Диалоги и искушения. О фестивале искусств «Дягилев. P.S.»

Прошло ровно десять лет. Время от времени Facebook подсовывает мне эту фотографию, сделанную в далеком уже ноябре 2011 года после конференции, посвященной Сергею Павловичу Дягилеву и его «Русским сезонам». Тут и мы, выступавшие, и главные фестивальные организаторы. Фото на память, каких потом скопилось много. Но в этом составе нет ни одной. И, увы, больше не будет. Катя Истомина, обладательница классической «балетной» фамилии, выпускница Московского хореографического училища, специалист по русскому дендизму и знаток международного люкса, в этом году умерла. Жестоко и безвременно рано оборвавшаяся жизнь. И с каждым таким уходом что-то неуловимо меняется, ведь любой фестиваль — это прежде всего люди. Но, конечно, место и время.

Ноябрь, мягко говоря, не сезон для Санкт-Петербурга. Сетовать по этому поводу бессмысленно. Ну да, что-то все время сыплется сверху, и горизонт затянут плотной серой пеленой, на которой графично смотрится черная паутина голых веток и стволов в Летнем саду и Екатерининском сквере. Света очень мало. Его почти нет. И вообще, кажется, что графические листы Добужинского и Остроумовой-Лебедевой оживают в серой, ноябрьской промозглой пустынности. И только чей-то голос, исполненный отчаянной решимости, который год подряд продолжает взывать к прохожим на углу Невского и Мойки бросить все и отправиться в «незабываемое путешествие» в Кронштадт. Почему именно в Кронштадт, бывший главный порт Российской империи, а теперь заштатный, заброшенный, почти убитый советской властью город? Бог его знает! И тем не менее в этом истошном призыве слышится какой-то тайный вызов и судьбе, и погоде, и небесам, и даже обычной житейской логике: ну кто в такую холодину поедет в Кронштадт, продуваемый всеми ветрами насквозь? Но ведь кто-то же поедет!

Не смею сравнивать, но, если вдуматься, что-то подобное предложила Наталья Метелица, директор Петербургского театрального музея, когда двенадцать лет назад задумала и создала международный фестиваль искусств «Дягилев. P.S.». Конечно, это была авантюра. Путешествие к «другим берегам», совсем не сулившее привычных балетных радостей и удовольствий. Но этот маршрут в свое время задал и определил сам Сергей Дягилев, не искавший легких путей в искусстве. «Удиви меня» — фраза, небрежно брошенная им и подхваченная потом Жаном Кокто, стала не только девизом фестиваля, но и названием приза, который ежегодно вручается разным выдающимся людям искусства.

Как сказал один из недавних лауреатов, композитор Леонид Десятников: «Миф Дягилева еще не достроен, и мы говорим о нем с тем же жаром, с каким относительно недавно толковали о Пазолини и Версаче».

Миф требовал не столько музейной консервации, сколько совершенно нового осмысления. Не столько любовного воссоздания легендарных балетов (что само по себе было бы, наверное, тоже неплохо), сколько последовательных усилий по расширению общепринятого культурного горизонта, попыток разнообразить наш художественный ландшафт. Поэтому к балету и современному танцу в фестивальной афише вскоре добавилась и симфоническая музыка, и опера в концертном исполнении, и концептуальные выставки, и даже мода. Так постепенно сложился микс из классиков и новаторов, из салона и авангарда, из признанных звезд и дебютантов. Сейчас уже не установить, чем всех зацепил Дягилевский фестиваль? Что в нем такого особенного, если из года в год не самые праздные люди, невзирая на тоску петербургского ноября, дружно стремятся на его премьеры и выставки? В чем причина? Несокрушимое обаяние Наташи Метелицы? Имя Дягилева? Праздничная и одновременно какая-то напряженная балетоманская атмосфера на спектаклях, какой сегодня нет ни в Большом, ни в Мариинском театрах?

И фото, с которого я начал свой рассказ, — это ведь тоже в каком-то смысле один из портретов фестиваля. Очень разные люди, очень разные интересы. Обстоятельства могут уводить нас сколь угодно далеко от театра и Петербурга, но раз в год мы обязательно будем стараться сюда вернуться. А когда в прошлом году из-за закрытых границ все зависло и стало непонятно, состоится ли фестиваль вообще, выручила, как это часто бывало в судьбе Сергея Павловича, великая мадемуазель Шанель. Одноименный балет с участием Светланы Захаровой напомнил о том, что ни в коем случае нельзя никогда сдаваться. Фестиваль должен жить.

В этом году главным героем стал Анжелен Прельжокаж и его «Лебединое озеро». Мы немного с ним знакомы. Он всегда грустный, небритый. В черных одеждах, делающих его похожим на боснийского беженца или албанского горца (кем в действительности по своему рождению он является). При этом учтивые манеры французского маркиза версальских времен. Его «Лебединое озеро», конечно, абсолютная сенсация, вызвавшая резкую полемику среди балетных критиков. Кто-то сетовал, что Чайковский хореографа подавил, что радикальное переписанное либретто не совпадает с классической музыкой, что пластическому языку не хватало яркости и новизны. Но то, что Прельжокаж со своей молодой труппой удивил и даже потряс всех — не подлежит сомнению. И бурная реакция зала Балтийского дома — лучшее тому подтверждение.

