Пермская аномалия

Это трудно, но попробуйте представить себе другую Россию. Такую Россию, где власть в руках человека, который сам ездит без мигалки и всем запретил. Такую Россию, в которой есть реальная оппозиция. Такую Россию, где на деле, а не на словах борются с коррупцией и поощряют здоровую  конкуренцию.

Такую Россию увидел Сергей Гордеев, когда сел в самолет и прилетел в город Пермь. И ему показалось, что нет в стране другого места, где люди так же сильно хотели бы расстаться с прошлым и построить для себя новую жизнь.

Но, конечно, эта пермская «другая Россия» была еще очень далека от разумной и правильной. Еще много монстров из прошлого в ней ржавело и гнило. И тогда Сергей Гордеев предложил для этой России план, как от прошлого избавиться и построить новую жизнь. План модернизации.

Презентация плана модернизации, созданная Сергеем Гордеевым в программе Power Point, насчитывала 251 слайд, включая последний – «Спасибо за внимание!». Разработать современную эффективную систему общественного транспорта. Спроектировать современное типовое жилье по мировым стандартам. [note text="Вся первая часть, конечно, комична. На самом деле слова «модернизация» тогда еще не было. Как было: приехал. Посмотрел, что происходит. Предложил, что можно сделать исходя из имеющихся (небольших) знаний, связей по миру и т. д. – не что-то сложное, а то, что вынес из прототипов, то, что уже люди сделали по всему миру." author="5258" date="08.06.2010 19:16"]Пригласить ведущих архитекторов мира, чтобы сделать город удобным и приятным для жизни.[/note]

Сергей Гордеев знал, как претворить свой план в реальность. И хотя он был не просто инициативным гражданином, а миллионером, и хотя он был не просто миллионером, а еще и сенатором Перми, время шло, а ничего не менялось. Старое по-прежнему управляло миром. Новая жизнь почему-то не строилась.

Не потому, что люди не хотели модернизироваться. Кто же будет против красивых недорогих домов и хорошего общественного транспорта. Не потому, что власть тормозила перестройку. Не мог тормозить перестройку единственный в стране губернатор, который вел дневник в Живом журнале и сам отвечал на комменты. Не потому, что план оказался плох. Скорее всего, план был хорош, потому что основывался на изучении опыта самых успешных, самых удобных, самых человечных городов мира – таких как Бильбао, Куритиба, Ванкувер.

Поразмыслив, Сергей Гордеев пришел к выводу, что модернизации мешают не плохая власть, или инертность людей, или отсутствие правильного плана этой самой модернизации. Старое мышление мешает. Люди не могут изменить жизнь, не изменив себя. Но нельзя расстаться с прошлым и изменить себя, если жизнь вокруг не меняется. [note text="Здесь также не было такого прямого логического перехода. Музей не задумывался как необходимая подготовительная часть некоей программы модернизации (которой у меня не было)." author="5258" date="08.06.2010 19:17"]И это замкнутый круг.[/note]

Тогда Сергей Гордеев задал себе вопрос: а как его разорвать? Какая институция отвечает в современном обществе за демонтаж старой системы мышления? Единственной такой институцией он признал современное искусство. И тогда Сергей Гордеев подумал, что, преж­де чем модернизировать Пермь, надо сначала подготовить для модернизации почву и построить в Перми музей современного искусства.

[note text="Пожалуй, тоже преувеличение. У меня вообще никаких предположений не было." author="5258" date="08.06.2010 19:28"]Он и сам, наверное, не предполагал, во что это выльется.[/note] Не мог же он в самом деле думать, что создание музея мирового уровня обернется превращением Перми в культурную столицу России. Не мог ведь он даже надеяться, что в эту дичь поверят – да так, что начнется неслыханный прежде процесс миграции успешных людей из Москвы в провинцию, а не наоборот. [note text="Гордеев – это особый случай. Сергей не деятель культуры, но он понимал, что пермский проект будет гениальным. Я, когда начинал работу в Перми, толком не понимал, что из этого выйдет, и Чиркунов не понимал. А Гордеев с самого начала видел конечный результат. То есть я бы ему, например, легко доверил управлять страной в эпоху сегодняшних изменений." author="5167" date="08.06.2010 19:24"]Он даже не мог и вообразить, что в глазах людей эта пермская аномалия станет чуть ли не единственной реальной попыткой модернизации как таковой.[/note]

