«Уложить с собой в дорогу костюм Жанны д’Арк». Как формировался стиль Марины Цветаевой

В детстве она носила ободок, убирая волосы назад, скорее всего, подобный выбор прически был обусловлен простотой и удобством, но никак не желанием Марины. Самой узнаваемой чертой ее внешнего облика навсегда останется знаменитая челка, которую Цветаева будет носить всю жизнь, то вьющуюся, как в молодости, то совсем короткую. Современник Вадим Андреев вспоминал челку Цветаевой как «всегда обожженную»: Марина Ивановна иногда опиралась на руку с неизменной папиросой, обжигая свои русые волосы, поэтому челку приходилось стричь короче, под скобку.

Обе сестры Марины отмечали чудесные изменения во внешнем облике, которые произошли в Цветаевой с возрастом: «Внешне тяжеловесная, неловкая в детстве, со светлой косичкой, круглым, розовым лицом, с близорукими светлыми глазами, на которых носила долгое время очки, Марина характером была неподатливая, грубовата. Забегая вперед, скажу, что с возрастом внешность Марины менялась к лучшему, она выросла, выровнялась...»

«Я никогда за всю жизнь не видела такой метаморфозы в наружности человека, какая происходила и произошла в Марине: она становилась красавицей. Все в ней менялось, как только бывает во сне. Кудри вскоре легли кольцами. Глаза стали широкими, вокруг них легла темная тень. Марина, должно быть, еще росла? И худела. Ни в одной иллюстрации к книге сказок я не встретила такого сочетания юношеской и девической красоты. Ее кудри вились еще круче и гуще моих. Я никогда не была красавицей, а Марина была ею лет с девятнадцати до двадцати шести, лет пять-шесть. До разлуки, разрухи, голода».

На фото, сделанных весной 1911 года, видно, как и вправду лихо вьются только что отросшие волосы Марины. Она так и оставит себе короткую стрижку, несмотря на то что волосы у Цветаевой, как она сама отмечала, вились в разные стороны: «Я просто — верное зеркало мира, существо безличное. И, если бы <над строкой: несколько моих земных примет> не было моих колец, моей близорукости, моих особенно-лежащих волос (на левом виске вьются вверх, на правом — вниз), — всей моей особенной повадки — меня бы не было».

Короткая длина волос была еще не совсем привычна для начала 1910-х. Барышни предпочитали убранные локоны, а вот стрижку боб в то время позволяли себе только самые смелые. Подобная стрижка сразу вызвала споры и обрела скандальную известность — некоторые парикмахеры отказывались, если клиентки просили подстричь их а-ля garçonne («как девчонка-сорванец»). И только в годы Первой мировой, когда на завивку локонов не хватало ни времени, ни сил, стрижка боб по-настоящему обрела популярность. Первыми практичную и элегантную стрижку сделают танцовщицы и актрисы немого кино, за ними повторят модницы.

У стрижки боб был автор — легендарный французский парикмахер Антуан де Пари, о котором Жан Кокто писал: «Антуан — поэт, и, несомненно, этот дар позволяет ему делать прически настоящими произведениями искусства». В 1909 году он предлагает 37-летней актрисе Еве Лавальер (приглашенной почему-то на роль подростка) именно эту стрижку. Источником вдохновения для парикмахера становится образ Жанны д’Арк. Орлеанская дева вдохновляла и Цветаеву: неизвестно, вдохновляла ли при выборе прически, но при выборе костюма — точно. Марина Ивановна отмечала: «Странно, какой бы модный фасон я ни выбрала, он всегда будет обращать внимание, как редкий и даже старинный». В записной книжке 1913 года есть запись: «Уложить с собой в дорогу костюм Жанны д’Арк». Видимо, это был костюм старинного кроя, чем-то напоминающий ее любимую героиню.

Вдохновение историческими персонажами и желание привнести в свой облик их частичку на этом не заканчивались. Известно, что Цветаева обожала Наполеона и даже собирала духи, как-то связанные с именем французского императора. Важен был не аромат, а чтобы на флаконе был портрет Наполеона или чтобы название отсылало к его биографии, к месту рождения например. Так, любимый парфюм Цветаевой от популярной тогда марки Coty назывался «Корсиканский жасмин». Однажды эти духи Цветаевой подарила издательница журнала «Северные записки» вместо гонорара.

«Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, так полюбившие мои стихи, полюбившие и принявшие меня как родную, подарившие мне три тома Афанасьевских сказок и двух рыжих лисиц (одну — лежачую круговую, другую — стоячую: гонораров я не хотела) — и духи Jasmin de Corse — почтить мою любовь к Корсиканцу...»

В письме к В. Буниной Цветаева вспоминала: «Вера, мне тоже было 20 лет, мне даже было 16 лет, когда я впервые и одна была в Париже. Я не привезла ни одной шляпы, но привезла: настоящий автограф Наполеона (в Революцию — украли знакомые) и настоящий севрский бюст Римского Короля. И пуд книг — вместо пуда платья».

А вот фрагмент из воспоминаний дочери Ариадны: «Как запомнился быстрый материнский наклон мне навстречу, ее лицо возле моего, запах “Корсиканского жасмина”, шелковый шорох платья...» Шелковый шорох платья... теперь уже не узнать, какого именно. Возможно, что одного из пяти, о которых упоминает Цветаева в своем письме: «Выходных платьев у меня сейчас 5: коричневое фаевое — старинное, как черное фаевое и атласное — синее с красным; костюм, вроде смокинга, — темно-коричневый шерстяной с желтым атласным жилетом и черными отворотами; наконец, это золотое». Не этот ли костюм «вроде смокинга» она связывала с Жанной д’Арк? О появлении этого наряда в гардеробе Цветаева записала: «У меня сегодня новое платье — коричнево-золотистый шерстяной костюм с желтым атласным жилетом. Сейчас — расцвет моего лица».

Про перечисленные платья, к счастью, тоже есть подробности. Вот здесь речь про первое, «старинное»... «Какое на ней платье! <...> Необыкновенное! восхитительное платье принцессы! Шелковое, коричнево-золотое. Широкая, пышная юбка до полу, а наверху густые сборки крепко обняли ее тонкую талию, старинный корсаж, у чуть открытой шеи — камея. Это волшебная девушка из XVIII столетия», — вспоминала знакомая Мария Кузнецова. Это платье даже попало в стихи, а именно в цикл «Подруга» 1914 года, посвященный Софии Парнок:

Могу ли не вспомнить яТот запах White-Rose и чая, 

И севрские фигуркиНад пышащим камельком...

Мы были: я — в пышном платье 

Из чуть золотого фая,Вы — в вязаной чёрной куртке 

С крылатым воротником...

В письме Цветаевой находим то самое «атласное — синее с красным»: «Завтра будет готово мое новое платье — страшно праздничное: ослепительно-синий атлас с ослепительно-красными маленькими розами. Не ужасайтесь! Оно совсем старинное и волшебное».

Об этом же «страшно праздничном» и, безусловно, вдохновляющем владелицу наряде она пишет сразу после описания ароматных роз в саду и восхищения розовым вареньем: «Еще о розах: у меня есть чудное платье — крупные красные розы с зелеными листьями — не стилизованные и не деревенские — скорее вроде старинных. — Подарок Аси. — И есть еще большой кусок такой же материи, из него я сделаю Але и себе по одеялу. Что может быть волшебнее ватного стеганого монашками одеяла с крупными красными розами! Живой монастырский сад».