Террор — слово латинское, означает страх, ужас, но феномен возник не в античности. Начнем с определения: террор — метод управления обществом посредством превентивного устрашения. Не следует путать его с какими-то видами насилия. Так, политические убийства — вневременной феномен. Его не следует путать с наказанием, то есть мерой вреда, причиняемой нарушителю закона по решению суда. Речь идет о превентивном устрашении, не связанном с правонарушением.

Как метод управления террор был невозможен в сословном обществе. Нельзя одинаково устрашать дворянина и холопа: это покушение на основополагающий принцип — неравенство. Поэтому террор как метод управления сформировался в эпоху Великой французской революции: когда граждане Франции стали равноправными, тогда и появилась возможность устрашать общество в целом.

Первый вид превентивного устрашения можно назвать «террором толпы». Например, когда якобы стихийно сформировавшиеся группы громили дома сторонников короля, избивали, порою и убивали тех, кого подозревали в сочувствии к монарху. Любой вид превентивного устрашения общества эффективен лишь при наличии своего рода питательной среды — некой массовой истерии. Питательная среда «террора толпы» — истерия неповиновения правительству. Идеологи превентивного устрашения объявляют представителей власти источником всех бед, следовательно, угрозой каждому гражданину.

Эксцитативный террор, популярный сегодня, может быть эффективным лишь в демократическом обществе

Второй вид превентивного устрашения общества в целом — государственный террор. На этот раз именно государство устрашает граждан различными средствами подавления — арестами и казнями. Питательная среда государственного террора — истерия солидарности с правительством. Оно позиционирует себя в качестве, можно сказать, коменданта осажденной крепости, гарнизону которой угрожают как внешние враги, так и внутренние. Соответственно, опасны и потенциально нелояльные: они подлежат если не истреблению, то ограничению в правах.

Третий вид террора — индивидуальный. Он формировался в России. Принято считать, что герои «Народной воли» полагали, будто убийством царя можно изменить государственный строй. В действительности план был иным. Народовольцы считали, что нужно и парализовать ужасом царскую администрацию, и убить монарха — вот тогда волна крестьянских восстаний уничтожит самодержавие. Однако не удалось: большинство населения все еще верило, что власть — не продукт договоренности, а дана богом. Когда эта вера развалилась, рухнула и русская монархия, как ранее — французская.

Четвертая форма превентивного устрашения апробирована французскими анархистами уже в XIX веке. Речь идет о так называемом эксцитативном, то есть возбуждающем, привлекающем внимание общества терроре. Тогда и придумали «динамитную войну» — взрывы в кафе, театрах, казармах. По словам идеологов эксцитативного террора, они воевали с буржуазией, угнетающей неимущих, требовали от правительства уступок. Анархисты пытались нагнетать истерию неповиновения правительству, якобы неспособному защитить французов от «динамитной войны». Однако попытки оказались неудачными, потому что террористы не добились сочувствия большинства. Эксцитативный террор ныне весьма популярен. Но эффективным он может быть лишь в демократическом обществе.

Сегодня представить себе процесс, аналогичный суду над Засулич, невозможно. В Российской Федерации нет суда присяжных

Все четыре формы террора используются ныне. Якобы стихийно формирующиеся толпы свергают правительства — образчики известны. Государственный террор практикуется в Северной Корее, да и не только. Индивидуальный — охота на журналистов: не за что-то, а для устрашения остальных. Например, расстрел редакции Charlie Hebdo или убийство Анны Политковской.

Что до суда над Верой Засулич, так это как раз пример удачного воздействия средств массовой информации на общественное сознание. Она стреляла в безрассудно жестокого губернатора, превысившего свои полномочия. И общественное мнение было на ее стороне: против могущественного тирана — слабая девушка. Кстати, о терроре как таковом речь не шла. Все еще было впереди. И присяжные оправдали заведомо виновную.

Сегодня представить себе процесс, аналогичный суду над Засулич, невозможно. В Российской Федерации нет суда присяжных. И я не оговорился. Институция, называемая судом присяжных, есть, а былых полномочий нет — только название. Вряд ли уместно рассуждать о независимости судебной власти.

Но это еще полбеды. Российское уголовное законодательство патологически косноязычно. Формулировки норм права крайне невнятны. К примеру, можно кого угодно привлечь к уголовной ответственности за пресловутый экстремизм. Или — не привлекать. У правоприменителей нет ограничений. Потому что законодатели плохо представляют себе и что такое судебная власть, и что такое терроризм.