Фото: Сourtney Сook/Unsplash
Фото: Сourtney Сook/Unsplash

Наше зрение отличается удивительно низкой остротой (плохим разрешением) за пределами центральной области поля зрения, то есть того места, прямо на которое мы смотрим. Мы об этом не думаем, потому что обычно переводим взгляд туда, куда хотим посмотреть. Некоторые художники, используя это, добились поразительных эффектов.

Чтобы самостоятельно убедиться в том, насколько быстро теряется резкость по мере отклонения от центра поля зрения, попробуйте задержать взгляд на какой-нибудь букве посередине этой страницы, и, не переводя взгляда, проверьте, как вы видите буквы соседних слов. Скорее всего, окажется, что вы видите какие-то буквы рядом с той, на которую смотрите, но разобрать можете лишь немногие из них. Если вы видите все буквы в строчке, значит, вы перевели взгляд. Рисунок на с. 79 показывает, как резко падает острота зрения по мере отклонения от центра.

Мы настолько четче видим центр поля зрения, потому что соответствующая область в середине (или в самой задней части) сетчатки, центральная ямка, специально устроена так, чтобы обеспечить наибольшую возможную резкость. Здесь есть только одно ограничение: фоторецепторные клетки должны иметь минимальный размер, с которым можно жить. В офтальмоскоп центральная ямка выглядит как крошечное бледное пятнышко — бледное потому, что все кровеносные сосуды и клеточные слои перед слоем фоторецепторов отодвинуты в сторону, чтобы свет попадал к последним настолько свободно, насколько это возможно. Это можно обеспечить только в очень маленькой области, потому что клеточные тела и кровеносные сосуды все же должны находиться неподалеку.

Наиболее резко мы видим в центре поля зрения. По мере отклонения от центра резкость изображения стремительно падает. Если задержать взгляд на точке посередине рисунка, все буквы читаются одинаково хорошо, потому что их размер подобран пропорционально остроте вашего зрения (Источник: Stuart Anstis)

То, что наиболее резко мы видим центр поля зрения, не значит, что остальные части мы видим плохо, — просто здесь у зрительной системы другие задачи, для которых большая резкость не нужна и даже может мешать. С помощью центральной ямки мы исследуем предметы в мелких деталях, а периферическим зрением воспринимаем общую организацию пространства, видим крупные объекты и определяем области, куда нужно направить центральное, или фовеальное, зрение. Фовеальное зрение у нас наилучшим образом приспособлено к восприятию мелких деталей, а периферическое — к регистрации информации в более крупных чертах. 

На этих изображениях среза сетчатки центр глазного яблока находится наверху. Свет поступает сверху и проходит через разные клеточные слои, прежде чем попасть на внешние сегменты фоторецепторов (ту их часть, которая воспринимает свет). Все, что не поглощают фоторецепторы, попадает на пигментный слой, который не дает свету отражаться и снижать резкость изображения. В центре сетчатки в слоях над внешними сегментами фоторецепторов есть углубление — центральная ямка. Ямка получается, потому что тела ганглиозных, биполярных и горизонтальных клеток здесь отодвигаются в сторону (чтобы не мешать свету), при этом своими отростками они остаются связаны с центральными фоторецепторами. Тела клеток-фоторецепторов тоже смещены из области центральной ямки и соединены тонкими отростками с собственными внешними сегментами, а сами внешние сегменты в этой области более длинные и узкие, что позволяет плотнее уложить их. В результате в центре поля зрения можно добиться более высокого разрешения, чем даже всего на несколько градусов сбоку. У орлов исключительно острое зрение; они видят в несколько раз четче, чем человек. На поперечном срезе сетчатки беркута видно, насколько глубока центральная ямка в глазу птицы. Внешние сегменты фоторецепторов еще тоньше, чем у человека, а значит, их можно уложить еще плотнее. При такой высокой плотности рецепторов нужно больше ганглиозных и других клеток сетчатки, которые могли бы принимать их сигналы. Глубина центральной ямки обусловлена большим количеством клеточных тел на сетчатке, которые в этой области сдвигаются в сторону (Источник: Polyak, 1948)

