Как вы прекрасны. О чем рассказали звезды французского кино в новом году

В главных ролях — Ален Делон, Жан-Луи Трентиньян и Андре Дюссолье. Нет, я не сошел с ума. Знаю, что такого фильма нет. Тем не менее я его посмотрел в эти новогодние каникулы. Он состоял из трех частей: вначале новый фильм Франсуа Озона «Все прошло хорошо», потом документальный фильм «Трентиньян о Трентиньяне» режиссеров Ива Эланда и Люси Карье и большое часовое интервью с Аленом Делоном, которое взял для TV5 Monde телевизионный ас Сирил Вигье. Все трое на разные лады говорят о старости, об ожидании смерти, о праве на смерть.

Самый молодой из них — Андре Дюссолье. Если верить Википедии, ему всего-то 75. То есть войны не видел, в Индокитае не воевал, с Брижит Бардо и Роми Шнайдер в любовных отношениях не состоял. Никогда международной звездой не был. И вообще успеха добился, можно сказать, только под старость, когда предыдущая гвардия потихоньку стала сходить со сцены. Но оказавшись в фильме Озона старше себя самого на десять лет, он сыграл за них всех, великих, звездных, легендарных. Сыграл то, что по праву должны были сыграть они, но по вредности или немощи не захотели. А может, им никто и не предложил?

Два часа экранного времени с перекошенным от инсульта лицом пролежать на госпитальном ложе, стеная от боли и из последних сил проклиная немилосердную судьбу, а заодно всех ближних и дальних, — роль, конечно, не подходящая для прощального бенефиса. Тем не менее Дюссолье абсолютно прекрасен. 

Не удивлюсь, если его героические усилия будут увенчаны заслуженным «Сезаром». Впрочем, могут и не дать. Прогрессивная французская общественность Озона не жалует, считая его холодным манипулятором, беспринципным конъюктурщиком и вообще сомнительным типом. И даже положительные рецензии на «Все прошло хорошо» звучали как бы немного через губу: как странно, что у такого поверхностного режиссера мог получиться такой сильный фильм. В Канне, само собой, тоже ничем не наградили, хотя «Все прошло хорошо» долго лидировал в списке фестивальных фаворитов. 

Но какое все это имеет значение, когда тебе в упор показывают то, что никого не минует. Когда у тебя на глазах разворачивается не придуманный, а подлинный закат Европы с больницами, памперсами, темнокожими сиделками, капельницами, приступами деменции, таблетками от всего на свете, кроме одного, самого необходимого — невозможности поскорее прекратить эту муку. Собственно, об этом молит герой Дюссолье свою твердокаменную, упрямую дочь, которую играет Софи Марсо. 

В конце концов она сдастся и найдет ему ангела смерти в лице магической Ханны Шигулы. И вот тогда фильм Озона осенит сияние великого кино, а вместе с ним и тень бессмертной Марии Браун, которая, оказывается, не погибла в пожаре у Фассбиндера, а выжила и спустя много лет продолжает колесить по Европе, где за умеренное вознаграждение помогает свести счеты с жизнью всем желающим. Это ведь она нашептывает в финале своим теплым контральто с немецким акцентом: «Все прошло хорошо». 

И голос Ханны Шигулы звучит как нежная колыбельная, как последнее утешение и забота, на которые вправе рассчитывать все горемыки, не захотевшие длить муку дряхлости и беспомощности под названием «счастливая старость». 

…А вот Жан-Луи Трентиньян никого ни о чем не просит, а просто сидит и ждет своего часа у себя в Провансе. Это не фигурально, а буквально так. Маленький, худенький, весь как будто выточенный из слоновой кости, похожий на восточного божка или японскую нэцке. Любимый талисман Бертолуччи и Ромера, Лелуша и Шаброля — один из главных актеров великого кино 60–70-х годов. 

Больше всего мне всегда нравился его рот. Он нечасто улыбался, показывая свои крепкие крестьянские зубы. И вообще Трентиньян на экране был не говорлив. Он больше молчал и смотрел своим долгим немигающим взглядом. Но его чувственные губы, будто чуть припухшие от долгих поцелуев, хранили разгадку его неотразимости. Это сочетание хрупкости и силы, уязвимости и упрямства, вечного соблазна и внутренней жестокости. За рулем порша, в постели с самыми красивыми женщинами европейского кино, за рюмкой пастиса, идущий на обгон, на мокрое дело, на абордаж — он всюду оставался изящным, компактным, хладнокровным французом, так хорошо помещавшимся в любом кадре, так удачно вписанным в кино любого класса и жанра. 

