Человек, в течение последних десятилетий воспринимавшийся лицом науки более, чем кто-либо другой, родился ровно в 300-летнюю годовщину смерти отца новоевропейского естествознания Галилея, умер же аккурат через 139 лет (303132) со дня рождения Эйнштейна, чье имя упоминалось в книгах Хокинга чаще, и много чаще, чем какое иное. Стоит еще отметить, что в англо-американской нотации четырнадцатое марта записывается как 3.14 — день π (пи). Есть в этой цепи странных совпадений смысл и знак или тут не более чем игры случая, каждый может рассудить по-своему.

За те дни, что уже прошли после ухода Хокинга, многие его коллеги-космологи успели выступить с воспоминаниями и размышлениями, с краткими обзорами его идей. Автор не принадлежит к этой выдающейся группе физиков и не имел чести встречаться с покойным. И все же позволю себе добавить кое-что к уже напечатанному, взглянув на Хокинга с той стороны, с которой о нем не очень-то говорят, — со стороны философии.

The image of Stephen Hawking — who has died aged 76 — in his motorised wheelchair, with head contorted slightly to one side and hands crossed over to work the controls, caught the public imagination, as a true symbol of the triumph of mind over matter.

Образ Стивена Хокинга — только что умершего в возрасте 76 лет — в его моторизованной каталке, со слегка склоненной на сторону головой и руками на управляющем пульте, захватывал воображение публики как символ подлинного триумфа ума над материей.

Так начал свой некролог Хокингу его многолетний соавтор, собеседник и оппонент сэр Роджер Пенроуз. Собственно, тут уже и произнесено самое главное относительно вклада Хокинга в философию: сама его удивительная жизнь, реализованный ею уникальный триумф ума над материей и составляет, прежде всего, этот вклад. Хокинг сказал нечто весьма важное и новое о человеке как таковом: как бы кому ни было худо, образ гиганта духа в каталке может давать немалые силы. С чисто философской точки зрения, поразительное сияние его мощи сквозь его немощь ставит вопрос. Вопрос этот особенно остр для тех, кто, подобно автору этих строк, связывает силу духа с религиозной верой. За свою довольно долгую жизнь Хокинг сделал немало высказываний с использованием слова «Бог», отчасти противоречивых, но позволяющих заключить, что в личного Бога он никогда не верил. Судя по всему, он никогда не верил и в возможность существования души в отрыве от тела, в то или иное посмертное бытие. Следует отметить, однако, что Хокинг вполне допускал Бога как творца вселенной с ее особенными законами:

I'm not religious in the normal sense. I believe the universe is governed by the laws of science. The laws may have been decreed by God, but God does not intervene to break the laws.

(New Scientist, 26 April 2007)

Я не религиозен в обычном смысле. Я верю, что вселенная управляется научными законами. Законы могут быть установленными Богом, но Бог не нарушает законов вмешательством.

Будь даже и несомненен Творец мироздания; но что за поддержка может быть страдающему человеку от такого Бога, что лишь устанавливает законы и общий порядок вселенной? Такой Бог не вмешивается в течение дел, ему нет дела до человека, молить его о чем-либо, обращаться к нему было бы совершенно бессмысленно. Тут, впрочем, стоило бы сделать оговорку. Строго говоря, квантовая механика, с ее принципом неопределенности, открыла возможность вмешательства Бога без нарушения законов, и было бы интересно услышать от Хокинга, почему он даже и такую возможность отрицал. Одно из его высказываний может слегка пролить свет на причину этого отрицания; в посвященной ему программе BBC Master of the Universe (1989), Хокинг поделился образом нашей космической малости:

We are such insignificant creatures on a minor planet of a very average star in the outer suburbs of one of a hundred thousand million galaxies. So it is difficult to believe in a God that would care about us or even notice our existence.(1989)

Мы — лишь незначительные создания, населяющие небольшую планету совершенно рядовой звезды на окраине одной из ста тысяч миллионов галактик. Так что трудно поверить в Бога, который бы заботился о нас или хотя бы отметил наше существование.

Годом ранее, в интервью журналу Der Spiegel, Хокинг обыграл тот же образ человеческой малости несколько иначе:

We are just an advanced breed of monkeys on a minor planet of a very average star. But we can understand the Universe. That makes us something very special.

Мы — лишь продвинутый род мартышек на небольшой планете совершенно рядовой звезды. Но мы можем понимать Вселенную. Это делает нас чем-то очень особенным.