•  •  •

Что такое пермская аномалия? Пермская аномалия – это когда вы идете мимо давно заброшенного Речного вокзала, напротив секс-шопа и садового центра, а там музей. Пермская аномалия – это когда перед входом в музей ротонда из одних дверей, которые художник Александр Бродский нашел в полуразрушенном здании вокзала и превратил в объект современного искусства. Пермская аномалия – это когда ротонда из дверей Речного вокзала выставляется в Лувре.

Пермская аномалия – это когда директором нового пермского музея работает известный московский галерист Марат Гельман. Пермская аномалия – это когда новый пермский театр «Сцена-молот» создает известный московский режиссер Эдуард Бояков. Пермская аномалия – это когда новый облик города придумывает известный московский дизайнер Артемий Лебедев.

Пермская аномалия – это когда выставку «Русское бедное» в Перми посещают тридцать тысяч человек за два месяца, в то время как ретроспективу Ильи Кабакова на «Винзаводе» в Москве посетили семнадцать тысяч за месяц. Пермская аномалия – это когда альбомы о пермских выставках издают в Америке, а слово Perm появляется на страницах New York Times и Spiegel. Пермская аномалия – это когда инсталляцию в виде красных букв «Счастье не за горами» на берегу Камы можно прочитать не как издевку над советской пропагандой, или уральской самостийностью, или докризисным прошлым, или русским характером – а как простую констатацию факта.

Впрочем, далеко не всем кажется, что дела в Перми и вправду идут в гору, а за той горой счастье. Председатель местного Союза художников Равиль Исмагилов потребовал отставки местного [note text="Нужно добавить про Мильграма: это очень страстный человек, сделавший ставку в этом проекте самую высокую. Изо дня в день продавливающий наш проект, рискующий не только репутацией проекта. К нему приходят всевозможные проверки, противники проекта музея обвиняют его в распиле пермского бюджета, он забросил свою режиссерскую деятельность ради проекта. Он не стесняется, долбит и меня, и губернатора." author="5167" date="08.06.2010 19:25"]министра культуры Бориса Мильграма,[/note] потому что министр поручил Гельману отобрать работы для ежегодной выставки «Большая Волга» – а раньше работы отбирал сам Равиль Исмагилов. Депутатская группа «Солидарность» покинула заседание краевого парламента в знак протеста против финансирования Центра развития дизайна Артемия Лебедева. Председатель Пермской гражданской палаты Игорь Аверкиев назвал весь проект «культурным пузырем», а писатель Алексей Иванов сказал, что идея губернатора Олега Чиркунова сделать Пермь культурной столицей не только России, но и Европы – это «бред и клиника».

Таким образом, в провинциальном городе, да еще на «хребте России», как писатель Иванов называет Урал, началось то, что по определению противоречит духу провинциального города и что в современном русском языке наиболее точно определяется словом «движуха». Причем движуха довольно занимательная. В местной прессе представители культурной оппозиции обзывают варягов гельманоидами и перминаторами, которые не только пилят пермский бюджет, но еще и подрывают нравственность разными сомнительными инсталляциями (вроде инсталляции Хаима Сокола – из хозяйственного мыла, мужских носков и эмалированного таза, на коем написаны стихи: «Вот умру – будешь знать, как меня не ебать»). Пытаясь разрядить обстановку, Марат Гельман в ответ создает самопародийного медиаперсонажа под названием Черный Гельман, которому посвящается альбом стихов разных авторов с креативом вроде «Черный Гельман вьется, вьется… а искусство-то загнется!» или «Говорят старики: сила Гельмана велика. Его стрелы смазаны спермою Кулика». [note text="Пермский феномен наводит на размышления о том, как нужно мыслить и действовать в отношении города. До сих пор в урбанистическом дискурсе господствует представление о городе как о пространстве. Это пространство можно «схватывать», представлять в тех или иных понятиях, а затем с помощью градостроительных проектов изменять, улучшать и т. д. Пермь дает повод подумать о городе не как о пространственном феномене, а как о темпоральном. Город, представленный не как место, а как ряд событий, случаев, как репертуарных, так и уникальных, как пульсация и волна особой новой жизненности, – такой город может стать городом будущего." author="5258" date="08.06.2010 19:19"]Обстановка, наоборот, накаляется.[/note]

