Как Тимоти Шаламе (не) превратился в тарантула. «Боб Дилан. Никому не известный»
За судьбой «Никому не известного» я следил последние пять лет — с января 2020 года, когда появились первые новости о тогда еще полумифическом фильме Джеймса Мэнголда про Боба Дилана. Называться он должен был Going Electric. Это устойчивое словосочетание, газетная формулировка из времен, когда уже очень популярный Дилан из фолк-музыки ушел в «электричество». Бывшие друзья из Гринвич-Виллидж воспринимали это как предательство общего дела, а разгневанные фанаты прогоняли певца со сцены. Именно в этот момент Дилан из кудрявого мальчика с «правильными» песнями превратился в мировую звезду — и радикально поменял имидж. Жутко похудел, отрастил волосы, спрятал глаза за черными очками и ушел глубоко в себя.
Об этом времени сам Дилан вспоминать не любит. В своей автобиографической книге «Хроники» он подробно рассказывает обо всем, что предшествовало «электрическому» периоду, — а затем сразу переходит к тому, что происходило уже после него. Я точно помню свое разочарование от этого гениального авторского хода, потому что читать эту не самую бодрую книгу я садился из интереса как раз к тому, «спрятанному» Дилану. При этом мне понятно, почему это сделано так: Дилан-знаменитость, этот «тощий человек» из баллады с одноименным названием, мало напоминает не только прежнего Боба, но и человека вообще — скорее это было какое-то загадочное темное существо, живое воплощение «разбитого поколения» без собственных имени и лица. Его история Дилану не принадлежит, поэтому он ни разу к ней не обращается.
В 1966 году, то есть в самый разгар «электрического периода», музыкант написал экспериментальный роман «Тарантул», который до сих пор входит в топы самых непонятных книг за всю историю человечества. Пять лет спустя книгу напечатали, и критики не оставили от нее живого места — вместо какого-то складного повествования величайший лирик современности выдал 200 страниц отборного амфетаминового бреда. Я совру, если скажу, что понял «Тарантула», но негодования вокруг него я на самом деле никогда не разделял — потому что, при всей, скажем, неожиданности выбранного стиля, это была первоклассная поэзия. «Тарантул» на всех уровнях устроен ровно так же, как любая из лучших песен Дилана: там есть исторические и литературные отсылки, экспрессивные образы и развернутые метафоры, только они не отделены друг от друга, а густо замешаны в кашу:
бедная зримая муза известная как дядя и несущая шмат ветра и деревьев с луга и дядя из тех что говорят «святый ять» мягким шепотом при встрече с фермером что говорит «вот. вот вам чутка голода». и грузит немного хорошей отменной работы ему в тошнотворный подол / торговая палата пытается сообщить бедной музе что миннесотский жирик был из Канзаса да и не так уж жирен, просто печально известен тяжестью но они супермаркет городят за лугом и с фермером больше хлопот не будет
«кто-нибудь хочет быть чем-нибудь
необычайным?» спрашивает
преподаватель. самый толковый пацан
в классе, который приходит в школу
пьяным, поднимает руку и говорит
«да, сэр. я бы хотел быть
долларом, сэр».
Поэзия в таком «неочищенном» виде — самая ценная. Чтобы распутать сложное устройство «Тарантула», необходимо включиться в поток сознания его автора, то есть буквально понять, как он думает, и начать думать так же. Если представить себе, что Бобу Дилану в 1966 году кто-то выстрелил в голову, то содержимое его головы, скорее всего, выглядело бы именно так. «Тарантул» — это мозги художника, размазанные по стене, в которых он разрешает нам покопаться. И от фильма с говорящим названием Going Electric мне хотелось этого «электричества».
По-хорошему, такой фильм должен был снять кто-то типа Дэвида Линча. Это история «тарантула» — паукообразного человека, который вяжет паутину смыслов и сам же в ней путается. Внутри его черепной коробки идет интенсивная работа, но никому «снаружи» она не видна и, что самое главное, не нужна. Это история живого мертвеца, который путешествует из города в город, в каждом из которых его активно ненавидят. На эту ненависть герой никак не реагирует — потому что он уже умер, просто еще не до конца. И закончить такой фильм следовало бы печально известной поездкой на мотоцикле, когда Дилан потерял управление и чуть не остался парализован. После этого он на целый год пропал с радаров и вернулся уже совсем другим человеком.
