Вдвоем с ребенком в городе-призраке

Предыдущие части: 1, 2, 3, 4, 5, 6

— Мам, долго еще ехать? Мам, скоро мы приедем? Мам, сколько осталось?

Санька похожа на ослика из «Шрека»: каждые пять минут она спрашивает про время и дорогу. Сегодня у нас выходной. Выходной означает маленькое путешествие. В предыдущий свободный день мы побывали в каньоне Сакликент, самом протяженном в Турции. До этого добирались до курортного и дорогого Гочека: сплошь яхты, яхты, яхты. В каньоне было холодно и гулко. Мы лазали с камня на камень, пробовали на вкус ледяную воду и играли в кораблекрушения и покорения полюсов. В Гочеке скучновато и искусственно. Я не могла отделаться от ощущения, что попала в киношный Плезантвилль, глянцевый и отталкивающе идеальный. Хотя, может, просто была не в духе, и все немного раздражало.

На этот раз мы едем вдоль средиземноморского побережья в город-призрак Каякей. Сашка не представляет, что такое город-призрак. Я, если честно, тоже. Для нас обеих он будет первым в коллекции. И Сашка, понятное дело, дождаться не может, когда же увидит все собственными глазами.

— Мам, мы уже приехали?

Сначала терпеливо отвечаю, что нет, не приехали. Потом стараюсь Cаню чем-то занять. Мы немного играем, немного разговариваем, но как только я предлагаю помолчать и посмотреть в окно — дорога серпантином среди высоченных сосен и вид с высоты птичьего полета на сияющее на солнце море, а мы проезжаем мимо просто так, не замечая этой красоты, воспринимая ее как должное, — Сашка опять нетерпеливо уточняет про время. И я понимаю, что дочка готова попасть в ловушку, в которую я тоже раньше постоянно проваливалась: спешить и куда-то бежать, пропуская мимо своего внимания то, что происходит сейчас. Как будто самое важное и значимое все время впереди: «вот подожди, доедем и там...», «вот подожди, пройдет пара дней, а потом...», «вот подожди, мы это закончим и после...». У меня раньше тоже так было, особенно в путешествиях: сначала надо долететь, доехать, дойти, дождаться, вычесть то время, что есть сейчас, выбросить его за ненадобностью. Успеть увидеть достопримечательность и музей посетить, и в парк добраться, и сюда, и сюда. Как флажки поставить везде, галочки: «был, видел». А то, что в промежутках, утекало меж пальцев. Как много я тогда теряла! И как я теперь хотела уберечь от этого Саньку, научить бережно относиться к любомусвоему времени, ко всему своему времени.

— Санечек, смотри, вот мы едем с тобой, едем и скоро увидим, что такое город-призрак. Но ведь сейчас тоже что-то интересное происходит!

— Да? — Санек недоверчиво прислушивается. — А что происходит, мама? Мы же просто по дороге едем. Это скучно!

— А давай смотреть, что мы видим? Кто чего больше заметит?

— Я сосны вижу! И море!

— А корабль на море видишь? Вон там далеко плывет.

— Вижу! А вот смотри, мама, птица летит, да большая-то какая! А вот это облако похоже на собаку! А еще, смотри, знак какой-то непонятный дорожный!

И мы вдруг начинаем замечать очень, очень много деталей в окружающей картинке: и белые каменные домики где-то далеко-далеко внизу, и пушистые облака причудливой формы, и высокие строгие скалы, стенами стоящие вдоль узкой дороги, и смешную лохматую собачонку в проезжающей мимо машине, и огромный грузовик, доверху набитый апельсинами, и коллег-туристов с огромными рюкзаками в мелькнувшем маленьком городке. Интересно, откуда они сюда добрались? Столько времени прошло, почти полгода, а я до сих пор ясно представляю ту дорогу.

А потом спрашиваю Саньку, что она чувствует внутри, и рассказываю, что чувствую сама. Внутри у нас, оказывается и любопытство, и усталость, и легкий голод, и веселье. У Санечка даже желание спеть песню отыскалось. Она его тотчас реализовала. И время наше дорожное вдруг наполняется, становится объемным, самоценным. Мы перестаем ждать и начинаем проживать каждую минуту.