Правда, именно занимательность и эффектность пермской движухи при ее удаленности от двух столиц мешают осознать, что в Перми на самом деле происходит не просто строительство музея современного искусства или превращение рядового провинциального города в интересное для жизни место – здесь разворачивается главная модернизационная драма современной России, решаются ключевые вопросы, причем не только сугубо российские. Есть ли жизнь за Третьим транспортным кольцом Москвы? Как втащить нашу неевропейскую задницу в европейский поезд, если он уже ушел? Достаточно ли крепок хребет России, чтобы переломить через него будущее? [note text="Сегодня налицо тренд потери Москвой статуса некоего центра продуцирования новых возможностей и связанной с этим энергетики. Как следствие этого – отток (временное переселение, эмиграция и т. д.) творческих людей из нее, и пермский феномен есть отражение этого процесса." author="5258" date="08.06.2010 19:19"]И может ли в действительности сравнительно небольшая и мобильная группа инициативных граждан резко ускорить прогресс и изменить естественный ход истории?[/note]

•  •  •

Прежде чем сотрясать хребет России, Сергей Гордеев прославился своими попытками менять естественный ход истории в российском гипофизе – иными словами, в Москве. Созданная Гордеевым в 1995 году компания «Росбилдинг» к началу двухтысячных стала одним из крупных – и агрессивных – игроков на рынке недвижимости. Рассказывают, что он страстно увлечен архитектурой. Возможно, благодаря этому отстроенный Гордеевым квартал вокруг «Фабрики Станиславского» на Таганке представляет собой кусок аномальной нелужковской Москвы, выполненный с нехарактерной для современной столицы лаконичностью, конструктивностью и скупым богатством пропорций. На «Фабрике Станиславского» размещаются офис компании Гордеева Horus, а также гордеевский фонд «Русский авангард» и Студия театрального искусства под руководством Сергея Женовача.

Между «Росбилдингом» и Пермью Сергей Гордеев был сенатором Усть-Ордынского Бурятского автономного округа. Про его деятельность на этом посту в новостях сообщалось, что он создал фонд развития региона и способствовал появлению в Бозойской исправительной колонии кинотеатра и медицинского оборудования, в том числе для гинекологического кабинета. Неизвестно, с чем связан принципиально иной градус вовлеченности Гордеева в дела пермского региона – то ли дело было в переосмыслении каких-то жизненных ценностей молодого сенатора (Гордееву сейчас тридцать восемь, сенатором в Бурятии он стал, когда ему было тридцать три), то ли Пермь стала закономерной ступенькой в его эволюции. Зато известно, что в Перми Сергей Гордеев сначала хотел сделать филиал музея Гуггенхайма.

Почему Гордеев выбрал Гуггенхайм в качестве модернизационной фомки, довольно понятно. Когда маленький испанский городок Бильбао построил у себя филиал самого известного музея современного искусства в мире, он не только поставил себя в один ряд с Нью-Йорком, Лас-Вегасом, Берлином, Венецией и Абу-Даби, но и стал привлекать по миллиону туристов в год. Появление Гуггенхайма радикально изменило судьбу города. В пермском случае все зашло так далеко, что директор фонда Гуггенхайма Томас Кренц даже приезжал по приглашению Сергея Гордеева в Пермь присматривать место для будущего музея и обсуждать бюджет. Но чем более реальным становился проект, тем меньше Сергею Гордееву нравилась идея строить в Перми Гуггенхайм.

