«Пищеблок». Отрывок из романа

— Ярко галстуки горят! — в лад выкрикивали девочки.

— На груди! На груди! — кричали мальчики.

Четвёртый отряд топал строем на обед в столовку.

— Горны звонкие трубят!

— Впереди! Впереди!

— Пацы, если сёдня не сыграем в Морской бой, я начну конфеты жрать, — зашептал соседям Гельбич. — Или поменяюсь с кем-нибудь на чё-нибудь.

«Или Жанке Шалаевой скормлю», — за Гельбича добавил Валерка.

— Нельзя! — возмутился Горохов. — Все терпят, и ты терпи!

— У меня силы воли ваще нету!

— Давайте на тихом часе сдёрнем, — предложил Титяпкин.

На том и порешили.

Жизнь в лагере шла своим чередом. Когда по трансляции прозвучали сигналы отбоя, Ирина Михайловна загнала пионеров в палаты, дождалась тишины и отправилась к себе в третий корпус, поручив дежурство Игорю Александровичу. Игорь Александрович побродил по коридору и поднялся наверх. Тогда в дверь Валеркиной палаты просунулся Гельбич.

— Толстая свалила, Усатый дрыхнет, — сообщил он. — Двигаем, пацы!

— Вы куда? — приподнялся на койке Лёва.

— Да мы по-пырому, — успокоил его Гурька.

Их было пятеро: Гельбич, Гурька, Валерка, Титяпа и Горох. Пригибаясь, они опрометью пробежали от корпуса к умывалке, от умывалки — к забору, перелезли сетку и очутились возле куста, в котором спрятали кораблики.

— Погодь, пацы! — остановил всех Гурька и достал из кармана два длинных пластика жвачки. — Мне мамка привезла! Даю по-братски!

— Крутяк! — восхитились пацаны. — А как две на пятерых поделить?

— Я разорву на кусочки, у меня глаз-алмаз! — заявил Титяпкин.

— Не-е, поровну не порвутся, а не поровну — нечестно!

— Давайте так! — загорелся Гурька. — Разорвите жувачки пополам, будут четыре одинаковые части, вы их жуёте, а потом все отдаёте мне жувать!

— Нечестно! — опять возмутился Горохов. — Мы все будем жувать половинки, а ты потом — две целых? Обнаглел ваще, бизон мохнорылый!

— Давайте считаться! — придумал Гельбич. — На кого бог пошлёт! Кто первый вылетит, тот ничего не получает, да и всё!

Гельбич принялся считать, тыча в пацанов длинным пальцем:

— Арбуз, дыня, жопа синя! Арбуз, масло, жопа красна! Горохов, ты!

— Да чё за фигня-то? — едва не заплакал Горохов. — Надо считаться не на первый вылет, а на кто останется!

Задача казалась неразрешимой.

— Короче, пацы, — нашёлся Валерка, — я знаю! Давайте так. Я ничо не жую, но от каждого получаю две конфеты.

— Верняк! — обрадовались пацы и полезли по карманам.

Теперь у Валерки образовался капитал для полноценной игры в Морской бой, потому что без ставки в виде конфет игра лишалась азарта. А пацы поделили жвачки и сосредоточенно жевали, глядя друг другу в глаза.

— Вы только не глотайте, — снисходительно посоветовал Валерка. — Если проглотить, жувачка может к сердцу прилипнуть, и тогда умрёте.

Титяпкин испуганно икнул.

— Пацы, блин, я проглотил… — ошарашено прошептал он.

Из недр зелёной черёмухи они вытащили хранящиеся там кораблики — обточенные о кирпичи куски сосновой коры с мачтами-палочками. На мачты насадили бумажные паруса. Кораблики сделались готовыми к плаванию.

Берег Волги в тихий час был пуст. В небе носились и орали чайки. Вода нежно шипела, оглаживая замусоренный пионерами лагерный пляж с полосой гальки вдоль прибоя. Впрочем, хороший прибой здесь случался редко — в реке перед лагерем лежала длинная отмель, гасившая набегающие волны. За отмелью виднелся белый бакен с надписью «114». Вдали вверх по Волге шёл толкач с низкой баржей, загруженной чем-то сыпучим. Синие Жигулёвские кряжи истаивали в солнечном сиянии, словно глыбы льда.

Гурька самоотверженно снял триканы, взял кораблики в охапку, зашёл в воду и разместил флотилию на акватории. Пацы тем временем собирали кидательные камни. Ими полагалось обстреливать фрегаты до тех пор, пока те не перевернутся вверх брюхом. Последний уцелевший кораблик и будет считаться победителем. Меж собой суда различались надписями на парусах, изготовленных из газетных лоскутков: у Валерки была «Вда», у Титяпкина — «Зда», у Гурьки — «Сия», у Горохова — «Няя ква», а у Гельбича — «Бочий».