Попытка снять что-то подобное была — и даже увенчалась успехом. В 2007 году вышел мюзикл Тодда Хейнса «Меня там нет», где жизнь музыканта разбили на шесть новелл, в каждой из которых фигурировал свой персонаж со своими проблемами. Никто из них не был буквально Диланом: Бен Уишоу сыграл проклятого поэта Артюра Рембо, Кристиан Бэйл — опального фолк-певца Джека Роллинза, а Кейт Бланшетт — выдуманную певицу Джуд Куинн. Но все это — вариации на тему Дилана. Героиня Бланшетт (хотя я не помню, чтобы к ней обращались, как к женщине) — это как раз Боб времен «Тарантула» и «электрического» периода. Мега-звезда без прошлого и будущего, «никому не известный» человек, который взялся из ниоткуда и идет никуда.
Фильм 2024 года — это куда более традиционный байопик, но и его можно смотреть со специальной настройкой, которая, как мне кажется, делает просмотр намного интереснее. Например, в одной из сцен первая девушка Дилана (ее играет Эль Фаннинг) говорит, что совсем не знает человека, с которым живет. Как будто молодой Дилан из фотоальбома, лежащего на столе в той же сцене, — это какой-то совсем другой человек. Примечательно, что на фотографиях в альбоме — реальный Боб Дилан, а перед зрителем стоит, очевидно, его двойник — Тимоти Шаламе с приклеенными щеками и каркасным носом, который даже гнусавит немного не так. Я почти уверен, что Мэнголд намеренно добавляет этот момент, чтобы сказать зрителю: «Это инсценировка. Боб Дилан, которого ты видишь, — это не настоящий Боб Дилан».
Следующий просвет случается в сцене на парковке, когда похмельный Джонни Кэш пытается отогнать свою машину, а Дилан внимательно за ним наблюдает. Герои перекидываются парой фраз, но никакого смысла в их разговоре нет — они оба существуют на чистой инерции, в состоянии тяжелого, непрерывного наркотического тупняка. В этот момент в кадре оказывается тот самый «посторонний», живой труп, который пока еще относительно убедительно делает вид, что вчера не умер. И интересно здесь то, что Кэш тоже мертвец — поэтому они оба так рады встрече.
«Никому не известный» — это удачный фильм, потому что он время от времени «мерцает». Из него как будто вот-вот проступит совсем другое кино. Вот Тимоти Шаламе берет сразу две сигареты в рот — и ты уже ждешь, как он возьмет еще две, разложит их между пальцами, подожжет все разом и выкурит за одну затяжку. А потом герой передает одну из сигарет Эль Фаннинг — и зритель успокаивается. Так работают хорошие хорроры: вместо того чтобы пугать каким-нибудь неловким скримером, вам пять минут показывают дверь. За дверью, конечно, ничего нет — но ведь могло быть?
И весь этот фильм для меня — о том, что «могло быть». Когда лже-Дилана и музыкантов закидывают каким-то бумажным мусором, герой явно ощущает себя счастливым, потому что он преодолел инерцию. Он больше не играет «песни протеста» и в то же время остается верен себе. Просто окружающие тогда еще не поняли, что «электрический» Дилан — это и есть новая народная музыка. А сразу после этой сцены идет другая, прямо противоположная по содержанию: героя вынуждают выступить со старым материалом, толпа ликует, но сам музыкант ощущает себя чуть ли не изнасилованным. Середина 1960-х для Дилана прошла именно так: где-то между народной любовью и ненавистью, авангардом и тысячей компромиссов.
Жаль, что на этом фильм обрывается, потому что все самое интересное начинается как раз после злосчастного концерта в Ньюпорте в 1965 году. Но Мэнголд выбрал рассказать другую историю. В ней есть не самый убедительный любовный треугольник с участием Джоан Баез, которая, к сожалению, не очень похожа на себя (иначе получилось бы убедительно). Есть большое рассуждение о смерти американской фолк-музыки в духе «Внутри Льюина Дэвиса», хотя в фильме с Оскаром Айзеком об этом сказали лучше. Есть Тимоти Шаламе, который хорошо нащупал интонацию Дилана, и за эту роль наверняка получит свой первый «Оскар». И в то же время есть попытка «заглянуть за» — достойная хотя бы этого упоминания.
Но лично мне «Никому не известный» запомнится по совсем дурацкой причине. В конце той версии фильма, в которую я полночи жадно впивался глазами, человек, снимающий экран в кинотеатре, неожиданно поворачивает телефон на себя. Сперва я даже не понял, что это происходит не в самом фильме. Разглядеть лицо бесконечно щедрого автора «экранки» у меня не получилось, но мне нравится думать, что это был сам Боб Дилан — уже не такой молодой, но все такой же амбициозный тролль. Я думаю, что, не оборвись это видео раньше времени, он бы обязательно улыбнулся в камеру и на чистом русском языке сказал: «А ты как думал?».
А я так и думал.