Александр Аузан: В России «две страны в одной»

«Культурный код» — это образное выражение или уже профессиональный термин? Когда мы произносим его, о чем мы говорим?

«Культурный код» — выражение, разумеется, образное. Оно появилось по аналогии с генетическим кодом, и мы вправе употреблять это понятие, если в состоянии его раскрыть, объяснить, что в него входит, декодировать.

Давайте декодируем?

Культурный код — это некоторые ценности и поведенческие установки, которые влияют на экономические явления. Как на глобальном уровне — на уровне цивилизаций и наций, так и на уровне локальном — на поведенческие установки граждан.

Лучшая модель для декодирования сформулирована голландским социологом Гертом Хофстеде. В исследовании социолога всего шесть характеристик: индивидуализм — коллективизм, маскулинность — феминность (в зависимости от того, натиском или гибкостью вы пытаетесь решить задачу), дистанция власти (оценивается отношение к власти как к чему-то сакральному либо как к деловому партнеру), фактор избегания неопределенности — очень важная характеристика, это отношение людей к будущему. И последняя характеристика — терпимость: готовность — неготовность примириться с теми или иными обстоятельствами.

Сейчас за нашей спиной уже 30 лет исследований по этому вопросу, полевая социология, анализ различных моделей культуры, эксперименты. В целом культурные коды, портреты большинства цивилизаций и наций мы себе представляем.

Можно ли изменить культурный код народа какими-то специальными  усилиями и как это отразится на экономике страны?

Сначала отвечу про смену культурного кода. Есть интересная работа, которую написал экономист Альберто Алесина. Он изучал, что происходит с восточными и западными немцами после объединения Германии в 1990 году, какие случились изменения, как быстро, каким темпом представители разных субкультур сближаются. Это исследование, изложенное в работе Good bye Lenin (or Not?), показало, что значимые изменения происходят в обществе в среднем за 25 лет — это длина поколения. А конечный, сформировавшийся результат можно увидеть за 40 лет. Этот же срок, кстати, сообщала нам Библия: Моисей именно 40 лет водил по пустыне свой народ, чтобы избавить от воспоминаний о рабстве. Таким образом, сроки целенаправленного изменения паттернов — одно поколение. При этом, если не предпринимать специальных усилий для изменений, какие-то характеристики могут сохраняться веками и тысячелетиями.

И это тоже можно отследить?

Да. Тут приведу пример из лекции, прочитанной на нашем факультете, итало-американским экономистом Альберто Бизином. В XIV веке в Италии свирепствовала чума. Люди в те времена по-разному объясняли себе происходящее и, соответственно, демонстрировали разные реакции. В городах и деревнях, где считали, что чумной яд разносят евреи, на евреев были гонения, а в других городах полагали, что чума — это кара Господня за людские грехи и евреи тут совершенно ни при чем. Проходит 600 лет. Вторая мировая война. Италия оккупирована нацистами, которые пришли «окончательно решать еврейский вопрос». Так вот, в тех деревнях и городах, где в XIV веке обвиняли евреев в распространении чумного яда, в XX веке их выдавали нацистам — а в остальных регионах прятали от немцев и помогали спастись. Бизин говорит, что это ярко демонстрирует «длину культурной волны», она может быть огромной: 600 лет. И Средневековье может проявляться в современном мире совершенно неожиданно.

Теперь о том, можно ли целенаправленно изменить культурный код. Да. При этом действовать нужно очень деликатно. Давайте рассмотрим яркий пример целенаправленного изменения культурного кода страны. В конце XIX века Япония — закрытая, слабая, отсталая, умирающая восточная страна. Ее заставили открыться миру, чтобы европейские державы получили доступ к японскому рынку. Прошли реформы Мэйдзи — японцы приняли абсолютно новые культурные установки, попробовали стать англичанами: стали носить цилиндры, читать Дарвина и Локка. Дало ли это результат? О да! И кстати, Россия, наши предки, первыми этот результат почувствовали, потому что никому не известная восточная страна в военно-морском сражении под Цусимой в 1905 году разбила знаменитый российский флот.

После поражения во Второй мировой войне, после еще одной волны вестернизации произошло так называемое японское экономическое чудо. Но потом пошло торможение, некоторые исследователи объясняют это тем, что культурный код страны был поврежден. И именно отсюда высокий уровень самоубийств среди населения, нежелание молодежи работать и так далее. По этой версии, японцы фактически заплатили за экономический успех слишком высокую цену — они сломали свою идентичность.

Можете назвать успешные примеры изменения культурного кода страны и положительного влияния на экономику? 