«Гуггенхайм – это позавчерашний день, – объясняет теперь Сергей Гордеев. – Он основан на мировом прокате по своим филиалам признанных классиков современного искусства. А то, что признано, то в каком-то смысле уже прошлое. [note text="Ролью музеев современного искусства в нашей стране может стать изменение мышления (или способа рассуждения) людей, как бы знакомство их с толерантностью в действии, с одной стороны (как можно относиться к тому, что устроено не так, как я: вариант один – уничтожать, вариант, предлагаемый музеем, – удивляться, наблюдать, изучать, вопрошать, принимать, то есть в итоге выражать себя, относиться к этому), и второе – это как некий центр притяжения новых возможностей для края, так и место, где жители могут помыслить о своих возможностях в мире настоящем и будущем. В общем, некая «фабрика новых возможностей». Это очень важно, поскольку наличие спектра явленных новых «живых» возможностей – неотъ­ем­ле­мая часть того, что называется человеческой жизнью." author="5258" date="08.06.2010 19:21"]Такой музей не создавал бы ситуации развития».[/note]

И такой музей еще надо было построить, а это дело нешуточное (Гуггенхайм в Бильбао в 1997 году стоил около ста миллионов долларов; Марат Гельман говорит, что пермский Гуггенхайм обошелся бы сейчас в восемьсот миллионов). Так или иначе, такой явно дорогостоящий проект, да еще в кризисное время можно потянуть только при активном участии местной элиты (как это и произошло в Бильбао). Но для этого местная элита в Перми должна модернизироваться, а чтобы она модернизировалась, нужен сначала музей.

Так модернизационный поезд Гордеева приехал в тупик. И эта остановка вполне могла кому-то показаться конечной. Даже сегодня возникновение пермской движухи кажется абсолютно невозможным в условиях культурного, общественного и политического устройства современной России. То есть вероятность пермского культурного взрыва примерно равна вероятности во время очередного обыска в Mirax Group выпасть из окна башни в ММДЦ «Москва-сити» без значительных повреждений, причем прямо под ноги победительницы конкурса «Мисс Россия», причем только что пережившей драматичное расставание с бойфрендом, причем закончившей на днях курсы оказания первой помощи. 

Многим при этом кажется, что нашествие гельманоидов или пришествие прогрессоров (можно выбрать формулировку в зависимости от политической маркировки и занятой позиции на оси славянофилы–западники) – четко продуманная и хорошо скоординированная кампания. Но в действительности это лишь результат фан­тас­ти­че­с­ко­го стечения обстоятельств и переплетения интересов совершенно разных людей. Пермская аномалия вряд ли вообще бы случилась, если бы каким-то чудесным образом в кресле губернатора не оказался человек, способный поверить в идею развития экономики через современное искусство; если бы Сергею Гордееву не пришла в голову идея строить в Перми Гуггенхайм; если бы он не поделился этой идеей с Маратом Гельманом и, что, может быть, важнее прочего, если бы [note text="Пермский феномен, на мой взгляд, не является проектом, замыслом, программой. У него есть качество «хлипкости», то есть когда из того, что наблюдается, с одной стороны, может возникнуть что угодно, с другой стороны, это может исчезнуть и рассыпаться в любой момент, то есть неосуществленность. У него есть открытость, риск, опасность, хаотичность, неиерархичность, ощущение случайности, уникальности события. В общем, у него есть все те качества, которые, на мой взгляд, и определяют то, что мы понимаем под жизнью или живым." author="5258" date="08.06.2010 19:20"]Марат Гельман к тому моменту не попал в ловушку успеха.[/note]

•  •  •

А Марат Гельман попал в типичную ловушку успеха – он слишком многого достиг, и с какого-то момента все, что он пытался делать, оказывалось меньше уже сделанного. Он был создателем первой частной галереи в постсоветской России и куратором самых скандальных, а значит, самых успешных выставок современного искусства. Он пробовал стать бизнесменом и общественным деятелем, но чувствовал, что разменивает свою популярность, а не капитализирует. «Мне казалось, что я больше ничего в своей жизни не сделаю», – вспоминает он.