Центральное зрение у нас наиболее острое и, по-видимому, именно оно непосредственно связано с осознанным восприятием, но периферическое зрение тоже имеет большое значение, хоть и выполняет другие задачи. Попробуйте посмотреть на мир через втулку от рулона бумажных полотенец, и вы поймете, о чем речь. Поскольку наше периферическое зрение настроено на восприятие информации в более крупных деталях, чем центральная ямка, им мы видим то, что центральному зрению недоступно, — например улыбку Моны Лизы! 

Глядя на такую знаменитую картину, как «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, сложно по-настоящему увидеть ее. «Широчайшая популярность этой картины отчасти навредила ей, — пишет искусствовед Эрнст Гомбрих в книге “История искусства”. — Лицо Моны Лизы настолько примелькалось на открытках, плакатах, репродукциях, что трудно разглядеть в нем реальную женщину из плоти и крови, запечатленную на холсте конкретным художником». И все же стоит попробовать ради эксперимента «забыть о подлинном или мнимом знакомстве с картиной и постараться взглянуть на нее глазами первого зрителя, — продолжает Гомбрих. — Конечно, сразу поразит одушевленность портрета. Наш взгляд встречается с взглядом Моны Лизы, и по мере рассматривания картины выражение ее лица непрерывно меняется, как у живого человека. Даже в репродукции сохраняется это удивительное свойство, а воздействие луврского оригинала граничит с колдовскими чарами. Улыбка Моны Лизы кажется то насмешливой, то печальной. Все это похоже на мистику, но великое искусство и в самом деле нередко завораживает своей таинственностью».

«Мона Лиза» Леонардо да Винчи. Выражение лица Моны Лизы меняется в зависимости от того, смотрите ли вы на ее губы или немного в сторону (Leonardo da Vinci. Mona Lisa. 1503–1506)

Я послушалась совета Гомбриха и посмотрела на Мону Лизу, как будто вижу картину впервые, и действительно увидела кое-что, чего раньше не замечала. Давайте проверим, произойдет ли то же самое с вами. Посмотрите на ее губы, а потом — на задний план. Теперь снова на губы, затем на глаза. Перемещайте взгляд с губ на другие части изображения и обратно. Сделав это, я поняла, что совершенно отчетливо вижу очаровательную улыбку Моны Лизы, когда смотрю в сторону от ее губ, а когда смотрю прямо на них — улыбка как будто прячется. 

Поскольку выражение лица женщины на картине систематически менялось в зависимости от того, насколько я отводила взгляд от ее губ, я предположила, что на самом деле ничего мистического в ее способности «оживать», может быть, и нет — просто ее улыбка проявляется то сильнее, то слабее в зависимости от уровня детализации изображения, который меняется с расстоянием от центра поля зрения. Чтобы посмотреть, как выглядит улыбка Моны Лизы при разном отклонении от центра, я обработала изображение ее лица, выделив отдельно мелкие, средние и крупные детали. Улыбка Моны Лизы более отчетливо видна на изображениях, где сохранены крупные и средние детали (слева и в центре), но не мелкие (справа). Это означает, что если направить взгляд на задний план или на руки женщины, то губы Моны Лизы — которые вы тогда будете видеть периферическим зрением с низким разрешением — покажутся вам более веселыми, чем если смотреть на них прямо, используя центральную ямку с ее высоким разрешением (конечно, в жизни вы не увидите ничего похожего на рисунок справа, потому что нельзя охватить центральным зрением все лицо Моны Лизы одновременно).

