды» в Лувре. Со звездами первой величины он обращается как со своим гаремом. А они ничего, готовы прощать Юргену любые его выходки и безумства. В нем бурлит столько энергии жизни и секса, что на его фотографиях они молодеют не от фотошопа, а от одного только его взгляда.

Juergen Teller
Juergen Teller

Конечно, между Теллером и Манном с Висконти дистанция в несколько световых лет, тем не менее на этих контрастах низкого и высокого, на перепадах от коммерции к чистому искусству и случаются прорывы в новую реальность, к новой правде. Ее уже не загнать в привычные рамки жанра или формата.

Enjoy your life — называется выставка Теллера, которая сейчас кочует по столицам Европы и, может быть, к осени доберется до Москвы. Еnjoy your life, повторяем и мы в предвкушении долгожданного отпуска, глядя на его фотографию берлинской стены, украшенной рекламным плакатом и колючей проволокой. Сегодняшний день лучше вчерашнего. Жизнь все равно лучше, чем смерть, пусть даже и в Венеции.Ɔ.