Беспокойной юности — беспокойный ритм. Каким получилось монохромное кино «Наступит лето» с Марком Эйдельштейном
Одним абзацем
Детдомовец сбегает от прежней унылой жизни в Москву. Вопреки ожиданиям, столица встречает парня неприветливо: на улице — вечный снег, в тесной арендованной квартире — странная соседка в депрессии (по заверению арендодателя, возможно, проститутка, но платит исправно). Разбавляет серые будни случайная встреча с эксцентричным мажором — тот быстро принимает новенького в тусовку и всеми силами демонстрирует простодушному другу, как он предан тем, кто предан ему. Доказывать взаимную симпатию приходится скоро — богач просит завсегдатаев его вечеринок, которых он называет «братьями», избавиться от трупа девушки.
Подробно
Для кого-то в юности трава зеленее, а кто-то ассоциирует молодость с черно-белой картинкой, в которой едва прослеживаются полутона. Персонажи «Наступит лето» явно относятся ко вторым: страшно одинокие, непонятые, недолюбленные, они существуют в холодном заснеженном пространстве, надеясь на призрачное потепление. Зима — лето, жизнь — смерть, любовь — ненависть — середины не существует. Все или ничего.
Простой парень Никита (Микита Воронов) в этом смысле неслучайно противопоставляется мажору Дэну (Марк Эйдельштейн, как и в «Аноре», вновь играет представителя «золотой молодежи»). Первый хочет быть частью чего-то, куда-то «приткнуться», второй ищет новых обитателей своего шикарного дома — некоего Ноева ковчега, призванного укрыть ступивших «на борт» от внешних невзгод.
Изначально выглядящий защитным пространством дом постепенно трансформируется в источник угрозы. Праздник нон-стоп становится предвестником зловещего кульминационного карнавала — за все приходится платить. Причем Дэн сразу знает, что произойдет нечто ужасное — неслучайно при первой же встрече с Никитой он ставит свою версию «Тайной вечери». Без Иуды не обойтись.
Вообще, попытка сбежать от неприглядной реальности в магическое пространство местами угнетает — повествование ломается, пытается, клубится. Положение усугубляется тем, что в новых обстоятельствах и без того потерянный герой теряется еще больше. С одной стороны, сближение с Дэном на почве общего неприглядного прошлого успокаивает его, с другой — он лучше всех понимает, что тот, кто приноровился прятать травмы, — опаснейший человек. Дэн — как раз такой. Еще неизвестно, что хуже — быть объектом шантажа травмированного властного мажора или попасться правоохранительным органам за соучастие в преступлении.
Зритель смотрит на происходящее по большей части глазами Никиты и всюду следует за ним, даже в сновидения — лезет в драку с подвыпившими пацанами по указу Дэна, учится танцевать без музыки, бьется головой об стенку в тесной комнатушке, совершает преступление во сне, кричит от ужаса, ласкает возлюбленную, хватает пистолет… Беспокойной юности — беспокойный ритм.
Относительная беззаботность первых двух актов резко меняет тональность в третьем — когда герои берутся за оружие, становится совсем не смешно. Зритель будто сам пачкает руки в крови — теперь он не сторонний наблюдатель, а действующее лицо. Отныне смотрящий на Никиту, даже подглядывающий за Никитой, составляет единое целое с Никитой — персонаж и зритель сливаются.
Непонимание происходящего, когда толком не разбираешься ни в себе, ни в окружающей действительности, отсылает к классическому паттерну истории взросления. Ощущение, будто находишься на обочине жизни — отвергнутый, непонятый, ненужный. Липкий лимб страха охватывает душу, дымка ужаса затягивает солнце. Визуальная выверенность картины блестяще подчеркивает это переходное состояние: стильная монохромная картинка хоть и бескомпромиссна в своих оттенках, но все же дает надежду на то, что свет способен пробиться сквозь тьму. Когда-нибудь ночь обязательно окончится. Солнце непременно взойдет. Наступит лето.