Владимир Медведев: Жители России ничего не знают о молчаливых пришельцах, живущих рядом
Помню, как в 2017 году, когда вышло первое издание «Заххока», роман произвел настоящую бурю, попал в шорт-листы нескольких литературных премий и… всё. Теперь, спустя семь лет, «Заххок» выходит снова. Чем вы занимались все эти годы, почему о вас не было слышно?
Не скажу, что сидел без дела (хотя, конечно, и такое случалось). Главным образом писал роман «Ловушка для сверчков», а попутно сочинил маленькую повесть «Лети вместе с ветром», напечатанную в журнале «Дружба народов», и рассказы, вошедшие в сборник под названием «Хороший братец — мертвый братец», который был опубликован издательством «Альпина» и на днях появится в книжных магазинах.
К сожалению, я пишу неприлично медленно, с чем постоянно борюсь без особого успеха, а кроме того, роман постоянно меняется: я уже однажды начал его заново, в нем и по сей день неожиданно для меня возникают новые действующие лица, сюжетные повороты и мотивы… Перебрал несколько вариантов финала и не уверен, что тот, на котором я остановился, внезапно не изменится.
Надо заметить, что до сих пор мало кто знает о человеке, написавшем такой поразительный роман. Расскажите о себе, Владимир.
В общем-то, и рассказывать нечего. Родился я в Забайкалье, на берегу озера Кенон, где мои молодые мать и отец после Одесского института связи по распределению работали на радиостанции. Когда мне было четыре года, их перебросили с одной окраины Союза в другую, из тайги — в южный город, и я оказался в Сталинабаде, как тогда называли Душанбе. Мог бы попасть в Ригу. Родителям предложили выбор, мама выбрала Среднюю Азию: в Прибалтике тогда лютовали «лесные братья». Мне трудно представить, каким бы я сейчас был при ином выборе.
На новом месте поражало все. По городу проходили порой караваны верблюдов (последний я видел году в 1960-м); на базаре можно было встретить дервиша с чашей для подаяния, изготовленной из половинки кокоса; по мостовой, выложенной из булыжника, катили «файтуны» — конные пролетки; по улицам, хоть и редко, еще проходили женщины в парандже и чачване — сетке из конского волоса, закрывающей лицо… Словом, тысяча и одна ночь.
Наш дом стоял бок о бок с глинобитной махаллей, и живущие там сверстники стали моими друзьями. В школе в нашем классе учились и русские, и таджики, и татары, и бухарские евреи, армянин, кабардинка — мы никогда не задумывались о национальности одноклассников. Точнее, не придавали ей значения. В смысле культуры мы были абсолютно одинаковыми в виртуальном школьном пространстве, объединенные одной культурой — советской. Но и за пределами этого пространства культурные различия тоже не играли особой роли, оставаясь чисто стилистическими разночтениями. Бывая дома у кого-то из школьных друзей и сталкиваясь с другим, не похожим на тот, что в нашей семье, бытом, я усваивал другой стиль, естественно, непосредственно.
После школы я работал учителем русского языка в колхозной школе, рабочим в геологическом и гидрологическом отрядах, репортером в молодежной (строго говоря, комсомольской) газете, фотографом в вечерней газете и на телевидении, бродил по горам — близким и дальним — то в одиночку, то с одним или другим приятелем, а позже водил в горы своих детей… Природа Таджикистана и его люди всегда были естественным окружением, средой, воздухом. Я не изучал Таджикистан, я впитывал его, а потом попытался описать.
Первые прозаические попытки были неудачными. В юности я сочинял корявые рассказы из быта геологических отрядов, позже написал (стыдно вспомнить) научно-фантастическую повесть, несколько незаконченных детективов… И наконец в более чем зрелом возрасте опубликовал книгу рассказов. А затем выбрался на столбовую дорогу и написал «Заххок».
Как возникла идея снова переиздать «Заххок»?
Произошло это само собой, без моего участия. Юлия Гумен, замечательный литературный агент (Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency), нашла издательство, которое взялось опубликовать сборник рассказов и предложило переиздать «Заххок». Мне чрезвычайно повезло, что издательством этим оказалась «Альпина». Хочу еще раз поблагодарить всех, кто готовил роман к печати: Татьяну Соловьеву, Ирину Серегину, Юрия Бугу, Татьяну Тимакову, Ольгу Петрову, Анастасию Шевченко.
Обычно «топовые» книги живут недолго. Как только появляется новая модная книга, все тут же переключаются на нее. И в самом деле, когда перечитываешь книги, которые активно обсуждали два-три года назад, даже не понимаешь, почему было столько восторгов. А вот «Заххок» сегодня читается так же свежо, как и семь лет назад. Чем вы объясняете его пугающую актуальность в наше время?
