Издательство: NoAge

— Разве мы виноваты, что вытащили короткую спичку?

Я поехала на работу на автобусе: не решилась сесть на велик. Надеялась, что домой меня кто-нибудь отвезет, но, пока собиралась попросить, все уже уехали. И я отправилась пешком. Не помешает пройтись вечером, а еще и разобраться в своих мыслях. На заправке меня кто-то окликнул; я увидела, что мне машет Стэн. Он отделился от большой компании и побежал ко мне, чтобы уговорить меня пойти с группой болгар на вечеринку. Все собираются у одной семейной пары, иммигрантов в первом поколении. Они живут прямо возле выезда на шоссе, в community под названием «Устричный залив». Все вокруг содержит упоминание устриц — ресторан «Большая устрица», другой ресторан — просто «Устрицы», потом «Устрицы и друзья», «Устричный дом» и так далее. Дома в «Устричном заливе» как будто сшиты друг с другом. Дом хозяев Данчо и Сильвии на первый взгляд такой же, как и все, но, ступив на его порог, попадаешь сразу в Болгарию: коричневые шерстяные циновки и коврики с животными, магнитики из Белоградчика и с Черного моря, из телевизора подвывает Слави Трифонов. Все обнимаются и целуются, гостиная будто улей. Жужжат разные языки, я сразу же различаю македонский и сербский, румынский, русский, украинский, польский... В доме, наверное, не меньше полусотни человек. Взяв бутылку пива, чтобы слиться с толпой, прибиваюсь к группе из троих мужчин и одной женщины на кухне, поближе к двери и подальше от телевизора; все говорят одновременно, так что мне много разговаривать не придется. Беседа в самом разгаре, и они не обращают на меня внимания. Я вклиниваюсь между двумя фразами абсолютно лысого мужчины:

— Почему я должен всю жизнь чувствовать вину за то, что пятьсот лет назад я никого не грабил, а грабили меня?

— А я тебе и не говорю, что мы виноваты. Я говорю, что так сложилось. Слабый против сильного.

Что-то изменится, только если мы вымрем. Привет, я Эмиль. — Меня пугает рука, протянутая для приветствия. На вид ему около тридцати лет, одет он в рубашку и джинсы, как и все вокруг. Почти все девушки здесь — в экстремально коротких платьях.

— Яна, — произношу я.

— Это Данчо, — лысый парень, которого я прервала, поднимает банку пива, — Сильвия и Крис.

Сильвия тут же отмечает огромное пятно от соевого соуса у меня на джинсах. Крис лениво тянет Hi. Он тоже лысоват, но при этом у него лицо тринадцатилетнего мальчика, похоже на карикатуру. Сильвия напоминает мне чаек, которые клюют картофель фри на набережной. Бо́льшую часть ее лица занимает нос, глаза широко расставлены, даже голос сродни протяжному крику чайки.

— Ну что? Ты из новеньких? Первый год? Как тебе здесь? — спрашивает Эмиль.

— Не знаю. А как должно быть?

— Где ты работаешь? — встревает Сильвия.

Я называю ресторан и магазин. Сильвия из тех, кто любит поболтать и все обо всех знает. С ними мне комфортно, потому что не нужно ничего говорить. Достаточно подогревать беседу какими-нибудь «да ты что!», «а он откуда?», «а она что?» и тому подобным. Мне задают дежурные вопросы: знаешь ли ты того, а этого, знаешь его брата — плюс подробное описание всех упомянутых. Я постоянно думаю, заметно ли, насколько мне неловко, не кажется ли всем, будто я только что из леса вышла.

— Где ты живешь? — продолжает Сильвия.

Она не отстанет, пока не выведает все, так что я послушно отвечаю.

— Это организовано? Или?..

— Это дом Тони, — уточняет Эмиль.

— Ах, Тони. Ну, и как тебе у Тони?

— Как везде, наверное, — пожимаю плечами я, — далековато, но ничего.