Меньше всего Трентиньян старался играть: только глаза, только обиженные губы и недрогнувшие мускулы на лице. Магия! В фильме «Трентиньян о Трентиньяне» немного фрагментов из его интервью разных лет. «Я хороший муж…», «я идеальный отец…», «я никогда не расстаюсь со своей семьей на время съемок…» Он говорит это с извиняющейся интонацией. Как будто заранее просит прощения у всех, кого разочаровал. Похоже, он сам хотел в это верить. И всеми силами старался избежать наглого вторжения желтой прессы в свою частную жизнь. Не удастся. 

Спустя годы он признается, что у него был роман с Роми Шнайдер. И что вел он себя тогда как полный идиот. Что во время войны его отец был арестован как участник Сопротивления, а когда вышел из тюрьмы, выяснилось, что половина женского населения их городка обрита наголо — так метили после войны женщин, спавших с немцами. Среди них была и его жена, мать Жана-Луи. 

— И что? — задохнулся интервьюер. 

— И ничего! Стали жить дальше. Но это был ад. 

Только спустя много лет отец, цедя каждое слово, скажет ему: «Как ты мог это допустить!» И Жан-Луи постесняется спросить, что именно он «допустил»: измену матери или ее публичное унижение? 

А потом смерть его дочерей. Вначале крошки Полин. Так и непонятно, что тогда произошло в Риме. Официальный медицинский вердикт: задохнулась в своей кроватке. В то утро ему надо было ехать на съемки «Конформиста». Бертолуччи разрешил не приезжать. Но его страховка не предусматривала такие случаи: аппендицит — да, смерть дочери — нет. Он продолжал сниматься. Смена за сменой. День за днем. Почему он тогда не умер? Почему остался жить? Наверное, потому что у него оставалась Мари? 

С женой Надин они потом развелись. Он перестал говорить в своих интервью, что он хороший семьянин. Но он знает точно, что был хорошим отцом. Мари была главной любовью его жизни. Они ссорились, мирились, они обожали другу друга. Он ревновал ее к бесчисленным мужьям и ухажерам. Чувствовал в дочери дикий и необузданный нрав ее бабушки, своей матери. 

В последний год они подготовили поэтическую программу на двоих и читали со сцены Аполлинера — «Письма Лу». 

«Воспоминания как эти пустыри/ Где только вороны рассыпаны петитом/ Могилою земля и сколько ни мудри/ Аэроплан любви снижается подбитым». 

Наверное, он так представлял себе финал своей карьеры. Никакой суеты, обычно царящей на съемочной площадке, никаких больше режиссеров-диктаторов, продюсеров, PR-агентов. Только полутьма зрительного зала, только сцена с двумя пюпитрами, только он и Мари… 

Ее не станет в 2003 году. Ее приятель, маньяк, психопат, убийца, забьет ее до смерти на съемках в далеком Вильнюсе. Будет громкий судебный процесс, о котором писала вся международная пресса. На похоронах дочери он снова ощутит себя мировой звездой. Забытое и мерзкое ощущение после стольких лет размеренной, пенсионерской жизни в Провансе. Парня того выпустили досрочно и, кажется, потом посадили снова. Но Жана-Луи это не касается. Его почти ничего уже не касается. 

«Когда ты теряешь то, что было дороже всего в жизни, остается только ждать, когда эта жизнь, наконец, закончится», — говорит очень старый человек, глядя прямо перед собой в кадр. 

И мускул не дрогнет на его лице. А когда камера почтительно отодвигается, мы видим, что он сидит у подножья огромной стены. То ли это замок, то ли крепость, бог весть. Маленькая, потерявшаяся фигурка мальчика Кая, успевшего стать пергаментным старичком, пока выкладывал на песке свое слово «Вечность». 

…В прошлом году Ален Делон разослал к Рождеству свою именную открытку, на которой он изображен со своей бывшей женой Натали. Еще совсем молодые, неуловимо похожие друг на друга. Будто брат и сестра. Делон знал, что Натали смертельно больна, что жить ей осталось недолго и что это ее последнее Рождество. Пусть хотя бы так, на рождественской открытке они побудут вместе — Madame & Monsieur Delon поздравляют, желают и все такое…

Она приедет его проведать в поместье Души, где он приходил в себя после инсульта. Сын Энтони выложит в инстаграме фотографию папы и мамы. Наконец-то они вместе после развода, случившегося полвека назад. Они там вполне бодрые. Улыбаются. А через две недели Натали покончит с собой. Это было ее давнее и продуманное решение. Сын был рядом. 