Выражение лица Моны Лизы меняется в зависимости от того, куда смотрит зритель

Это объяснение не исчерпывается тем, что Леонардо сделал губы Моны Лизы слегка размытыми, чтобы придать ее лицу неоднозначное выражение (с помощью техники сфумато). Тогда ее улыбка должна была бы меняться в зависимости от воображения или настроения зрителя, но мне кажется, что это происходит более систематически и просто связано с тем, куда вы смотрите. Я полагаю, что улыбка Моны Лизы выглядит отчетливее на уровне крупноразмерных информационных составляющих изображения, поэтому периферическим зрением нам ее видно лучше, чем центральным. Этим объясняется и неуловимость улыбки: она просто ускользает от прямого взгляда. Когда вы смотрите на губы женщины, улыбка исчезает, так как центральное зрение плохо воспринимает крупные детали. Люди этого не осознают, потому что чаще всего мы не замечаем, что постоянно переводим глаза с места на место и что периферическим зрением некоторые вещи различаем лучше, чем центральным. Мона Лиза улыбается, пока не посмотришь на ее губы, а тогда улыбка вдруг исчезает с ее лица, и, видимо, этим и объясняется ощущение уклончивости, которое отметил Гомбрих. Изменчивость картины передают даже репродукции, а уж в оригинале она совершенно невероятна, так что очень советую вам самим в этом убедиться.

Выражение лица и в реальной жизни может быть легче разглядеть, когда детали размыты, потому что оно определяется работой глубоких лицевых мышц, которые успешно скрадывает подкожный жир. Так что не исключено, что периферическое зрение интерпретирует выражения лиц лучше, чем центральное. Развивая эту идею, можно предположить, что мы используем разные наборы признаков, чтобы узнавать лица отдельных людей и чтобы определять их эмоциональное состояние. С помощью изображений и видеозаписей, на которых воссоздана размытость периферического зрения, можно понять, в каком эмоциональном состоянии человек был на самом деле или насколько он умеет такие состояния изображать. Так, психологические исследования показывают, что мы лучше распознаем ложь, когда не слышим, что человек говорит. Отсюда ученые заключают, что когнитивные процессы высшего уровня, например языковые, доминируют над процессами низшего уровня, такими как зрительные. Я подозреваю, что можно было бы еще точнее оценить правдивость говорящего, если бы его лицо было слегка размыто. И еще я не знаю, как именно проходят кинопробы, но думаю, что тем, кто занимается кастингом, стоит как-нибудь воспользоваться на просмотре периферическим зрением или сделать размытые видеозаписи (а можно просто посмотреть через очки для чтения), чтобы лучше понять, насколько хорошо актер передает эмоции.

Глядя неподвижно на черную точку между двумя рядами букв, можно убедиться, что периферическое зрение не просто размытое — оно неточно передает пространственную информацию

Низкая резкость периферического зрения — это не просто размытость; по-видимому, здесь также теряется пространственная точность информации. Чтобы оценить, насколько неточно периферическое зрение видит пространство, подержите эту страницу на расстоянии около 30 см от глаз, глядя на черную точку в центре верхнего ряда на рисунке. Если неподвижно смотреть на точку в центре, скорее всего, окажется, что вы можете назвать только две ближайшие буквы, синюю C и лиловую A и, может быть, дальние O и S. Другие буквы, то есть те, что находятся в середине каждой цепочки, разобрать сложно. Не то чтобы они были нечеткими — они просто плохо читаются. Теперь посмотрите на второй ряд с размытым изображением этих же букв. Глядя на черную точку, вы, скорее всего, по-прежнему сможете распознать только C и A, но при этом вполне отчетливо увидите, что буквы размыты. Периферическое зрение в пространственном плане настолько неточное, что вы не сможете прочесть буквы посередине, но при этом, как ни парадоксально, оно позволит вам увидеть легкую расплывчатость (или крошечную звезду на ночном небе).

По-видимому, импрессионисты на практике поняли, какое значение имеет пространственная неточность периферического зрения. Детали изображения на картине Клода Моне «Рю Монторгёй в Париже, фестиваль 30 июня 1878 года» как будто перемешаны, небрежно разбросаны в пространстве. Такая манера была серьезным отступлением от принятого ранее более реалистичного стиля с его высокой точностью исполнения; в первых критических отзывах о движении импрессионизма говорилось, что картины как будто «не закончены». Например, если посмотреть на флаги слева или справа от центра, можно увидеть, что красные, синие и белые мазки, изображающие полосы французского триколора, не всегда параллельны и даже не всегда прилегают друг к другу. Эта пространственная неточность — не то же самое, что просто размытость, но она интересным образом воспроизводит наше неточное восприятие пространства на периферии поля зрения. 

