Вальсирующие у царских врат. К 100-летию Государственного академического театра им. Евгения Вахтангова
Завтра обещали, что пустят всех. В течение дня можно будет прийти и просто походить по театру. Без всяких билетов. Наверное, разрешат заглянуть в зал. Пока никто толком не знает, как это будет организовано. И кто на самом деле придет. Арбат сейчас место туристское, бойкое. От былой уютной московской патриархальности ничего там не осталось. Только названия близлежащих переулков, застроенных элитной недвижимостью, да великие имена Вахтангова, Скрябина, Щукина на мемориальных досках и бронзовых памятниках. Сам театр тоже в каком-то смысле памятник. 13 ноября ему исполнится ровно 100 лет. Не самый древний театр в Москве, но абсолютно неотделимый от столичной топографии, буквально вросший в арбатский асфальт всеми своими легендами, мифами, судьбами. Театр-гора, театр-остров, театр-пристань. К нему швартуются и от него уходят в свое последнее плаванье большие и малые корабли. А мы? Что мы! Стоим, смотрим и машем им вслед. Или вот, как завтра, встанем в длинную очередь, чтобы молча побродить по знакомым коридорам и лестницам.
Юбилей, как решил художественный руководитель, мудрый литовец Римас Туминас, совсем не обязательно повод для веселья с дежурными тостами и официальными речами. Это день поминовения тех, кого уже нет с нами. День тишины, когда лучше помолчать или вспомнить то, что связано с этими стенами, с этими лицами, которые смотрят на нас с черно-белых фотографий. Еще совсем молодые, красивые, в старомодных театральных костюмах и гримах, которые их почему-то совсем не старят, а, наоборот, только подчеркивают их юность и красоту. Вахтанговцы! Особая актерская каста, особое театральное племя, похожее и не похожее на всех остальных. Сразу вспоминаешь гортанный голос Юлии Борисовой, победительную красоту и клоунские повадки Людмилы Максаковой, растерянную улыбку Юрия Яковлева, бешеный напор Михаила Ульянова, медальный профиль Василия Ланового… Какое было счастье видеть их на сцене. И даже просто знать, что они есть, что у кого-то из них сегодня спектакль.
В детстве я любил ходить мимо витрин вахтанговского театра. Там были выставлены фотографии спектаклей: «Принцесса Турандот», «Цезарь и Клеопатра», «Конармия», «Мещанин во дворянстве», «Лето в Ноане»… Все эти названия с афиш 70-х годов звучали как прекрасная, несбыточная музыка. Помню, как однажды вечером родители вернулись с «Варшавской мелодии». А мне в утешенье за недоставшийся билет принесли чешские конфеты, похожие на разноцветные пуговицы. Шоколад в цветной глазури. Помню их вкус, их цвет. Такие конфеты в обычных магазинах не продавались, только в театральном буфете. И только в Театре им. Вахтангова.
А потом, спустя много лет, в том же самом буфете мы с мамой увидим один из лучших спектаклей в моей жизни «Без вины виноватые». Там Петру Фоменко удалось собрать всех главных вахтанговских первачей. Позднее к их компании примкнул даже тогдашний худрук театра Михаил Ульянов, захотевший сыграть Шмагу. Собственно, из бессмертной реплики его героя и родился замысел спектакля: «Место актера в буфете». Тогда в 1993 году мы все, и актеры, и неактеры, оказались в одном «буфете», не представляя, что будет дальше и какой финал уготован нам в этом стремительно меняющемся и рушащемся мире. Но Театр Вахтангова выстоял. Прошел, как и все, чрез череду кризисов и обломов. Но не рухнул, не развалился. Остров стабильности на Арбате.
Он был им всегда. С самого момента рождения 13 ноября в 1921 году, когда в особняк Берга, расположенный по адресу: Арбат, 26, пришли первые зрители. Играли «Чудо святого Антония» М. Метерлинка. А спустя сезон последовала еще одна историческая премьера. Первый год НЭПа. Холодно, голодно, тревожно. Но на сцене мужчины в концертных фраках, дамы в вечерних платьях от лучшей московской портнихи Надежды Ламановой. Играют, дурачатся, танцуют вальс из «Принцессы Турандот», исполняемый по традиции на гребешках и расческах при помощи папиросной бумаги. В сущности, этот вальс и есть музыкальный групповой портрет вахтанговцев. Вальс обреченных, которые не хотят ничего знать про грядущую разлуку, а будут танцевать до последнего. А что, скажите, им еще оставалось делать в том злосчастном 1922 году, когда, похоронив своего вождя и учителя Евгения Багратионовича Вахтангова, они поклялись сохранить театр, чего бы это им ни стоило. Сойдут из репертуарной афиши и первое «Чудо», и легендарная «Турандот», сносятся фраки, поблекнут и станут музейными экспонатами вечерние платья, выветрится неповторимый студийный дух, но останется гордая осанка, праздничный веселый шик, внутренняя элегантность и нездешнее изящество, по которым безошибочно можно всегда узнать артиста вахтанговской школы.
Конечно, идейно правильные, но не слишком художественные пьесы советских драматургов 40–50-х годов, которые здесь шли в большом количестве, не могли не сказаться на стиле театра. Как и позолоченный герб Советского Союза, который по-прежнему красуется по центру на портале сцены, напоминая об имперских временах, в которые вахтанговцы сумели успешно вписаться, получив престижное звание «академического». Но наряду с какой-нибудь насквозь советской «Стряпухой» или правоверным «Олеко Дундичем» у них всегда наготове имелась иностранная штучка вроде «Мадемуазель Нитуш» с озорными трюками и шутками, которыми артисты веселили не только публику, но и самих себя. Нет, они никогда не были диссидентами, как не были и пуританами, но некие негласные табу и тайные запреты на этой сцене всегда существовали и действуют до сих пор.
Занятную историю рассказал мне на днях замечательный актер и многолетний ректор Щукинского училища Евгений Князев. На репетициях спектакля «Война и мир», где он блестяще играет старого князя Болконского, ему предложили исполнить песенку «Мальбрук в поход собрался». Там, как известно, с героем приключается досадная неприятность в виде начавшейся диареи. Впрочем, в рифму к глаголу «собрался» в песенке звучит совсем другое слово. После репетиций к Князеву подошел один из его студентов и, страшно смущаясь, сказал: «Извините, Евгений Владимирович, а можно вас попросить? Не произносите это слово, пожалуйста. Оно так не идет вам и нашему театру». Теперь в этом месте песенки Евгений Князев лишь беззвучно раскрывает рот. И таких сюжетов в истории театра много.