Фото: Михаил Вильчук

Удивила и заинтриговала интерактивная выставка «Пять искушений Иоганна Фауста» в Шереметевском дворце. Она была задумана как путешествие по нескольким музыкальным сочинениям на тему великого мифа доктора Фауста. Музыка Листа, Берлиоза, Гуно, Бойто и Шнитке ведет нас через черные залы, затянутые звуконепроницаемой тканью, какой обычно обивают студии аудиозаписи. На наших глазах миф обретает все новые подробности и очертания, рождает неожиданные ассоциации и смыслы. Вот дирижерская палочка Берлиоза, похожая то ли на скипетр, то ли на учительскую указку, — слоновая кость и выгравированная дата — 1868 год. Именно тогда в Петербурге впервые прозвучала его «Фантастическая симфония». Или беломраморный «Андрогинный портрет», где сошлись черты мужские и женские, небесное и земное (художник Егор Крофт). Есть тут и арт-объекты Андрея Бартенева, и знаменитый видеопроект «Пир Трималхиона» группы АЕС+F.

А в витрине зала, посвященной сочинению Альфреда Шнитке, я заприметил знакомую обложку конверта старой виниловой пластинки «Как тревожен этот путь» — первый диск Аллы Пугачевой, за которым мне когда-то пришлось отстоять на солнцепеке бесконечную очередь, тянувшуюся к входу магазина «Мелодия» на Новом Арбате. Этот безвинный диск по замыслу куратора стал наглядной иллюстрацией сердитых слов Шнитке о том, что «шлягер — это хорошая маска для всякой чертовщины, способ влезть в душу». Наверное, поэтому он в свое время пригласил Аллу Пугачеву исполнить танго Мефистофеля-карателя. Та не стала отказываться, но что-то там у них не сошлось. Была только одна-единственная репетиция, после которой композитор слег с инфарктом, премьера была отложена на четыре месяца. Потом ее сыграли в Вене и в Москве, но уже без Пугачевой, которая, по ее собственному признанию, с большим облегчением восприняла известие, что Мефистофеля ей петь не надо.

Фото: Предоставлено автором

Кстати, в рамках выставки Инженерный театр АХЕ подготовил эффектное алхимическое действо под названием «Протофауст», где вместе с актерами задействованы настоящий огонь, песок и вода, как бы возвращающие нас к главным стихиям бытия. Все это в пространстве старинного дворца XVIII века, в непосредственной близости от дома, где жила Анна Ахматова. И эти постоянные пересечения с историей и мифом Петербурга тоже входят в состав сюжета «Дягилев. P.S.».

Но а для меня, наверное, самый прекрасный момент фестиваля, ставший его узнаваемым знаком, — это когда на финальных поклонах гвоздики красным дождем падают под ноги танцовщикам. Они этого не ждут и каждый раз испуганно вздрагивают, вжимая шеи в свои худенькие балетные плечи. И радуются, когда понимают, что это всего лишь цветы, а не какая-нибудь тяжесть, случайно сорвавшаяся с колосников, чтобы их изувечить. Сцена — место повышенной опасности. Особенно когда речь идет о камерных дуэтах modern dance. Здесь не скрыться ни за характеры, ни за сюжет, ни за постановочные эффекты. Одна ничем не прикрытая, беззащитная правда тела, пытающегося договорить жестами и позами то, что никогда бы не удалось сказать словами. Вообще те дуэты, которые мы увидели на сцене Александринского театра, оказались на удивление многоречивыми.

Такое чувство, что после почти годового карантинного заточения артистов балета выпустили на волю и они не могут надышаться воздухом просторной большой сцены, натанцеваться, «наговориться» друг с другом.

«Диалоги» (так называлась программа) про ненасытную жажду касаний и объятий, про потребность ощутить собственной кожей чужое тепло и нежность, про неподконтрольное желание близости, про страх и ужас в одно мгновенье все это потерять. Между страхом и желанием разворачивается коллизия большинства мини-балетов. Между отчаянием и надеждой выстраиваются отношения в этих дуэтах. Иногда к ним примешивается чисто антропологическое любопытство, как в «Экспромте» Саши Вальц, — каких еще таких тайн мы не знаем про наше бренное тело? Иногда вдруг вспыхивает и начинает искрить сумасшедшая юная любовь — главное электричество «Джульетты и Ромео» Матса Эка. Или, наоборот, танец оборачивается попыткой справиться с тьмой вокруг и в душе, как у Иржи Килиана в его гениальном опусе «14’20». Или как в дуэте двух двойников у Эммы Портнер «Острова», где на языке современной хореографии рассказана вся нынешняя фемповестка. Ну и иронию тоже никто не отменял. Оран Нахирин покусился на святое — на «Болеро» Равеля, где две девицы в черном, вращая руками, как на школьных уроках физкультуры, и призывно покачивая бедрами, как профессионалки на Пляс Пигаль, разыграли свою танцевальную версию. Конечно, этому до «Болеро» Бежара с великой Майей Плисецкой как до Луны. И тем не менее музыка принадлежит всем. Не надо оглядываться на предшественников: их подвигов уже никому не повторить, их вершины остаются непокоренными.

Но есть сегодняшняя жизнь, и эта бледная, бедная молодость, которая после спектакля, составив столы в буфете Александринского театра, бурно радовалась короткой передышке в изнурительном гастролерском марафоне, когда можно вот так просто посидеть, выпить, поболтать. Никуда не торопиться. Мы любовались, глядя на них.

И это действительно стало изящным постскриптумом, срежиссированным самой жизнью и, конечно, худруком фестиваля Наташей Метелицей, которая в двенадцатый раз вместе со своей командой, состоящей исключительно из одних только женщин, приняла на свои плечи этот несусветный по тяжести груз.

— А где же мужчины? — поинтересовался я.

— Нам помогает Сергей Павлович Дягилев, — гордо заявила Наташа.

Под такой защитой точно не пропадешь.