Хуан Филлой: «Оп Олооп». Хроника одного дня

Вечернее небо заволокло тучами. Пробило девять. Ветер, игравший кронами деревьев, как пышными юбками, утих, словно утянутый пояском. И лишь отдельные порывы его срывали осеннюю листву.

Оп Олооп был тенью.

Его обнаружил ночной сторож, совершавший обход. Он сразу обратил внимание на ровное дыхание, приличный внешний вид и неудобную позу. Привычный выгонять из сада пьяных и бездомных и спугивать неудачливых самоубийц, он застыл в нерешительности. Никак не мог выбрать, как же поступить. Он кашлянул. Затем еще раз. Никакого эффекта! Потерпев неудачу в попытках разбудить незнакомца, он повел себя как добрый самаритянин. Надел на Опа Олоопа шляпу, сложил вместе его ноги, поднял свисавшую руку. И, слегка постукивая его по согнутой спине, спросил:

— Сеньор, с вами все в порядке?

Ответа не было.

Голос и постукивания сторожа окрепли:

— Сеньор, с вами все в порядке?

Статистик попытался привстать, но рухнул обратно.

Сторож, должно быть, почувствовал что-то неладное и не решился еще раз побеспокоить его. Он отошел на несколько шагов.

Оп Олооп пребывал в плену забвения. Его разум не реагировал на внешние раздражители. Его занимало нечто, происходившее внутри. Чудо интимной близости все еще владело его естеством. Но, вновь погрузившись в него, он почувствовал горькое и яростное отвращение, словно наслаждение превратилось в камень.

Его пробуждение почувствовала и Франциска. Появление сторожа обеспокоило ее. (Образы испугались.) Покашливание превратилось в ураганный ветер. (Счастье погасло.) Похлопывания по спине стали оглушительным грохотом. (Все очарование истаяло.) Ею овладело непонятное беспокойство. И в тот самый момент, когда Оп Олооп попытался встать, сон развалился, заставив ее застонать.

Гувернантка, следившая за ее беспамятством, тут же оказалась рядом. Увидев, что девушка лежит с закрытыми глазами, она решила, что ничего страшного не происходит. Но вскоре все изменилось. Франциска корчилась в отчаянии и, словно требуя продолжения разговора, без конца звала идеального собеседника:

— Вернись! Вернись! ВЕРНИСЬ!

Консул покачал своей обритой наголо головой:

— Боюсь, Кинтин, придется отвезти ее в лечебницу. И чем скорее, тем лучше...

Отличить реальность от воображения бывает нелегко, особенно когда речь идет о людях одержимых. Воздух их грез настолько реален, что другой кажется им непригодным для дыхания. Их внутренний мир приспосабливается к желаниям, их призраки становятся ключом к пространству, скроенному по их же мерке. Поэтому одержимые и не хотят просыпаться: воздух нашего мира удушает их, жестокая окружающая реальность вызывает протест.

Франциска отказывалась принять то, о чем говорили ее органы чувств. Она не могла забыть милые ее сердцу образы и впустить в себя порядок, привнесенный внезапным пробуждением. Она резко повернулась. И растянулась на кровати лицом вниз.

Оп Олооп поднялся и пошел, покачиваясь, словно пьяная тень.

Сторож поспешил ему на помощь. Подхватил его. И повторил вопрос:

— Сеньор, с вами все в порядке?

Прежде чем ответить, тот пристально и неприязненно обвел сторожа взглядом:

— Со мной не все в порядке... Я снова очутился в своем теле... Из-за вас... Снова в моем костюме из плоти... Из-за вас. Я плыл обнаженным, луч света в океане света, а вы решили побеспокоить меня… Кто вы такой?..

Сторож отпустил его. В голове мелькнула мысль: «Сумасшедший». И с сознанием своей значительности, крайне серьезно, с безопасного расстояния в три метра он четко произнес:

— Я — ночной сторож. И я никого не беспокою. Я исполняю свой долг. Здесь нельзя спать, заниматься любовью и сводить счеты с жизнью. Будьте любезны удалиться.