Да, я назову тех, кто шел после Японии: Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур. Мы знаем, как они преобразовывали культурные коды, как они их использовали и меняли. Мы знаем, что всюду рос индивидуализм, снижалась дистанция власти, снижалось избегание неопределенности. В ходе длинных реформ и преобразований, которые мы теперь называем Восточноазиатской модернизацией, процесс проходил успешно. И тут важно уточнить: почему успешно? Я и мои коллеги по экономическому факультету Института национальных проектов делали в 2012 году доклад о культурной модернизации в ходе «восточноазиатского скачка». Главным моментом нашего доклада был тезис: не столько важно то, что страны меняли в ходе реформ, сколько важно, что они оставляли, выбирали внутри своей культуры, чтобы опереться. Они не сносили целиком идентичность, а убирали то, что мешает развитию, при этом оставляя и используя какие-то важные для своего народа характеристики.

Можете привести пример?

Давайте возьмем Южную Корею — это самый, может быть, красивый пример. Весь мир сейчас знает об успехах Samsung, крупнейшего конкурента Apple. Этот успех закладывался в очень странной конструкции, когда в 1950-е годы в Южной Корее стали создавать чеболи — крупные машиностроительные концерны на базе — внимание! — клановых, родственных связей. Не отказываться от традиционного уклада, не ломать его оказалось чрезвычайно правильным решением. Работники этой семьи-предприятия понимали, кто старший, кто авторитет, кто кому должен подчиняться. В итоге: низкие трансакционные издержки, хороший экономический результат.

Мы говорили выше, что во время реформ самое важное — опираться на что-то значимое для нации. В Южной Корее это были поведенческие установки, привычка населения к рисоводству: культура, которая требует точного соблюдения правил, следованию многовековым традициям и определенным инструкциям. Корейским крестьянам во времена реформирования объяснили, что в машиностроении все так же: вам просто надо следовать инструкции, делать последовательно первое, второе, третье, двадцать четвертое, и у вас все получится. Им такой подход был близок, и все действительно получилось.

Опираясь на традиционную культуру, получили заметный экономический рывок?

Знаете, какой еще важный шаг сделал Samsung после кризиса 1997 года? Он обязал всех своих инженеров снять галстуки и получить образование в сфере искусства. Это и стало условием последующих прорывов.

В дискуссии Международного культурного форума «Деловая культура», организованной ВЭБ.РФ, много и подробно обсуждали взаимосвязь культурного развития государства и его экономики. Расскажите, какие детали, особенности культуры страны влияют на развитие экономики государства в первую очередь?

В своей книге «Культурные коды экономики» я рассказываю о нескольких важных кодах, или законах, которые связывают ценности, поведенческие установки с экономикой. 

Первый состоит в том, что самого высокого результата в уровне валового продукта на душу населения достигают страны, жители которых стремятся к самореализации и относятся к религии как к частному делу человека. «Закон экономического успеха» прослеживается по так называемой карте Инглхарта, обобщающей полевые исследования, проведенные за 30 лет в более чем 100 странах.

Второй код, который мне кажется наиболее интересным и важным, связан с конкурентными специализациями стран. Почему у одной нации все получается в одной сфере и не получается в другой, и наоборот. Все мы, в России, понимаем, о чем речь, когда говорим об «эффекте Левши». В нашей стране часто делается какое-нибудь важное техническое открытие — скажем, русский Владимир Зворыкин придумал телевизор. Но экономический эффект от изобретения телевидения получают другие страны. Или наш Жорес Алферов, нобелевский лауреат, создал гетеросхемы, очень важные для телекоммуникационной связи, — и опять-таки развитие телекоммуникаций дало экономический результат, скорее, в других странах.

О чем это свидетельствует? Об особенностях российского культурного кода. Эти особенности позволяют нам легко и успешно делать нестандартные вещи и изобретать шедевры, но мы не слишком расположены к деятельности, требующей выполнения жесткого стандарта, следования инструкциям. 

И я уверен, что в этом нет беды — в этом есть возможность. Нужно опираться на это знание о себе, своем культурном коде, надо его использовать. С моей точки зрения, международная специализация России должна держаться на вот этих фазах разработки, изобретения, опытного внедрения. Это может быть стратегией.

В своих лекциях вы говорили, что есть еще одна позиция, которая значительно влияет на рост экономики, — взаимное доверие граждан.

Да, это так. Два французских экономиста Янн Алган и Пьер Каю опубликовали прекрасное, математически обоснованное доказательство воздействия культуры на экономику. Они считают, что самый сильный «фермент», действующий на экономику, — это межличностное доверие. Доверие граждан друг к другу, которое выражается положительным ответом на вопрос: «Можно ли доверять большинству людей?»