Казалось бы, вот он и резон обратить Богу на нас внимание, несмотря на нашу физическую малость — оказывается, есть и еще кто-то, кто может понимать Вселенную, расти в этом понимании! Как же тот Бог, что установил прекрасные законы, ради их незыблемости ограничивший свое вмешательство, может быть безразличен к их познанию? Откуда у Хокинга, жизнь этому познанию посвятившего, эта каменная уверенность, что даже и прорыв человека к высшим законам Космоса не поколеблет безразличия Автора этого Космоса к прорывающимся? Почему супермен науки даже и не пытается потрогать эту окаменелость — разумна ли она, не следует ли ее сдвинуть с дороги? Где же та повсеместно и гордо провозглашаемая научная заповедь — ничего на веру, сомневайся во всем? Неужто есть и такие вещи, в которых даже и Хокингу сомневаться не под силу? А коли так, то какая власть могла запретить ему задать напрашивающийся его же тезисами важнейший вопрос?

В интервью газете «Гардиан» 2011 года Хокинг очень недвусмысленно и опять без тени сомнения высказал свой взгляд на человека:

I regard the brain as a computer which will stop working when its components fail. There is no heaven or afterlife for broken-down computers; that is a fairy story for people afraid of the dark.

Я рассматриваю мозг как компьютер, который прекращает работать, если его составляющие ломаются. Нет ни небес, ни посмертной жизни для поломанных компьютеров; это волшебная сказка для людей, боящихся темноты.

Мнение, которому не предполагается никакое обоснование, которое высказывается с уверенностью самоочевидности, есть не что иное, как предрассудок. Расхожий предрассудок отождествления ума с мозгом, а мозга с компьютером был принят Хокингом с той же некритичностью, как и вера в безразличие Бога к человеку. Отождествить компьютер с мозгом и умом можно лишь ценой приписывания мышления материальному объекту. Но ведь для такого приписывания нет ни малейшего основания. Материальные объекты расположены в пространстве, обладают массами, энергиями, зарядами и подобными параметрами, учитываемыми физическими теориями. Ментальные же объекты, мысли и идеи, могут быть истинны или ложны, могут выражать ценности и цели, что и при самой большой фантазии нельзя допустить как функции или параметры физических теорий. Даже если и удалось бы рассматривать мозг во всех подробностях, ученый увидел бы в его клетках лишь движение атомов и зарядов, но никак не установление истины, поиск красоты или справедливости.

Верно и обратное: из рассмотрения математических дисциплин, физических теорий, философских учений, порожденных человечеством, ничего не вывести о телесных особенностях человека, от которых эти идеальные сущности почти не зависят. Изучение научных, художественных, политических, философских аспектов текста ничего не скажет об особенности биотоков или массы мозга его автора. Человек есть синтез двух миров, физического и ментального, миров настолько разносущностных, что великой загадкой является их соединение. Компьютер же есть чисто физический объект, ментальности в нем не более, чем в наборе счетных палочек или кассовом аппарате. Допущение в компьютере спонтанной ментальности не более разумно, чем допущение ее в ветре, дожде, горной породе или пламени. Если же пойти по пути безудержной фантазии и допустить невесть откуда свалившуюся ментальность в компьютере, то первым делом она проявила бы себя свободой воли, то есть непослушанием, за что ставший неисправным компьютер и был бы отправлен либо в починку, либо в утиль.

Вряд ли приведенные возражения сциентистскому отождествлению ума с мозгом, а мозга с компьютером были Хокингу неизвестны; факт, однако же, в том, что они не поколебали его предрассудка; скорее всего, они были им попросту проигнорированы, как это обычно и происходит. И то сказать: раз наука ничего не знает о субъекте, а именно она есть наиболее достоверный вид познания, то, стало быть, и нет такой самостоятельной сущности, как субъект; то, что кажется нам субъектом, есть одно из проявлений материи, движений атомов и зарядов, что и должна будет показать наука будущего. Ну, с такой прокрустовой методологией, да еще и с опорой на всемогущую науку будущего, все что угодно можно отобъяснить.