Оп Олооп не расслышал толком его слов, но приказ выполнил. Он направился по узкой тропинке, отсыпанной битым кирпичом. Его шаг стал тверже, но ноги все еще дрожали. Ягодицы Афродиты отбрасывали лунный свет, освещая дорожку, идущую меж кустов бирючины. Над ними, подобно процессии монахов в конических капюшонах, высились таинственные сосны.

Оп Олооп сбился с пути.

— Вы не туда идете, сеньор. Сворачивайте направо!! — крикнул ему сторож.

Олооп не услышал или не захотел услышать. Большими шагами, почти что прыжками, он все глубже и глубже погружался в полумрак тропинки. Его тень практически затерялась под тяжелой сенью деревьев.

— Только сумасшедшего мне не хватало! — пробормотал сторож. И бросился вслед, твердо вознамерившись вывести нарушителя из сада.

Для системного бреда характерны нарушения восприятия и навязчивые эротические образы. Книжная любовь и крайние проявления любви платонической переполняют странствующих рыцарей и сладкоголосых трубадуров. Равно как и их современных последователей. В этом необычном состоянии одержимость и жар раскалывают реальность на части. Незначительные проявления женской благосклонности получают несуразно несоразмерное толкование. Невинное следование этикету воспринимается как проявление неземной любви. И поскольку чувства эти целиком плод воображения, они совершенно непобедимы.

Оп Олооп не страдал паранойей такого рода, но что-то подобное все же происходило с ним в ту ночь. Несмотря на кажущуюся разумность, ущербность чувств толкала его на диссонирующие поступки. Вне всякого сомнения, его существо одолели сны. В нем пробудилось иное, возможно, более чистое осознание происходящего. И его личность раздвоилась, переходя от привычного состояния к новому и обратно.

И вот в этом состоянии он увидел подле себя Франциску. Это удивило и напугало его. Он прижал ее к себе. Покачал из стороны в сторону. Выставил перед собой подобно щиту. Сад внезапно показался ему угрожающим. Ветви виделись жадными руками со скрюченными пальцами. Шум листвы превратился в непристойную похабщину.

Сторож увидел его телодвижения. Не понял, что происходит. И стал приближаться еще осторожнее.

Статистика поразила парамнезия, нарушение, при котором страдает память. Реальность скрылась от него за ужасом пережитого. Иллюзорные воспоминания смущали рассудок. Ему не хватало ясности ума, чтобы отличить одно от другого, из-за чего фантазии подменяли собой реальный мир.

В тот момент, когда сторож почти схватил его, Оп Олооп метнулся к клумбе, подсвеченной электрическими фонарями. Свет ослепил его. Причудливые тени под мрачным сводом листвы застыли в тяжелой, подозрительной неподвижности. Оп Олооп искал Франциску. Искал ее в воздухе, вокруг себя, в отражениях, растерянно поворачиваясь вокруг. Галлюцинация была столь реальной, что ему казалось, что он вот-вот увидит ее, как нужную карту в руках фокусника.

Заметив сторожа, он требовательно спросил:

— Где Франциска? Отдайте мне Франциску!

Но тут же взял себя в руки:

— Ах нет, нет!.. Простите меня... Я брежу... Человека так легко ввести в заблуждение... Во всем виноват мой дух... Когда плоть спит, дух любит выбраться пошалить... Если дух возвращается домой вовремя, никто не обвинит его в загуле. Но иногда плоть просыпается раньше... И дух не может войти обратно... Вот, вот что произошло!.. Мой дух не может вернуться ко мне... Простите...

— Ваши извинения приняты, сеньор. Пойдемте со мной. Я отведу вас до Пласа-де-Италия. А там вы сядете на трамвай или возьмете такси и поедете к себе домой отдыхать.

— Ко мне домой? Если бы! Сегодня я устраиваю ужин...

— Значит, ужинать...

Оп Олооп покорился.

