Тени незабытых
У выставки, посвященной известной личности, задача невероятная по сложности – изобразить героя так, чтобы мы поверили в его присутствие в музейных залах. Хотя вот ведь вопрос, кого и что пытаются воскресить кураторы – героя настоящего или миф о нем? Андре Мальро – писатель-романист, авантюрист и путешественник, искусствовед-оригинал, герой Сопротивления, «правая рука» де Голля и на протяжении десяти лет министр культуры Франции. Его биография (общеизвестная, но реальная лишь отчасти) пестрит приключениями и геройствами. Чего стоит одна только археологическая экспедиция в Камбоджу в двадцатилетнем возрасте и попытка незаконно вывезти из страны барельефы древних кхмерских храмов (об этом – роман «Королевская дорога») или поиски затерянного города царицы Савской в Аравийской пустыне, когда на обратном пути самолет Мальро едва не разбился. Или более официальный (и достоверный) первый визит в СССР в 1934 году, выступление на Первом съезде советских писателей, знакомство с Мейерхольдом и Эйзенштейном, которые планировали поставить спектакль и снять фильм с музыкой Шостаковича по «Уделу человеческому», как раз получившему Гонкуровскую премию. Рассказывая о Мальро-человеке, рискуешь заблудиться между действительным и воображаемым. Однако выставка в Пушкинском музее, приуроченная к «Декабрьским вечерам» и придуманная Ириной Антоновой, лично знавшей Мальро, ставит задачу более грандиозную, пытаясь воссоздать в реальности «воображаемый музей» Мальро на основе искусствоведческих эссе, написанных им после войны (выставка продлится с 30 ноября по 12 февраля).
«Воображаемый музей» по сути своей – современный интернет, умозрительное пространство, где каждый формирует собственный идеальный «музей без стен». История искусства в подобном прочтении – череда метаморфоз, вечное обновление, где «всякое произведение рождается как исключение».
В Ренессанс вклинивается Средневековье, в историю импрессионизма – Восток и африканские маски, отдельные работы складываются в сложные и не всегда очевидные группы ради наглядной демонстрации идей. «За каждым шедевром мечется или ропщет укрощенная судьба». Мальро для своего музея довольствовался фотографиями. Составить его из подлинников – задача почти утопическая, которая оказалась под силу только президенту ГМИИ им. Пушкина. Основательно перетряхнув собственную экспозицию и запасники, Ирина Антонова с группой сокураторов дополнила их работами из европейских музеев и частных собраний. Здесь будут знаменитые «Голова заложника» Фотрие и «Джаз-банд» Дюбюффе из Помпиду, Брак и Руо из Музея Парижа, Антонелло да Мессина из Берлина и Веласкес из Будапешта, Моранди из Эрмитажа и ряд работ XIX века из Орсэ, включая такие шедевры, как «Портрет Жоржа Клемансо» и «Срезанные белые пионы и секатор» Эдуарда Мане или «Борьба арабских лошадей в конюшне» Делакруа. Кроме того, дочь Мальро Флоранс предоставила для выставки несколько произведений из личной коллекции отца – литографии Жана Фотрие, живопись Брака и скульптуру индейцев Аризоны. А отдельный зал отдали под livre d’artiste («книгу художника»), созданные работы на основе книг Мальро по большей части его друзьями – Леже, Шагалом, Массоном и русским эмигрантом в Париже Александром Алексеевым.
В поисках личности можно отправиться в Новый Манеж, где к 125-летию одного из самых цитируемых писателей ХХ века развернулась выставка «Булгаков. Две биографии» (28 октября – 9 января). Пожалуй, ее можно считать одной из самых удачных реконструкций несуществующего – редакций газет и журналов, печатавших молодого писателя, фойе МХТ, где место портретов заняли цитаты из «Записок покойника» и шаржи Бориса Ливанова на знаменитых прототипов, наконец, квартиры из давно снесенного писательского кооператива в Нащокинском переулке, где Булгаков прожил последние шесть лет по соседству с Мандельштамом, Ильфом, Петровым и где были написаны «Записки покойника» и «Мастер и Маргарита».
Три крохотные комнаты с кухонькой и балконом нарисованы на полу и точечно наполнены сохранившейся мебелью: секретер красного дерева, кресло с полосатой обивкой, большое зеркало, вешалка в прихожей – все, что осталось от дома, куда в других исторических обстоятельствах приходили бы поклонники романа в надежде на мистическую встречу если не с Мастером, то хотя бы с Азазелло. Теперь же – никакой мистики. И больше всего сражают документы ОГПУ – свидетельства того, как год за годом следили, травили и убивали. Как ни странно, именно они затягивают в то время, рисуя достоверную картину без прикрас.
О времени рассказывает еще одна выставка в филиале Пушкинского, Мемориальной квартире Рихтера – «Дмитрий Шостакович – Святослав Рихтер. Вариации на тему эпохи» (9 ноября – 22 января). Они познакомились, когда советская пресса громила «Леди Макбет Мценского уезда», подружились во время подготовки к премьере вокального цикла Шостаковича «Из еврейской народной поэзии», в которой участвовала жена Рихтера Нина Дорлиак. Каждая комната легендарной квартиры посвящена одному из произведений композитора, а визуальный ряд дополнен рисунками современников и скульптурными портретами.
Все это – словно тоска о невозможности оказаться с ними в одной комнате. Талант – художественный и человеческий – притягателен, и это его магия заставляет пить кофе у таблички Hemingway в «Клозери де Лила» на Монпарнасе, искать в московских переулках подвал Мастера и слушать старые шипящие пластинки. И все же воображаемые встречи, как и «Воображаемый музей», существуют в голове смотрящего и плохо поддаются музеефикации.Ɔ.