Режиссер Степан Бурнашев: Я верю в людей и человечность
30 марта в прокат выходит новый фильм «Айта» якутского режиссера Степана Бурнашева. Сейчас Бурнашев — один из самых успешных российских кинематографистов. В 2020 году он победил на кинофестивале «Окно в Европу» с триллером «Черный снег», в 2021 году его альманах «Ыт», срежисированный вместе с Дмитрием Давыдовым, получил специальный приз Варшавского кинофестиваля. Хотя картины Бурнашева хвалят критики по всему миру, его фильмы глубоко погружены в быт якутского народа. Специально для «Сноба» Дмитрий Елагин поговорил с режиссером о его методах борьбы с шовинизмом и о любви к человечеству
Вы снимаете кино в разных жанрах: у вас есть хорроры («Проклятие. Мертвая земля»), мелодрамы («Наша зима»), боевики («Республика Z») и триллеры («Черный снег»). Как выбираете жанр своего следующего фильма?
Людям кажется, будто я такой экспериментатор, специально жонглирующий жанрами. На деле я иду от идеи, и она всегда диктует формат кино. Историю, которая легла в основу «Айты», я услышал семь или восемь лет назад от своего троюродного брата. Он работал следователем и был очевидцем трагедии, воссозданной в фильме. Его рассказ о смерти девочки я хорошо запомнил, думал о произошедшем несколько лет и постепенно начал разрабатывать возможный сюжет. Стало понятно, что это будет психологический триллер, а сосценаристка Светлана Таайко привнесла в историю элементы детектива. В «Айте» также много от социальной драмы: сейчас в Якутии тема взаимоотношений отцов и детей стоит очень остро.
Якутское кино практически не поддерживается государством, поэтому за будущее режиссера зритель буквально голосует рублем, приходя на его фильм в кинотеатр. В прошлом году разразился общественный скандал с картиной Владимира Мункуева «Нуучча», его проект так и не вышел в прокат. Поэтому вопрос к вам такой: чувствуете ли вы на себе давление, как автор?
В начале карьеры я пытался думать за зрителя: как для него снять, что он хотел бы увидеть и так далее. Потом освободился от этих мыслей и осознал, что никогда не смогу влезть в голову к другому человеку, поэтому решил обратиться к себе. Ведь я тоже зритель и люблю кино с детства. Поэтому во время работы у меня возникает немного шизофреничный диалог, в котором продюсер Степан Бурнашев спрашивает у сценариста Степана Бурнашева: «Какой материал у нас есть?» Если идею нашли, то оба идут к режиссеру Степану Бурнашеву, и внутри моей головы начинается фантазийная съемка фильма. Затем зритель Степан Бурнашев оценивает работу режиссера и сценариста. Если все Степаны согласны, то реальный Бурнашев начинает писать сценарий, снимать и продюсировать. При удачном раскладе реальный Степан благодарит воображаемых двойников, ничего им не платит, часть заработанных денег откладывает на жизнь, а оставшуюся, большую часть тратит на следующий проект.
В вашей предыдущей картине «Наша зима» к главному герою Диме приходит друг-режиссер и говорит, что предложит чиновникам сценарий психологической драмы, а на деле снимет остросоциальное кино. Снова вспоминая случай «Нууччи»: можно ли дальше снимать политическое кино в Якутии?
«Нуучча» — это пересказ реальных исторических событий. Почему-то журналисты и чиновники зацепились за колониальный аспект произведения, будто русские тогда пришли и до сих пор все портят. Я даже читал, что кто-то обвинял Мункуева в спекулировании на межнациональных проблемах. Мне кажется, что во всем мире были истории колонизации, вот только непонятно, при чем здесь настоящее и почему кто-то позволяет себе обвинять кого-то в событиях многовековой давности. Нужно было не спорить, а разобраться в кино.
В «Айте» я как раз говорю о проблеме шовинизма, существующей и в России, и за границей. Корни шовинизма лежат в необразованности и невежестве, в страхе другого и незнакомого — как только человек узнает это другое, то проблема сразу исчезает. В век интернета можно легко образовываться и узнавать о других, а мы почему-то законсервировались в своих стереотипах. Мы все разные, но глобально одинаковые, с сердцем, мозгом, желанием поесть и бытовыми вопросами. Меня печалит, что шовинизм работает в обе стороны: его жертвы легко становятся агрессорами, как только их условное меньшинство превращается в большинство.