Его шаг подстроился под поступь сторожа. В противоположность обычной для меланхоликов манере, Оп Олооп реагировал и на положительные, и на отрицательные стимулы очень энергично. Быть может, причиной тому было его крепкое телосложение. С детства занимаясь спортом, он набрался сил и смог избежать характерной для интровертов участи превращения в жалкую ходячую кариатиду. Проходя через освещенный перекресток, сторож украдкой бросил взгляд на Опа Олоопа. Тот шел с довольным видом, с его лица стерся отпечаток пережитого, он улыбался, как школьник, сдавший экзамен. Тогда сторож сбавил шаг до привычного лениво-неторопливого и завязал разговор:

— Та еще ночка, не правда ли... Задувает...

— Отличная погода. Сразу видно, что вы не знакомы с морозными ветрами Северного Ледовитого океана...

— Ваша правда... Я сам из Сан-Хуана. И знаю лишь знойное дыхание Зонды*. Этот промозглый ветер от реки убивает меня. Если бы не жена и детишки, я бы бросил к чертям эту работенку.

— Вы работаете?

— А чем я, по-вашему, здесь занимаюсь?

— Ах, простите!

И статистик рассмеялся в нос.

Здоровье — это внутренняя гигиена. Болезнь — душевная грязь. Боль — плесень. Прогулка и смех пошли ему на пользу. Помогли очиститься.

— У нас сейчас, особенно по воскресеньям, работы! — непаханый край. Все эти бедолаги, что продуваются на ипподроме, приходят сюда. Они боятся возвращаться домой без гроша в кармане. И стоит нам отвернуться, как они воруют цветы. Чтобы умаслить своих жен... А еще пьяницы, поэты, парочки... Уф! Сами видите.

— Ваша правда, столько подозрительных лиц.

— Уж я-то знаю! И ничего не поделаешь, приходится патрулировать, бродить всю ночь, следить за порядком.

— За порядком?

— Чтобы никто не спал на скамейках, не занимался любовью в кустах и не пытался покончить с собой в ботаническом саду.

Разговор поставил все с ног на голову. Оп Олооп исполнился сомнений и подозрений. Преувеличивая свою роль, терзаемый абсурдными страхами, он возвел себя в ранг законченного злодея и навесил на себя чудовищные преступления, от масштаба которых у него закружилась голова. Обреченно махнув рукой, он с тяжестью в голове спросил:

— Послушайте! Скажите мне откровенно, неужели я...

— Не извольте беспокоиться. Вы — человек достойный. Приходите сюда снова, когда захотите.

Они подошли к ограде.

Внезапно голова статистика превратилась в подобие муравейника. Его мысли стали неточными, расплывчатыми. Он не понимал, как толковать слова сторожа. Несколько мгновений он стоял, пунцово-красный, представляя свои чудачества. Еще несколько мгновений пытался угомонить мириады нейронов, бурлившие в его черепе. В глубине своего существа он был наивен, страстно наивен. Он находился на грани очередного припадка безумия и бреда. Его мозг бередили мысли о вине и самооговоре, он раздувал ничтожнейшие вещи до огромных масштабов. Но тут у него в голове загорелась лампочка озарения. Он запустил руку в карман. Достал оттуда двадцать песо. И, невзирая на возмущение и смущение сторожа, вручил их ему:

— Возьмите, друг. Я больше вас не подведу.

Уроженец Сан-Хуана остолбенел. Он так расчувствовался, что не мог выдавить из себя слов благодарности. Даже когда вспомнил о том, что это надо сделать, не смог. Оп Олооп уже перешел через дорогу и открывал дверцу машины. И вот машина, подгоняемая участниками дорожного движения, затерялась среди гудков и визга других машин.

Шофер объехал по кругу статую Гарибальди и направился к Монументо-де-лос-Эспаньолес.

Сторож никак не мог прийти в себя. Стремительность произошедшего наполнила его подозрениями. Он шевельнулся и попытался сосредоточиться.

— Какая спешка! Может, они фальшивые?

Он подбежал к фонарю. Посмотрел купюры на просвет. Увидел водяные знаки. И, удостоверившись в подлинности купюр, удостоверился и в своей черной неблагодарности.

*Теплый, сухой, сильный и пыльный ветер с Анд в Аргентине.

Приобрести книгу можно по ссылке.