Пространственная неточность на картине «Рю Монторгёй в Париже, фестиваль 30 июня 1878 года» — это не просто размытость. Моне воссоздает работу периферического зрения. Неточность в изображении пространства делает картину живой, потому что та как будто изображает один брошенный взгляд, одно мгновение. Кроме того, при каждом взгляде мозг достраивает изображение чуть-чуть иначе, и это создает дополнительную динамику (Claude Monet. La rue Montorgueil à Paris. Fête du 30 juin 1878. 1878)

Пространственная неточность периферического зрения имеет еще одно свойство — иногда между предметами возникают ошибочные связи. Если вы снова посмотрите на точку между цветными буквами, то можете заметить, что «видите» синюю B или зеленую D. Иными словами, ваша зрительная система может соединить цвет одного предмета с формой соседнего. Такое иллюзорное наложение возникает, когда предметы расположены на периферии зрения или лишь мимолетно предстают перед взором. При первом взгляде на картину с флагами на рю Монторгёй все в порядке, но только если не смотреть на них прямо и не разглядывать эти части изображения специально. Пространственные неточности картины не сразу бросаются в глаза, потому что наше зрение тоже неточно воспринимает пространство и достраивает предметы путем иллюзорных наложений. В результате мы видим на рю Монторгёй полноценные флаги, хотя многие из них — просто один мазок краски. Пространственная неточность изображения оживляет его, потому что зрительная система при каждом взгляде по-разному достраивает картину.

Более того, пространственная неточность придает картине ощущение мимолетности, потому что так выглядит изображение, на которое бросили всего один взгляд, как будто запечатлен преходящий момент времени. Из-за низкого пространственного разрешения периферического зрения невозможно создать подробный образ всей сцены по одному взгляду; мы четко видим только ту ее часть, которая попала в область центрального зрения. Картина «Похищение сабинянок» с ее интенсивным действием по сравнению с полотнами импрессионистов выглядит более статичной, потому что содержит огромное количество деталей. Такая высокая степень подробности не соответствует (предполагаемому) мимолетному характеру происходящего на полотне — к тому времени, как вы переведете взгляд с одной свирепой сцены на другую, ситуация уже должна была бы измениться. «Зрительное ощущение, которое отпечатывается на сетчатке, длится не дольше секунды, — писал мастер мимолетного момента Гюстав Кайботт. — Поймать этот отпечаток и есть наша цель». Искусствовед Уильям Зейтц добавляет, что Моне написал сцену на рю Монторгёй «совсем не так, как запечатлел бы ее фотоаппарат, — тот зафиксировал бы тысячу деталей, которых не мог воспринимать никто из участников». 

Картина Никола Пуссена «Похищение сабинянок» богата действием, но выглядит более статично, чем «Рю Монторгёй» Моне. Если бы вы сами наблюдали это событие, то не смогли бы ухватить так много подробностей. След, который такой скоротечный эпизод оставил бы в вашем восприятии, был бы ближе к импрессионизму (Nicolas Poussin. L’Enlèvement des Sabines. 1634)

Вот как описал это Анри Матисс : «…такое изображение не отвечает действительности: моментальный снимок движения мало похож на то, что мы видим в жизни. Отдельный момент, выхваченный из непрерывного действия, не имеет смысла, если мы не можем связать его с предыдущим и последующим».

Наконец, возможно, такая техника живописи подражает нашей памяти, которая, скорее всего, в большей степени основана на новой в эволюционном плане системе распознавания объектов, чем на более древних и примитивных системах восприятия движения и пространственной организации. В таком случае пространственная неточность у импрессионистов одновременно отражает то, что мы видим, бросив один взгляд, то, что мы видим в один определенный момент, и то, как мы помним событие.