C оглядкой и без. Несколько книг этой осени

Энн Пэтчетт, «Свои и чужие»

«Синдбад», 2018. Перевод с английского А. Богдановского

Если бы не плохие новости из дома, она так и не написала бы эту книгу. Рукописи всех своих романов Энн Пэтчетт показывала отцу и точно знала, что этот, последний, идею которого она вынашивала уже несколько лет, непременно его расстроит. Даже в пятьдесят, давно став одной из самых известных писательниц современной Америки, в первую очередь она оставалась хорошей дочерью и старалась не огорчать старика без повода. Тем более что повод время от времени все равно находился.

Например, ее отец был крайне недоволен, когда в своем дебютном романе The Patron Saint of Liars Энн сделала одного из героев курильщиком («Ты никогда в жизни не курила. Как можно писать о том, чего не знаешь?! И потом, ты подаешь молодым читателям плохой пример!»). Отставной полицейский, знакомый с языком улиц не понаслышке, он, тем не менее, очень переживал, когда на страницах «Бельканто», книги, прославившей ее на весь мир, она дважды использовала мат («Почему нельзя сказать то же самое, но без грязной ругани?»). Истовый католик, он так и не смирился с тем фактом, что в романе «На пороге чудес», закрепившем его дочь в статусе литературной суперзвезды, есть сцена, где женатый мужчина занимается сексом со своей коллегой («Ты сознательно подтолкнула их к греху прелюбодеяния!»).

Поэтому она не смогла бы показать отцу книгу, где наряду со всем остальным курение и сквернословие будут выглядеть лишь невинными шалостями; роман о двух домах (в шекспировском смысле), стихийно возникших на фундаменте одного разрушенного в результате супружеской неверности; историю о вынужденном родстве сводных детей. Среди которых была она сама. Потому что вымысел в «Своих и чужих» нужен ей лишь для того, чтобы замести совсем уж очевидные следы, превратить серию эпизодов хроники и мифологии их семьи в романное полотно. Отец бы этого не принял.

Но однажды его лечащий врач подтвердил всеобщие худшие опасения: болезнь, пожиравшая отца, перешла в терминальную стадию. Энн старалась об этом не думать, тем не менее факт оставался фактом: теперь она сможет написать книгу и выпустить ее в свет. И, не дожидаясь неизбежной развязки, принялась за работу.

Однако до конца его дней Энн все равно оставалась ему хорошей дочерью. Он так и не узнал, что во время работы над первым романом она на самом деле курила, причем иногда на кухне его дома, пока он спал. И двадцать пять лет спустя она уберегла его от чтения своей десятой по счету книги, где, несмотря на вымышленные имена и переиначенные события, слишком многое напоминало о том, что им всем довелось пережить.

Вскоре после выхода романа «Свои и чужие» Пэтчетт напишет: «В каком-то смысле его смерть стала причиной моего писательского роста. Но если бы я могла выбирать, отказалась бы от этой книги и вернула его назад». Одной из первых, кто прочел рукопись, на этот раз стала ее мать писательница Джинн Рей. Вердикт был краткий и емкий – даже странно, что ни в одном из переизданий фразу не использовали в качестве рекламы: «Ничего этого не было, но все это правда».

Уолтер Айзексон, «Леонардо да Винчи»

Corpus, 2018. Перевод с английского Т. Азаркович

Спойлер: Уолтер Айзексон опишет язык дятла. Таким образом, он воплотит один из незавершенных проектов Леонардо да Винчи, главного героя его новой книги. На протяжении жизни Леонардо вел записи в блокнотах – убористым почерком конспектировал наблюдения и ставил задачи, обращаясь к самому себе во втором лице. Десятки тетрадей и записных книжек. Более семи тысяч страниц. «Надуй легкие свиньи и понаблюдай, растянутся ли они в ширину и длину или же только в ширину». «Научись умножению корней у маэстро Луки». «Опиши язык дятла». Айзексон, автор книг о Бенджамине Франклине, Альберте Эйнштейне и Стиве Джобсе, выступает здесь не столько даже биографом, сколько ангелом-хранителем истории Леонардо, его преданным soulmate. Это именно рассказ одного человека о другом; результат многолетнего личного узнавания.

Ф. Скотт Фицджеральд, «Я за тебя умру»

«Эксмо», 2018. Перевод с английского В. Бабкова и В. Голышева

Наша мультимедийная эра предполагает, что выход более или менее значимой книги должен быть окружен облаком сопутствующей информации, в идеале исходящей от самого автора: интервью в СМИ, встречи с читателями, посты в соцсетях etc. Как будто писатель обязан дополнительно с нами объясниться, ну или хотя бы просто нам подмигнуть. В этом смысле проблема с новым сборником рассказов автора, умершего почти восемьдесят лет назад, очевидна: ничего, кроме собственно книги, у нас нет. Точнее, не было бы, если бы не литературовед Энн Маргарет Дэниел, подготовившая к печати восемнадцать текстов Фицджеральда, не издававшихся при его жизни: каждый она сопроводила обширным комментарием, заранее ответив на все возможные вопросы, в том числе на два самых частых и идиотских: что хотел сказать автор, и как к нему пришла та или иная идея.

Алексей Поляринов, «Центр тяжести»

«Эксмо», 2018

Первое предложение раздражает, конец первой страницы не оставляет выбора: ее придется перелистнуть. Автор не заигрывает с вами, а прикинувшись тихоней, через пару секунд внезапно хватает за загривок и больше не отпускает. «Центр тяжести» Алексея Поляринова начинается как бойко написанная история перестроечного детства – с играми в детективов, одноклассниками-жлобами, книжками Стивена Кинга и наручными часами Casio. Однако примерно на середине возникает ощущение, что книга начинает двоиться, как змеиный язык или древесный ствол с развилкой. Будто автор писал один роман, но в какой-то момент история пошла двумя путями. Впрочем, точно так же здесь двоится, а то и троится сегодняшняя реальность, в которую мы неминуемо погружаемся вместе с повзрослевшими героями: ее узнаешь, ее не хочешь узнавать, ее перестаешь узнавать.Ɔ.