Тони — своего рода легенда. Вместо того чтобы делать грязную работу — никто не говорит это вслух, но здесь мы делаем грязную работу, — он сумел окончить местный университет и теперь работает программистом в одном из крупных городов штата. Каждую пятницу Тони приезжает на машине с горой пива и чипсов, чтобы выпить и [...] с жильцами, а в конце концов засыпает на облезлом диване в гостиной, где я всегда и нахожу его по утрам. Иногда с ним приезжает и его девушка Крисси, худенькая и красивая, на которую он всегда за что-то злится. Тогда вечер заканчивается тем, что все неловко друг за другом выходят из-за стола, пока он кричит на нее, а она смотрит себе под ноги. Тони меня пугает и отталкивает, я чувствую, что он на всю жизнь застрял в вечной студенческой бригаде — программе обмена.

— Слушай, а это рядом с вами вчера произошла авария? — вспоминает Данчо. Все навострили уши.

— Да.

— С девчонкой из Молдовы?

— Ах да, да, мне Нели сказала, — Сильвия снова взяла ситуацию под контроль. — Они вместе работали в магазине. Хотя она и не была с ней знакома, все в шоке. Говорят, симпатичная.

Было бы лучше, если бы она оказалась страшной? Я молчу.

— Говорят, какая-то девушка все видела, полиция приезжала в... А! Так это ты, что ли? Ты же там работаешь! И живешь там...

Секунду я раздумываю, не соврать ли, что это не я, но потом представляю, как меня полчаса расспрашивают, кто это.

— Да.

— Ёлки... И как? Ты в норме? Видела что-нибудь? — В руках Данчо шипит новая банка пива.

— Да разве можно такое спрашивать, а... — Сильвия хлопает его по плечу. — Извини, он у нас немного того, диковатый...

— Ничего страшного. Я ничего не видела. Я приехала позже.

— Ужас какой. Каждый год одно и то же... Вот почему я говорю своим студентам, что наш дом в стороне от шоссе, так что у нас безопаснее.

Она оглядывает меня с ног до головы.

— А ты... у меня сейчас много народа, но... когда-нибудь, если что-то освободится, можешь переехать сюда, если захочешь. Я, знаешь ли, разбираюсь в людях...

У Тони нас восемь человек. Сколько же их здесь набилось?

— ...и люблю тихих и аккуратных. Хотя повеселиться мы тоже не прочь. Вот видишь, собираемся здесь, все свои...

— А вы здесь как оказались? — Маневрировать в беседе трудно, надо перекричать Слави Трифонова из телевизора и опередить следующий вопрос Сильвии. Эмиль смеется.

— Что? Я что-то не то сказала? Извините, если... — отступаю я.

— Да нет, нет, нормально все, — ухмыляется он.

— Мы уборкой занимаемся, у нас клининговая фирма, мы владельцы. С Данчо, — гордо говорит Сильвия.

Данчо ее перебивает:

— Эмиль смеется над нами каждый раз, когда нас спрашивают, а дело в том, что у нас такая история... — Сильвия бросает на него косой взгляд. — Чего? Чего ты хочешь?

Он отхлебывает пива, затем указывает на Эмиля.

— Мы с  ним друзья со школы, выпустились в Карнобате в две тысячи втором году. Сильвия тоже, там и познакомились, встречались со старших классов. — Сильвия приторно мне улыбается. — А потом он выиграл грин-карту и переехал сюда.

Мы приехали летом по программе обмена, затем следующим летом... и  в  конце концов решили остаться. Как и все.

— Мы с Эмилем женаты, — говорит Сильвия и показывает выцветшую фотографию на холодильнике. Они обнимают друг друга и смеются, она в белом платье.

