Непотопляемый. Сто лет «Броненосцу “Потёмкину”»

Фильм Сергея Эйзенштейна «Броненосец “Потёмкин”», как мы помним, заканчивается тем, что гигантский военный корабль закрывает собой кадр, наезжая всей своей железной мощью на зрителя, вплывая, а точнее, входя в зал. Примерно так же эта кинолента накрыла за последние сто лет всю культуру — русскую, зарубежную, элитарную и массовую.

В массовой культуре шутили о гнилом мясе или называли Леонида Ильича Брежнева «Бровеносец в потёмках». В элитарной культуре упоминали — и будут упоминать — этот фильм как образец киноискусства, ссылаясь на него при каждом удобном случае — какой монтаж, какой кадр, какой, извините, саспенс! Что уж говорить о музыкальном сопровождении!

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

В одной итальянской комедии из серии фильмов о неудачливом обывателе Фантоцци авторства Паоло Вилладжо работники учреждения устраивают бунт, потому что начальник, будучи поклонником Эйзенштейна, заставляет их раз в неделю пересматривать «Броненосец “Потёмкин”». Сцена съёмок Одесской лестницы была воспроизведена в комическом ключе в польском фильме «Дежа вю».

«Потёмкин» проник в культуру грибницей, как и русский авангард, частью которого он выступал. Был ли возможен мировой успех русского авангарда без русской революции? Если о Малевиче с Кандинским тут можно спорить, то относительно Эйзенштейна всё понятно — без революции никакого «Потёмкина» быть не могло. Поэтому и сам он стал революцией в искусстве.

Первый раз фильм показали 24 декабря 1925 года в Большом театре, где в тот день праздновали двадцатилетие революции 1905 года. Пишут, что спустя сто лет фильм показывают там же, но уже не в честь юбилея народных волнений, а как прославленный памятник русского кинематографа. Фильм действительно регулярно входит в списки лучших и наиболее значимых вот уже целый век, по мнению самых авторитетных критиков, киноведов, историков кино — согласно международному опросу критиков в Брюсселе в 1954 году, согласно журналу Sight & Sound, согласно рейтингам журнала Empire. Даже Йозеф Геббельс говорил, что фильм этот настолько художественно выразителен, что тот, кто нетвёрд идейно, посмотрев это кино, может изменить своим убеждениям в пользу коммунизма. Что и случилось с французским кинокритиком и теоретиком кино Жоржем Садулем — он увидел «Броненосца» и вступил в коммунистическую партию.

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

Столько лет прошло, а кино это волнует людей до сих пор. Чтобы снизить градус пафоса, добавлю личную историю. Сидел у себя дома в кабинете и смотрел «Броненосец “Потёмкин”». Ближе к концу фильма — а он, надо сказать, длится всего 75 минут — в комнату ко мне зашли жена с детьми и спросили, на какие свершения я пытаюсь сподвигнуть всю семью, слушая эту не дающую покоя окружающим музыку.

И тут надо отметить, что сколько бы раз я ни видел сцену несостоявшегося расстрела матросов на палубе, я не могу сдержать внутреннего негодования и волнения, будто бы не знаю, чем кончится. Это признанное мастерство Эйзенштейна — снимать и монтировать так, чтобы вовлекать зрителя в действие мгновенно, оставляя в напряжении до самого конца. Вы ведь тоже знаете, что коляска с младенцем, которая катится по Одесской лестнице в третьей части фильма, не переворачивается? В общем, мы же можем предположить, что с ребёнком всё в порядке, никакой трагедии не произошло. И тем не менее это, вероятно, самая драматичная сцена в мировом кинематографе — вот коляска катится, прыгает по ступеням, сердце зрителя замирает, он видит, что коляска вот-вот опрокинется, младенец вылетит из неё прямо на ступени! Но кадр обрывается, мы видим кричащую пожилую женщину, которая не имеет отношения к коляске, — это уже другой микросюжет полотна. И тем не менее мы за сто лет так и не отделались от ощущения, что видели падение детской коляски. Это Эйзенштейн заставил наше воображение дорисовать трагедию, которую сам не стал изображать.

То же касается растоптанных людей на лестнице — много и долго говорили о том, что режиссёр проявлял на съёмках жестокость, оправдывая её поисками реализма: солдаты должны были по-настоящему наступать на руки, головы и туловища людей сапогами. Но нет. Сохранились фотографии, на которых видно, что наступающий в момент съёмки держался за специальную перекладину, а уже при монтаже автор создавал страшную иллюзию давки.

Но, кажется, Эйзенштейну нравилось пугать зрителя. Тормошить его, немного над ним издеваться. Это в ту пору было естественным художественным методом. Скажем, в Германии Бертольд Брехт изобрёл «эпический театр», в рамках которого зритель вовлекался в действие, а «четвёртая стена», отделявшая зал от сцены, разрушалась. В финальном кадре «Потёмкина» военный корабль вплывает в зал, накрывая собой зрителя, как бы давя его после всего увиденного. А показано за 75 минут было много.

Весь фильм режиссёр шокирует зал довольно прямолинейной изобразительностью — если мясо гнилое, то черви в нём показаны крупным планом. Кровь даже на чёрно-белой плёнке выглядит убедительной и натуральной. Когда раненый матрос Вакуленчук падает на канатный блок, начинаешь всерьёз переживать за позвоночник то ли артиста, то ли героя. Солдаты стреляют в демонстрантов безо всякой скидки на художественную условность — разбитые очки, раздавленные руки, пулевые ранения — всё это играет на общий образ смерти старого режима.

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”» Фото: Госкино

В общем, нет ничего удивительного, что через некоторое время советская власть сделала основным художественным методом в искусстве соцреализм, который с утомительной неизбежностью предполагает некоторый мажор в произведении. Потому что если позволить художникам нагнетать обстановку так, как это делал Эйзенштейн, ещё неизвестно, к каким выводам придёт зритель.

Тем более всё это интересно, что весь «Броненосец “Потёмкин”» был в известной степени авантюрой — изначально это должно было быть масштабное полотно о революции 1905 года, где история о восстании на броненосце — только эпизод. Но сценарий утвердили на три месяца позже, чем должны были, выбор натуры тоже занял некоторое время, в итоге на съёмки и монтаж оставалось три месяца, и Эйзенштейн решил, что снимет фильм, целиком посвящённый героическим «потёмкинцам». Такова роль импровизации в искусстве.

Иногда говорят, что Сергей Эйзенштейн сыграл в своём фильме священника — карикатурного, заросшего, непромытого попа, который вместо того, чтобы взывать к милосердию, пытаясь предотвратить расстрел матросов, постукивает крестом по руке, бормоча: «Братья, остановитесь». И это правда наполовину. Эйзенштейн действительно загримировался под священника, но только для того, чтобы упасть вниз по лестнице (трапу), попав в кадр спиной.

«Броненосец “Потёмкин”» за сто лет совершенно не состарился как киноматериал — я повторюсь, рядом художественных решений этот фильм до сих пор держит зрителя в напряжении, там до сих пор есть что смотреть и слушать. Гениальная музыка Эдмунда Майзеля и Дмитрия Шостаковича сочетается с мотивами «Марсельезы» и народных песен. И это вневременное качество киноленты даже немного пугает.

А вдруг и за следующие сто лет не снимут ничего более образцового?