Обо всем этом Делон рассказал в большом интервью знаменитому телевизионному журналисту Сирилу Вигье. Судя по пейзажам, возникавшим в кадре, интервью записали еще весной, но в YouTube выложили только сейчас. Все полтора часа Делон мужественно держал удар. Никакого старческого бреда, ни малейшей жалости к себе. Ни одной попытки уйти от ответа на неудобный или рискованный вопрос. 

Надо сказать, что и Сирил Вигье был великолепен, как финалист Уимблдона. Его подачи, его энергия, его азарт провоцировали и возбуждали Делона, который тоже хотел показать класс. Вот, смотрите, как настоящие звезды должны давать интервью. Это ведь тоже роль, которую надо сыграть так, чтобы никто не заскучал и не захотел переключить на другой канал. Делона нельзя выключить. Нельзя заставить молчать. Он будет говорить то, что считает нужным. О политике, о Макроне, о Байдене, о Путине, об эвтаназии, о ковиде, о новой этике… Он не знает и не хочет знать, как устроен интернет, ему плевать, что о нем пишут в сетях и какого мнения о нем блогеры со своими миллионами подписчиков. Он буквально восстал со смертного одра и научился снова ходить без костылей не для того, чтобы слушать брань в свой адрес или вступать в глупые дискуссии с феминистками. Кому какое дело, кого хотел он или кто хотел его? Жизнь, в которой никто никого не хочет и не пытается соблазнить, обречена на гибель.

— А правда, что вас соблазняла Эдит Пиаф? — волнуется Сирил.

— Правда. 

— И что? 

— Ничего. Я старался быть предельно галантным, но мне пришлось ей отказать. 

— А мужчины? Вас домогались мужчины? 

— Да.

— И что? 

— Ничего. Когда я доходчиво объяснял им, что это меня не слишком интересует, они оставляли меня в покое. 

Все ответы как литые пули. Ни разу не промахнулся. И обязательная улыбка. Неутраченный рефлекс бывшего красавца: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь…» Иногда это у Делона получается даже зловеще. Оскал старого хищника, празднующего свою победу. 

Сейчас для него главный вопрос: где быть похороненным? Он столько раз говорил во всех интервью, что хочет лежать вместе со своими псами. В Суши больше 30 собачьих могил. Но он теперь все больше склоняется к родительской могиле на обычном городском кладбище. Чтобы все честь по чести, как полагается правоверному католику. В старости все хотят снова воссоединиться со своими мамой и папой. Делон не исключение. 

И еще он хочет напоследок сыграть в кино. Да-да! Делон мечтает о своей последней роли. Он говорит о ней так, как когда-то Леонид Утесов — о своей последней песне. Знакомая интонация звезды, недополучившей аплодисментов и обожания. Надо еще подзаправиться! Вы так не считаете? Почему нет? 

У него есть варианты, он еще не решил. Он совсем не против, чтобы режиссером была женщина. В разговоре промелькнуло имя Лизы Азуэлос, мастеровитой режиссерки, снявшей успешный байопик «Любовь и страсть Далиды», а также фильм под возбуждающим названием «Как ты прекрасен». Собственно, это то, что Делон хочет услышать больше всего. Вчера, сегодня и всегда.

…Мы видим, как Делон медленно бредет по газону, давно превращенному в кладбище для его любимых псов. Одной рукой он опирается на плечо Сирила. Голубой шарф через плечо. Мы слышим его эпохальный голос: «Этот мир мне не подходит, и я покину его без малейших сожалений. Я давно уже живу в своем вымышленном мире, где меня ничего не держит, кроме воспоминаний». А напоследок он процитирует выдающегося писателя и естествоиспытателя XVIII века Жоржа-Луи де Бюффона: «Все люди умирают от печали». 

Явно желая добавить чуток оптимизма своей программе, Сирил спросит его: 

— А вы помните, Ален, периоды, когда были счастливы?

— Ну, тут все просто. Я был счастлив, когда был Аленом Делоном в кино.