Перевод с израильского на австралийский

Профессор Гилад Цукерман говорит на 11 языках, читает на 30, а его сына зовут Джулио Йегуда Шин-Тьен. Такие вводные могли бы означать, что Цукерман — безродный космополит и вообще наплевательски относится к национальной идентичности. Но на самом деле эта самая идентичность — и язык как ее неотъемлемая часть — главный объект научных интересов профессора Цукермана, причем эти интересы далеко не только академического свойства.

О Цукермане заговорили в самом начале двухтысячных. Заговорили в основном в Израиле, причем в разговорах часто встречались слова «провокатор» и «предатель». Дело в том, что диссертация Гилада касалась вопроса, очень беспокоящего израильтян, — их государственного языка. Цукерман выдвинул теорию «камуфляжа языков», из которой, в частности, следовало, что язык современных израильтян лишь кажется семитским. На самом деле он только использует лексику и грамматику библейского иврита, а по своей внутренней структуре является типично индоевропейским, а то и восточноевропейским.

Вот простой пример. Наверное, самое распространенное выражение, какое можно услышать в Израиле, — «Ма нишма?», то есть «Как дела?». Цукерман утверждает, что, к примеру, пророк Захария встал бы в тупик от этих слов. В лучшем случае он мог ответить на них чем-то вроде: «Слышен голос рыдания пастухов, потому что опустошено приволье их; слышно рыкание молодых львов, потому что опустошена краса Иордана» (11:3). Старый зануда не мог вообразить, что в ответ на вопрос, буквально означающий «Что слышно?», вовсе не нужно перечислять все, что именно ему слышно. Между тем любому одесситу или поляку вопрос «Шо слышно?»/«Цо слыхачь?» вполне понятен, да это и не вопрос даже, а просто вежливое How are you.

Есть и более сложные примеры, вроде отмирания притяжательных форм или родов числительных, а также «индоевропейского» способа использования глагольных времен. С точки зрения Цукермана, современный язык Израиля вообще некорректно называть ивритом, а лучше говорить об особом, с иголочки новом «израильском языке». В то время как израильская Академия иврита изо всех сил борется с «порчей языка», Цукерман шокировал всех слоганом: «Израильтяне, говорите по-израильски!»

Конечно, добрые израильтяне не могли не ощутить некоторую обиду. Одно дело, когда твой язык — законный наследник языка Библии, и совсем другое — когда это бастард от нежеланного мезальянса между ивритом, немецким, польским, украинским и идишем.

Однако Гилад Цукерман вовсе не считает, что его идеи оскорбляют его соотечественников-израильтян или язык, на котором они общаются между собой. Об этом — и кое о чем еще — мы побеседовали с Гиладом накануне его приезда в Москву.

Ɔ. Многие израильтяне, ознакомившись с вашими идеями, почувствовали себя разочарованными и обиженными. Как вы считаете, они правильно обиделись?

Я думаю, обиделись они зря. Меня обвиняют в том, что я ставлю под сомнение преемственность современного Израиля с библейскими временами. Но на самом деле моя модель происхождения современного израильского языка лишь подчеркивает преемственность еврейства в диаспоре. Я настаиваю на важности еврейских языков, на которых говорила диаспора. Это не я, а мои критики ставят под сомнение преемственность: они игнорируют роль идиша и других языков, на которых говорили евреи, и тем самым продолжают идею «упразднения диаспоры», которой всегда отличался сионизм.

Ранние идеологи сионизма представляли себе евреев будущего физически сильными, смуглыми, мужественными длинноволосыми дионисийцами. Тем временем реальных евреев диаспоры они видели как слабых, преследуемых, инфантильных, феминизированных, гомосексуальных, религиозных. Сионизм антирелигиозен как раз из-за его неприятия диаспоры.

Я поддерживаю возрождение иврита и считаю, что это замечательное достижение еврейского народа. Но при этом я говорю: возрождение языка имеет свои пределы. Мы должны их признать. С другой стороны, мы должны признать красоту и богатство прекрасного нового израильского языка, который возник в попытках возродить библейский иврит.

Ɔ. Теми людьми, кто когда-то возрождал иврит и изучал его с нуля, двигала очень сильная мотивация отыграть назад два тысячелетия истории, исправить ее ошибки и злодеяния. Если бы они были знакомы с вашими отрезвляющими идеями, смогли бы они совершить такой прорыв?

На данном этапе технологического развития человечества не существует никакого способа возродить спящий язык так, чтобы прийти к тому самому предковому языку, что существовал когда-то. Русские или польские евреи, стоявшие у истоков возрождения иврита, действительно хотели говорить как пророк Исайя, но при этом все равно говорили, как Исай Лейбович.

Это ровно то, что я наблюдал, когда возрождал языки коренных народов в разных странах мира. Для коренных австралийских или новозеландских племен родной язык — английский, и когда мы пытаемся восстановить их племенные языки, используя английский, мы, конечно, приходим к фонетике и фонологии английского.

***

Здесь самое время кое-что пояснить. С тех пор как Гилад Цукерман опубликовал свои работы по генеалогии современного иврита и поссорился с израильскими академиками, он успел многое сделать в совсем других областях лингвистики. Гилад решил, что он — специалист по одному из возрожденных языков и даже носитель такого языка — мог бы принести большую пользу, возрождая «мертвые» или «спящие» языки в других регионах мира. Цукерман работал в Новой Зеландии и Канаде, а затем получил миллионный грант от правительства Австралии для возрождения языка одного из коренных племен — барнгарла, живущих в окрестностях Аделаиды.