Меня радует позитивный настрой ваших фильмов. В том же «Черном снеге» (2020), при всей трагичности истории, финал внушает надежду. Как у вас так получается?
Я верю в людей и человечность. Из-за моего серьезного вида многим кажется, что у меня атрофирована эмпатия, а я себя считаю наивным человеком, и был не раз обманут из-за этого. Негативные и порой трагичные ситуации научили меня видеть в людях хорошее. Бывают обстоятельства, из-за которых кто-то выбирает, мягко говоря, спорные решения, но если спокойно обсудить, все вопросы сразу уйдут. В определенный момент жизни я решил, что если кого-то не прощу, то ничего хорошего не будет. Думаю, что я часто неосознанно прибегаю к философии моего народа, нашему выражению «Баары баарынан», которое можно перевести как «живи тем, что есть, остальное отпусти». Такое мышление связано с отношением якутов к смерти: народ жил в суровых условиях без лекарств, многие умирали. У моего дедушки было пятнадцать братьев и сестер, а осталось двое, у бабушки из четырнадцати — трое. Якуты быстро поняли, что слезы не воскресят никого, надо заботиться о живых. Наверное, поэтому у меня такое легкое отношение к обидам.
Если бы вы попали в мир «Айты», каким бы героем стали? Ревностным следователем Николаем или его рассудительной напарницей Сардааной?
У меня особая связь с фильмами и их героями. «Айту» мы с командой быстро отсняли, черновой монтаж сразу понравился зрителю Степе Бурнашеву, вот только у реального меня случился приступ депрессии. С семьей, друзьями и проектом все было в порядке, но я слишком глубоко закопался в персонажей: был и отцом, который пошел на поводу у мнения толпы, матерью, которая не знала свою дочь, следователем Николаем, который встал перед сложной моральной дилеммой, безалаберным русским полицейским Афоней, ничего не достигшим к тридцати годам, и даже девочкой, покончившей с собой. Мне, как сценаристу, нужно было придумать истории всех персонажей: как люди знакомились друг с другом, что говорили об окружающих и так далее. Когда осознал, какую ментальную работу я проделал, меня отпустило. Не мог представить, что такое бывает. Я считаю, чтобы честно рассказывать о жизни героев, нужно хорошо их знать.
Ваши фильмы глубоко погружены в местные реалии — а хотели бы снять кино за пределами Якутии? У нас есть удачный пример Костаса Марсаана и его триллера «Детектор».
Я не ставлю перед собой рамок и готов снимать кино в любой части планеты. Мне важно одно — понимать людей и их истории, которые я буду воплощать в сюжете. На это потребуется много времени. Думаю, что «Нашу зиму» я мог бы снять в другом месте России или за границей, главное, чтобы идея была подходящая.
У Дмитрия Давыдова в его фильме «Молодость» есть яркие камео, вас можно увидеть в одной сцене «Нашей зимы», в титрах других ваших работ я также видел вашу фамилию. Почему вы не даете себе большие роли в своих лентах, ведь кажется, что желание выступить в актерской ипостаси у вас все же есть?
В «Айте» не я снимался, там засветился мой отец Степан Бурнашев — старший. Он сыграл бывшего главу наслега («наслег» — название низшей административной единицы в Якутии. — Прим. ред.), которым и был в реальной жизни, именно в том селе, где мы снимали. На своих проектах я часто озвучивал людей из толпы, в некоторых фильмах играл эпизодических персонажей, но мне не нравится быть перед камерой. У меня своеобразная фобия — когда не контролирую происходящее на площадке. Единственный раз почувствовал себя настоящим актером на съемках своей криминальной драмы «Беглый» (2014): там бандиты останавливают машину и просят прикурить, а водитель им отказывает, за что его избивают и убивают. Мне кажется, что в роли водителя у меня все получилось.
Беседовал Дмитрий Елагин