— Покежьте камни, — потребовал у всех Титяпкин.

Камни должны были быть размером со сливу, не больше.

Титяпкин отнял у Гурьки плитку-блинчик и выбросил.

— А ты свои покежь! — обиженно потребовал в ответ Гурька.

Он тоже забрал у Титяпкина один камень и выбросил.

Гельбич встал в позу метателя копья и скомандовал:

— На старт… внимание… марш!

Град камней посыпался на флотилию, забултыхали всплески, маленькие кораблики закачались, словно стая уток. «Сия» едва не кувыркнулась, но выправилась, а «Зде» намочило парус. Но запас зарядов иссяк через минуту.

Пацы бросились искать новые камни — а нужные, как назло, тотчас исчезли среди гальки величиной с копейку. Обстрел утратил интенсивность.

— А дробью можно? — задыхаясь, спросил Гурька.

Согнувшись, он яростно рыл песок руками, как собака.

— Нельзя! — удушено выдохнул Горохов, тоже согнутый пополам.

Титяпкин первым нашёл булыжник и сразу запулил его по корабликам.

— Горохов потоплен! — радостно завопил он.

«Няя ква» печально плавала вверх дном.

— Да бли-ин!.. — расстроился Горохов и высыпал снаряды.

— Лучше бы мне отдал! — пожалел Гурька. — Я бы Титяпе отомстил!

Титяпкин сразу перенёс огонь на Гурькину «Сию», а Гурька обрушился на «Зду». Гельбич присоединился к Титяпе и Гурьке, цинично обстреливая их суда: он надеялся, что при помощи вероломства поразить кого-нибудь из противников будет вероятнее. Валерка же спокойно расстреливал «Бочего» Гельбича. Однако артиллерист из Валерки был аховый, и его камень ударил прямо в «Сию». «Сия» подпрыгнула и перевернулась.

— Ты кого подбил, косоглазый?! — взвыл Гурька.

Валерка только хмыкнул. Главное — его «Вда» не повержена.

Коварный Гельбич сощурился — и его снаряд метко опрокинул «Зду».

— Ну, всё! — поник Титяпкин. — Как всегда, победили козлы!..

Валерка и Гельбич теперь могли не спешить. Они встали поодаль друг от друга, чтобы не мешать, и швыряли камни по всем правилам, с прицелом и замахом. Всплески качали «Вду» и «Бочего», но кораблики держались.

Пацаны уселись на песок в предвкушении развязки.

— Если Вентиль выиграет, я до бакена доплыву, — пообещал Гурька.

Но сзади от лагерного забора вдруг раздался требовательный окрик:

— Эй! Эй!.. Вот вы где!

Пацаны оглянулись. За сеткой-рабицей виднелся Лёва.

— Вы чего сбежали из палаты? — гневно спросил он издалека. — Нельзя в тихий час отлучаться! Возвращайтесь в корпус!

Валерка почувствовал, что пацаны внутренне сжались, даже Гельбич опустил руку с камнем. Но чего им бояться Лёву? Лёва — не вожатый!..

— Догадался, где мы, — тихо сказал Горохов.

Валерка посмотрел на пацанов и с ненавистью уставился на Лёву. Лёва был весь из себя такой правильный-правильный — в брюках, в белой рубашке с галстуком… Причём он был правильный не казённо и не напоказ, а по-настоящему. Вот только по ночам он пил кровь, а так — всё хорошо.

— Доиграть не дал… — вздохнул Титяпа.

Гельбич неуверенно потоптался, а потом с досадой швырнул камень, повернулся и покорно поплёлся к забору. Пацаны тоже поднялись на ноги, отряхнулись от песка и уныло потянулись за Гельбичем. Лёва ждал, осуждая товарищей взглядом сквозь ограду. Валерку он словно бы не замечал.

— А как же корабли?! — отчаянно крикнул Валерка вслед мальчишкам.

И для него этот день словно бы начал стремительно пустеть. Конечно, пацы не были ему лучшими друзьями, но всё же они жили общей компанией, вместе играли, вместе маршировали и орали речёвки, и думали они почти одинаково. А сейчас пацы уходили, а Валерка оставался, не понимая, почему пацы не могут тоже остаться здесь, на пляже. Мало ли, чего там Лёва хочет!..

Над искристым мелководьем заполошно галдели чайки, носились над бумажными парусами «Вды» и «Бочего». Валерка глядел на удаляющихся мальчишек, и в душу его медленно закрадывался вещий мертвящий страх, что он остаётся один не только на берегу реки, но и во всём мире.