Ɔ. Здесь, кажется, есть какой-то парадокс: сперва вы говорите, что восстановить язык в первоначальной форме невозможно, а потом едете в Австралию, чтобы заниматься там ровно этим невозможным делом.

Этот вопрос мне многие задают. Зачем я поехал в Австралию, а перед этим в Новую Зеландию и Канаду, а сейчас езжу в Таиланд? Вот зачем: я считаю, что возрождение языка — это замечательное дело. Кроме того, я считаю, что возрождение языка в Израиле может служить прекрасным примером и материалом, который — если мы будем честны с самими собой — учит нас, что можно возродить, а что нет. Именно поэтому коренные австралийцы пригласили именно меня, а не Академию иврита, которая полагает, что евреи такие умные, что смогли овладеть языком пророка Исайи и читать его в оригинале.

Я знаю, что невозможно возродить язык таким, каким он был когда-то. Именно человек с таким критическим взглядом на языковое возрождение может помочь другим народам воссоздать их языки. Язык создают люди, которые на нем говорят. Израильские академики думают о языке, а я больше думаю о людях, об их благе, ментальном здоровье и культурной независимости.  

Ɔ. Но чего вы надеетесь достичь? Иврит — язык современного развитого государства, на нем основаны культура, политика, бюрократия, финансы, промышленность — все сферы деятельности людей. А возрождая язык барнгарла, вы в лучшем случае получите милый домашний язык для узкого круга родных и близких, с соответствующим скудным словарным запасом.

Главной мотивацией для возрождения иврита было создание нации. Для нации нужны три компонента: преемственность, земля и язык. У нас была преемственность — я недавно сделал анализ ДНК и выяснил, что 2000 лет назад мои предки жили на Ближнем Востоке. Два других компонента сионизм надеялся со временем обрести. В Израиле люди знали, что когда-нибудь у них будет государство, и тогда им понадобится государственный язык.

Аборигены Австралии не хотят иметь свое государство, и им не нужен язык для всех надобностей. В лучшем случае это будет языковое образование для небольших групп людей.

На что я надеюсь? На то, что люди, которые сегодня травмированы колонизацией, разочарованы, не нравятся себе и не понимают себя, станут счастливее. Моя главная мотивация — их ментальное здоровье. Смысл этой работы не в конечной цели путешествия, а в самом пути. Я не думаю о том, как все эти люди в отдаленном будущем будут говорить между собой на языке барнгарла. Но в процессе изучения своего языка они могут очень многое приобрести.

Ɔ. Насколько я понимаю, речь идет об очень неблагополучной группе людей — часто безработных, пьющих, физически нездоровых и житейски неустроенных. Разумеется, вечерние встречи несколько раз в неделю под предлогом изучения языка могут принести им какую-то пользу, как, несомненно, бывают полезны собрания «Анонимных алкоголиков». Но почему бы не собрать этих бедолаг ради каких-то практически важных вещей вроде уроков домоводства или компьютерной грамотности? Зачем тратить время на занятия, не приносящие практической пользы?

С одной стороны, это очень правильное замечание. Если вы идете к коренному народу, тратите свое время, учите их танцевать или готовить итальянскую пасту, то, конечно, их жизнь улучшится — просто потому, что кто-то наконец уделил им внимание. Я мог бы привезти к ним Диего Марадону, который учил бы их играть в футбол. Но смотрите: я на 100% уверен, что в изучении утраченного родного языка есть что-то большее. Что-то, что определяет психологическое благополучие человека, связывает его с землей, имеет церемониальное измерение, помогает понять себя. Я уверен, что есть что-то уникальное и фундаментально укрепляющее в том, чтобы учить людей языку предков, а не футболу или итальянской кухне.

Моя гипотеза состоит в том, что в языке есть что-то, ставящее его выше футбола или кулинарных курсов. Вот один пример. В языке барнгарла предполагается, что основа эмоций — не сердце («юглу»), а желудок («варна») или даже печень («нгалди»). Современные барнгарла, воспитанные на языке колонизаторов, привыкли связывать чувства с сердцем. Но когда они узнали, что их предки ощущали себя по-другому, это знание помогло им лучше понимать и выражать свои чувства. Возможно, они вспомнили и поняли какие-то фразы, которые слышали от своих дедов, но не понимали их значения.

А вот другой пример: у барнгарла существует слово, которое одновременно означает «дерево» и «рассказывание историй», или «общение». В других языках — русском, английском, иврите и т. п. — это совершенно разные слова. И вот эти люди начинают думать, что нечто в их внутреннем мире связывает воедино «дерево» и «рассказ». Они проникаются этим настолько, что меняется их речь. Это гораздо более глубокая вещь, чем футбол или умение готовить суши.

***

Возможно, у читателя возникли и другие вопросы к Гиладу — язвительные и въедливые или, напротив, сочувственные и заинтересованные. Задать их можно будет в воскресенье, 11 ноября, во время его лекции в Москве в Центральной городской молодежной библиотеке им. М. А. Светлова, Большая Садовая ул., 1, в 19.00. Лекция проходит в рамках фестиваля премии «Просветитель» и поддержана проектом «Эшколот» и фондом «Генезис». Зарегистрироваться для участия в этой встрече можно здесь.