Возвращаясь к вопросу об истоке исключительной силы духа Стивена Хокинга, можно вспомнить и других людей высочайшей духовной стойкости, тоже не веривших в Бога — например, многолетнего колымского зэка писателя Варлама Шаламова. «Единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это религиозники — сектанты — почти все и большая часть попов», — писал Шаламов. То, что Варлам Тихонович сам к религиозникам не относился, делает его свидетельство особенно достоверным, исключая подозрения в предвзятости. Это свидетельство, и не только оно одно, приводит к двум важным заключениям: во-первых, об огромной роли веры в тяжелых испытаниях и, во-вторых, о редких личностях исключительной силы духа, в Бога, однако же, не веривших. Можно, конечно, просто сказать, что вера и духовная твердость есть таинственные дары, и тут не поспоришь.

С той же несомненностью можно добавить, что увлеченность великой задачей, уверенность в своих способностях, поддержка семьи, коллег, общества играют огромную роль, верит человек в Бога или нет. Бремя болезни Стивен Хокинг нес не в одиночестве — прежде всего, рядом с ним многие годы была его прекрасная самоотверженная жена, мать их троих детей, Джейн.  

Looking back in the late 1980s, Jane Hawking attributed her ability to cope for so many years with their unusual and often difficult life — a life with no hope of a long or happy future — to her faith in God. Without that, she said, “I wouldn’t have been able to live in this situation. I wouldn’t have been able to marry Stephen in the first place, because I wouldn’t have had the optimism to carry me through, and I wouldn’t be able to carry on with it.”

(Kitty Ferguson, Stephen Hawking: An Unfettered Mind, St. Martin's Press, 2012, 2017)

Вспоминая 1980-е, Джейн Хокинг связывала свою способность столь многие годы справляться с их особенными трудностями жизни — жизни, где не было надежды на счастливое будущее, — с верой в Бога. Без этого, она говорила, «я не смогла бы жить в той ситуации. Я не решилась бы выйти замуж за Стивена, прежде всего, потому что у меня не было бы необходимого оптимизма, и я не была бы способна вынести это»,—

пишет автор замечательных книг по истории физики Китти Фергюсон в биографическом исследовании, переведенном на русский под заглавием Стивен Хокинг: жизнь и наука (2014).

В конечном счете, силу духа дает Бог; дает иногда и тем, кто отвергает Его. Представим себе, что последнего бы не происходило, что вера в Бога была бы абсолютно необходимым условием твердости духа. Такая обязательная связь не могла бы скрыться от внимания людей, и религия потеряла бы в главном, в свободном доверии и жертве, сдвинувшись в сторону магии. Религия всегда была и остается полем борьбы между возвышающим ее доверяющим следованием Всевышнему и магической деградацией. Не встречайся в мире герои-атеисты, у магических мотиваций прибавилось бы веса. Само существование религии требует того, чтобы Бог был сокрыт, Его помощь неочевидна, что без сверхстойких атеистов, как и без благородных, самоотверженных, высокоодаренных чуждых вере людей, хотя бы иногда посещающих этот мир, было бы невозможно.

Эти размышления памяти Стивена Хокинга я завершу его мыслью, соединяющей физику, философию и теологию и представляющейся наиважнейшей в его наследии. Мысль эта, хотя и не нова, и значительна, не слишком известна; скорее всего, он дошел до нее сам. Во всяком случае, с такой отчетливостью, как это сделал Хокинг, она высказывалась очень немногими за века своего бытия:

Einstein once asked the question: “How much choice did God have in constructing the universe?” If the no boundary proposal is correct, he had no freedom at all to choose initial conditions. He would, of course, still have had the freedom to choose the laws that the universe obeyed. This, however, may not really have been all that much of a choice; there may well be only one, or a small number, of complete unified theories, such as the heterotic string theory, that are self-consistent and allow the existence of structures as complicated as human beings who can investigate the laws of the universe and ask about the nature of God. (A Brief History of Time, 1988)

Эйнштейн однажды спросил: «Насколько велик был выбор Бога при конструировании Вселенной?» Если гипотеза безграничности верна, у него не было никакой свободы выбора граничных условий. Разумеется, у него все же была бы свобода выбора законов вселенной. Но и тут, однако, могло не быть особого выбора на самом деле; возможно, есть только одна или очень немного полных единых теорий, вроде теорий гетеротических струн, непротиворечивых и допускающих существование структур настолько сложных, что они, как и люди, способны исследовать законы вселенной и спрашивать о природе Бога.

(Краткая история времени, 1988)

Покойся с миром, великий человек. И спасибо тебе за все.