Мне кажется, я неправильно поняла. Открываю рот спросить, но Эмиль меня опережает:

— Эта фотография должна быть здесь. На виду, если придут проверять. Понимаешь? Ты понимаешь, в чем дело? — он смотрит на меня в упор. Очевидно, что я не понимаю. — Нам известно, кто с кем, поэтому для нас это не проблема, и друг от друга мы ничего не скрываем. Мы ребята честные. Если жениться и прожить здесь пять лет, потом можно развестись, и тогда у тебя останется гражданство. А с ними все будет в порядке. Это все, конечно, возможно потому, что Данчо — мой лучший друг, мы с детства друг друга знаем. На ком попало я бы не стал жениться.

— Купи одну, получишь трех бесплатно! — улыбается Данчо.

— А так браки здесь десять тысяч стоят. — Крис пристально смотрит на меня.

— Да ладно тебе, придурок! — говорит Данчо. — Тебе самому придется платить, чтобы за тебя замуж вышли, если до этого дойдет. Если найдется такая дурочка...

— Не слушай его, Крис, — успокаивает его Сильвия. — А ты — скажешь тоже, гадости какие! Ух, обожаю эту песню! — Она спешит в центр гостиной, подняв руки и прищелкивая пальцами.

— Само собой, если у нас что-то освободится, можешь переехать сюда. У нас около двадцати студентов, по четверо-пятеро в комнате, зато недалеко от города. Не знаю, получится ли, но вдруг... В маленькой комнате спят двое, в большой шестеро, в другой спальне еще трое... Если хочешь, можешь брать у нас заказы на уборку. Десять долларов чистыми, никаких контрактов и налогов, ничего. Вместо того чтобы пахать на тупых американцев, можешь работать за хорошие деньги. Не делать для них самую хреновую работу за гроши.

— Ну уж и за гроши, — перебивает его Эмиль.

— Да, я не намерен делать для них дерьмовую работу... Предпочитаю работать на себя. Не пахать на них, не быть их негром.

— Что с того, что ты не будешь пахать? Найдется десяток других, кто будет и при этом — бонус! — даже рта не откроет. Или придут латиносы и сделают то же самое втрое быстрее и вдвое дешевле. Вот почему повсюду полно всяких Мигелей, Анхело и Хосе. Из-за таких, как ты.

— Да ну их на хрен! Я что, из какого-то богом забытого тропического болота с комарами? Пусть хоть за пять центов работают, если хотят. Я же их видел, нанимал, они один сортир не могут вымыть по-человечески. В итоге все равно приходится отправлять кого-то из наших, наши все равно моют лучше всех...

Я киваю на прощание и оставляю их. Пока разглядываю дом, слышу отрывки продолжающихся споров. Все выглядят счастливыми. Ярко накрашенные лица, залитые лаком локоны, чуть больше блеска и страз выдают, из каких все мест. Есть что-то странное в самом доме, во всех этих людях, которые перевезли восточноевропейскую и  балканскую жизнь в чужое пространство. Вдруг я понимаю, откуда у меня весь вечер легкое дежавю: мне кажется, будто это вечеринка в школе. Кроткое жужжание голосов переходит в угрожающий шум. С облегчением выхожу на пустую веранду.

Я заметила, что все здесь настаивают на своих родных именах. Стэн был навязан Станиславу Алиной, и теперь бедняга каждый раз уточняет — меня зовут не Стэн, а Станислав. Кому какое дело? У меня два имени — Яна и Jane. Я чувствую, как они отдаляются друг от друга, будто хорошие друзья, которые со временем перестают общаться.

Ту девушку никто не упоминает по имени. Ее называют Сбитой, Погибшей. Есть ли здесь ее друзья? Говорит ли кто-то о ней как о человеке, у которого есть имя, или она переформатировалась, превратилась в сплетню? Холодный бриз с океана свистит в горлышке моей бутылки. В траве поют сверчки. Ветер обнимает меня и навевает убийственную ностальгию по каждому голосу, запаху и прикосновению, которые когда-либо были в моей жизни, но ушли навсегда; ностальгию по прошлой жизни, что каждую секунду утекает, как песок сквозь пальцы