Образ, из которого вырос роман, возник у меня в полусне: некий полевой командир носит на плечах удава, изображая царя Заххока из «Шахнаме». Что-то важное, но неуловимое мерещилось за этой картинкой, но что именно, разглядеть не удавалось. Несколько раз я пытался пустить находку в дело в каком-нибудь сочинении — ничего путного не выходило, но в один прекрасный день образ внезапно «созрел» и начал разворачиваться, наполняться действующими лицами, событиями, декорациями, идеями и всем прочим, что делает текст романом.
Что же до пугающей актуальности романа, то она объясняется пугающей реальностью. Я не подгадывал намеренно, но случилось так, что появление книги совпало по времени с моментом, когда наше общество начало остро ощущать тревогу, вызванную новым Великим переселением народов, каковым является по сути массовый наплыв в Россию людей из Средней Азии. Тревога усиливается еще и тем, что коренные жители России ничего не знают о молчаливых пришельцах, живущих рядом своей изолированной жизнью. О том, заполняет ли мой роман этот пробел, не мне судить.
Роман «Заххок» рассказывает историю женщины, которая сразу после крушения Советского Союза скрывается с детьми в горном ауле где-то в Таджикистане. Но это прежде всего история гражданской войны, показанная глазами разных героев; все они совсем недавно были советскими людьми, а теперь переживают самые жуткие трансформации — один полевой командир Зухуршо чего стоит. Где вы «подсмотрели» своих героев?
Реальный прототип есть лишь у Сангака Сафарова, исторического персонажа, одного из руководителей и полевых командиров «Народного фронта Таджикистана», у которого я взял интервью незадолго до его гибели и постарался обрисовать в романе как можно точнее. Разумеется, несколько часов, проведенных в его обществе, позволили лишь описать внешность и манеры народного вождя, не более того. Полагаю, однако, что этого хватило: Сангак — персонаж эпизодический.
Все действующие лица придуманы или, лучше сказать, сконструированы, в том числе и Зухуршо, с которым пришлось немало повозиться. Я долго не мог решить, кто он таков. На чем основана его власть? Одно время он был у меня похож на страшную обезьяну-людоеда. Затем меня привлекало уподобление Зухуршо свинье, но в конце концов я решил, что свинья недостаточно страшна. А что, если он звероящер? Тираннозавр? Мне казалось важным вывести его не человеком, а Чужим, который тем не менее говорит по-человечески и с виду выглядит как человек. И только я, автор, буду знать, что это нелюдь. Заманчиво и эффектно. Но никак не совпадало с моими представлениями о сущности власти. В конце концов я остановился на том, что Зухуршо — самый обычный человечишко, которого сжигает неутолимая страсть к властвованию. Более того, это неудачник, которого мимолетные вздорные желания то и дело отвлекают от главной цели.
Я не случайно выбрал местом действия маленькое горное ущелье, почти изолированное от внешнего мира. Это ситуация, в которой «власть» и «подвластные» вступают в прямое общение. В большом сложившемся государстве они обитают чуть ли не в разных мирах. Именно это прямое, непосредственное столкновение с «властителями», с обнаженным, ничем не прикрытым властным насилием вынуждает действующих лиц романа постоянно делать выбор — подчиниться или противостоять принуждению.
Не могу не спросить: а как «Заххок» восприняли в Таджикистане? У вас есть какая-то обратная связь?
Меня очень волновало, как оценят книгу таджикские читатели. С гордостью могу сказать, что отзывы, которые мне известны, оказались более чем положительными. Приведу мнение одного таджикского читателя из опубликованной на сайте «Проза.ру» рецензии на мой роман: «Невероятно, что не таджик так смог рассказать о таджиках. Так прочувствовать весь пласт отношений между таджиками, отношений между мужчиной и женщиной в Таджикистане, отношений таджиков к нижнему миру (быта) и миру, недоступному для понимания непосвященных. Проникнуть туда, куда не только чужих, но и своих-то не всегда пускают. И главное, увидеть те мелкие штришки, нюансы и последствия, казалось бы, незаметные, но такие важные в обычной жизни таджиков».
Однако это мнения таджикских интеллигентов, живущих сейчас в России. Не знаю, сколько человек прочитали книгу в Таджикистане. Вряд ли «Заххок» в ближайшие годы переведут на таджикский язык. Роман не гармонирует с официальной мифологией, а также с направлением, в котором требуется писать о событиях времен гражданской войны.
Кого из современных российских авторов вы сейчас читаете? Кого бы рекомендовали читателям «Сноба»?
Признаться, я мало читаю художественную литературу (надеюсь, не подаю этим дурной пример своим читателям). В последние годы выходит такая бездна научных и научно-популярных книг одна другой интереснее, не говоря уже об университетских лекциях, которые транслируются в интернете, о беседах ученых на YouTube, что порой тоска берет: хочется прочитать или прослушать и то, и другое, и третье или хотя бы заглянуть мельком, но как объять необъятное…
Последняя художественная книга, которую я прочитал и которую всем рекомендую, — «Поход на Бар-Хото» Леонида Юзефовича, пронзительная повесть, написанная настолько сильно и убедительно, что кажется подлинной записью воспоминаний участника трагических событий.
Беседовал Владислав Толстов