Это то, чему я учусь постоянно и стараюсь учить дочку: цени мгновение, в котором ты сейчас. Именно сейчас можно что-то увидеть, заметить, запомнить. Именно сейчас и происходит счастье: ехать вместе в загадочный город-призрак и пытаться запомнить пролетающую мимо птицу, чтобы вечером ее нарисовать в блокноте. Мы есть именно сейчас.

В путешествиях время течет по-другому, оно становится гуще. Да вы и сами знаете: дома — в знакомых координатах работы, встреч с друзьями, домашних забот — недели пролетают одна за другой, и иногда оглянуться не успеешь, а уже месяц позади, а потом год, а потом еще один. И много, много в этих неделях пустот, промежутков, не прожитых, а проглоченных наспех, не замеченных, а значит, потерянных.

А когда выбираешься куда-то, пусть даже на выходные, кажется, что в эти два-три дня вмещается отдельная жизнь, и все в ней — событие, и все — впечатление: маршрут до отеля, уютная книжная лавочка, утренний диалог с пекарем, вечерняя прогулка по городу. И вспоминаешь их потом, и напитываешься ими.

Самое сложное — научиться переносить из путешествий в личную жизнь восприимчивость к мелочам и нюансам, способность видеть и замечать новое в привычном, отклик на то, что проживаешь. После непрерывных месяцев пути это ощущение — наполненности дня, осознанного присутствия здесь и сейчас — стало необходимо для того, чтобы чувствовать себя живой. Подчеркну, что это не постоянное желание развлечений или корма для рецепторов впечатлений. Это состояние, в котором ты замечаешь и ценишь сиюминутное: чашку кофе, теплый разговор с коллегой, холодный ветер в лицо, пока ждешь на перекрестке зеленый свет.

С полными карманами впечатлений, мыслей и прожитых в полную силу минут мы доезжаем до Каякея. Когда-то давно Каякей был крупным центром: в нем насчитывалось около трех тысяч домов, лавки, школы, церкви, почта. Условно город разделялся на две части: у подножия горы жили турки, на склонах — греки. С 18-го века два народа жили дружно и мирно. Турки торговали, греки ремесленничали. Турки верили в одного бога, греки — в другого. Никто никого не обижал.

А потом наступил 20-й век. Первая мировая война, турецкая война за независимость, решения правительств о репатриации граждан и принудительном, мягко говоря, возвращении с родины фактической на историческую. Турки (хоть и родившиеся и прожившие всю жизнь в Греции) должны были переехать в Турцию, греки (та же история) — в Грецию. В недельный срок, без лишних вещей и денег. Турки (!) из Каякея писали своему правительству, чтобы их соседям-грекам разрешили остаться на прежнем месте. Получили отказ. Греки уехали, дома остались без хозяев. Когда стало понятно, что никто не вернется, в город пришли мародеры, вынесли все, что могли. Спустя несколько десятилетий здесь произошло крупное землетрясение, разрушившее многие здания.

Мы прошлись по тропинкам, бывшим когда-то улицами, заглянули в дома, в которых жили люди, увидели сохранившиеся дымоходы, комнаты, кладовые. И сейчас стоим с Сашкой на холме, смотрим на пустые глазницы окон, слушаем эту историю. Можно только представить себе, сколько здесь было пролито слез, сколько разрушено судеб. У меня в голове не укладывается, как люди наверху принимали решения: «В недельный срок обязаны переехать», как их совесть брала на себя такую ответственность. В наше время Каякей стал символом некогда существовавшей дружбы между турками и греками.  

Мне нравится эта история. До нее я слышала только про вражду между двумя народами, про поделенный Кипр, про напряженность в отношениях, про конфликты между мусульманами и христианами. Это привычные рассказы и привычный контекст. Каякей — пример того, что может быть по-другому.

Сашку эта история тоже цепляет за живое. Она просит рассказать ее еще и еще раз. Она смотрит на город и, может быть, пытается представить, как когда-то он был живым. Она задает вопросы, на многие из которых у меня нет ответа. Самый главный, конечно: «Мама, как это? Почему им нужно было уехать? Они ведь здесь жили». И мне кажется важным оставлять некоторые вопросы без ответа. Пусть ответ придет сам, потом, через личный опыт и размышления.

Тот выходной в опустевшем, покинутом городе Каякее получился совсем не про развлечение. Это был выходной, чтобы подумать, чтобы узнать, чтобы спросить, чтобы представить. И я до сих пор бережно перебираю, как четки, мгновения того дня.