Страны, где большинство считает, что незнакомым людям можно доверять, имеют более высокий валовый продукт на душу населения. Это было показано с хорошей математикой на примере целого ряда стран.

И это очень важно для России, потому что именно она приведена в этом документе как один из объектов исследования. И там утверждается, если бы в России уровень обобщенного межличностного доверия был такой, как в Швеции — у нас 25% положительно отвечают на вопрос о доверии незнакомцам, а в Швеции 62%, — то валовый продукт на душу населения в нашей стране был бы на 69% больше. В 1,7 раза.

Выходит, что для получения положительного экономического эффекта нужно повышать уровень доверия между гражданами. Возможно ли это сейчас в России?

Важно не просто доверие, а структура доверия. Доверие бывает двух видов, и оба вида влияют на экономику. С одной стороны, нам как биологическим существам присуще доверие «своим». В этом смысле мы всегда ловим сигналы «свой — чужой». Это так называемое «закрытое» доверие, которое дает некоторые экономические результаты, например, для жизни одного города, селения, но не дает положительных результатов для страны в целом.

А есть другой вид доверия — доверие незнакомым, доверие большинству. Оно дает очень большой экономический эффект — значительный рост. Во многих странах присутствует и тот, и другой вид доверия, это есть и в России. В России препятствием к росту доверия является то, что у нас как бы «две страны в одной». Это довольно редкий случай, таких государств всего четыре в мире: Россия, Мексика, Япония и Турция. Автор «Столкновения цивилизаций» Сэмуэль Хатингтон назвал этот эффект «разорванные страны», имея в виду страны, которые имели большой исторический успех дорогой ценой. Во время мощной экспансии Запада эти страны отстояли свою суверенность путем перехвата военных, промышленных, культурных технологий. И внутри страны образовались два ядра. Одно более западное, индивидуалистическое — готовность человека действовать, не спрашивая ни у кого разрешения. Второе ядро — скорее восточное, коллективистское: тут человек просит на все разрешения, советуется с начальником, с семьей. Но зато он без всяких условий отдает себя общему делу, готов пожертвовать собой ради судьбы города, страны. И то, и другое продуктивно, но доверия между этими двумя ядрами нет или его очень мало, потому что фактически они хотят разного. 

Получается, что два мотора работают друг против друга, и мы очень медленно ползем. Основная задача сейчас — найти возможность объединения усилий обоих ядер.

И вот здесь, мне кажется, есть «лекарство», которое приведет к решению проблемы. Я называю это лекарство «3-Д культура». Долгий взгляд, доверие и договороспособность — 3-Д.

Я много раз повторял, что Россия — страна умных и при этом чрезвычайно недоговороспособных людей. Нужно договариваться.

Что еще нужно делать? Дайте напутствие.

В качестве напутствия я бы сказал, что нам нужно решить одну задачу, и дальше все пойдет легче. Какая это задача? Россия по культурному измерению чемпион мира по избеганию неопределенности, то есть по страху перед будущим. Я не могу сказать, откуда взялась эта характеристика. Но знаю, что это лечится так называемой культурой неудач. Надо признать за собой и за другими людьми право на ошибку, потому что успех наступает после нескольких, иногда даже нескольких десятков неудачных испытаний, из которых мы пытаемся что-то извлечь. Есть блестяще сформулированная фраза: «Беда не в том, что русский человек хочет быть счастливым, беда в том, что он хочет быть счастливым немедленно». Вот тут нужно взять себя в руки.

Возвращаясь к прошедшему в Санкт-Петербурге Международному культурному форуму, добавим, что тема образа будущего, в том числе будущего предпринимателя как драйвера роста экономики, стала ведущей. Крупный бизнес пришел к выводу о том, что роль предпринимательства в России меняется и уже никогда не будет прежней. Бизнес больше не зациклен на получении прибыли, он несет основную созидательную функцию, реализует свою социальную роль, включен в созидание многого, в том числе реализацию важнейших — для страны и всех ее жителей — культурных проектов.

«Современное предпринимательство возможно, только если ты внутренне образован и твой интеллектуальный потенциал базируется на накопленной культуре. Если этого нет и нет твоего долга по культурному обогащению, твоя компания рано или поздно проиграет в конкурентной борьбе, естественно, не будет участвовать в создании новой мощи государства», — заключил Игорь Шувалов. 

Построение современной экономики без культуры в принципе больше невозможно. База, пласт того, что общество считает культурой: традиционная, народная, поп-культура, высокая культура — все то, что в России накоплено веками, теперь является неотъемлемой частью развития экономики страны.

Беседовала Мария Маханова