Идея строительства музея современного искусства на Урале показалась Марату Гельману безумной. Но, послушав Гордеева, он задумался, потому что всегда считал, что формирование наследия – это же кайф.

Марат Гельман предложил сделать не универсальный, а уникальный музей. Одно дело – вместо Нью-Йорка или даже Берлина метнуться на выставку в Бильбао, другое дело – тащиться на Урал. Но если музей будет уникальным, ценители потащатся. К тому же хороший музей с уникальной концепцией можно сделать сравнительно недорого – всего за каких-то десять миллионов долларов. К тому же Марату Гельману как раз пришла в голову идея такого музея.

Поскольку русское современное искусство из-за бедности художников часто творилось из всякого хлама (ящиков, картона, скотча, дерюги), уникальный музей в России мог быть посвящен «бедному» искусству – и не только русскому, но и мировому. Погружаясь в эту тему, Марат Гельман понял, что нашел клад – из разного сора звезды творили не только в России (и, конечно, не только из-за бедности), но ни одного специализированного музея такого рода не существовало. При этом многие коллекционеры по всему миру были в подобном музее кровно заинтересованы, потому что [note text="На примере пермского феномена стало очевидно: изменения в стране могут начинаться с неких частных актов воображения о новых возможностях и включения в него и в связанные с ним обсуждения как можно большего круга активных и заинтересованных участников" author="5258" date="08.06.2010 19:21"]считали свои коллекции недооцененными.[/note]

Но до выставки «Русское бедное», которую организовал и профинансировал Гордеев, губернатор Перми Олег Чиркунов, при всей широте своих взглядов, не верил, что из музейной затеи сенатора и галериста получится что-нибудь путное. «Гордеев и Гельман говорили мне про величие выставки. Я ожидал, что приду и увижу очередной болт. И все будут ходить и делать вид, что они в этом что-то понимают, – вспоминает Олег Чиркунов. – Я пришел туда и ошалел. В первую очередь оттого, как люди реагировали. Человек не чувствовал себя униженным – самый неподготовленный зритель находил то, что ему могло понравиться. Я понял, что мы зацепили что-то очень серьезное».

А зацепилось это «серьезное» потому, что на «Русском бедном» произошла чудесная метаморфоза. При виде инсталляции из знакомых с детства бумажных корабликов или логотипа газеты «Правда» даже неискушенные и враждебно настроенные зрители меняли свой обычный приговор современному искусству. Мем «я так тоже могу» остался для них актуальным, но перестал значить, что автор на самом деле не художник. Он стал значить, что и посетитель – тоже в душе художник.

Марат Гельман думал, что [note text="В искусстве всегда важно качество, ведь «Русское бедное» стало интересно не только пермякам, но и всей культурной общественности. Ведь делали же Красноярскую биеннале, Ширяевскую, но пермский проект еще раз показывает, что в искусстве важно проявлять максимальные амбиции, делать все по самому «гамбург­скому счету»." author="5167" date="08.06.2010 19:26"]сделает в Перми хорошую выставку и на этом все закончится.[/note]Он и представить не мог, что жизнь его еще способна меняться. Так и многие люди, причем живущие не только в Перми и даже не только в России. Им уже трудно поверить, что жизнь вообще способна меняться, во всяком случае, в лучшую сторону. Хотя лишь за последние четверть века в мире и особенно в России столько всего изменилось.

Успех «Русского бедного» оказался столь неожиданным, что в гордеевскую идею музея поверил не только Чиркунов, но и сам Гельман. Он увидел, что в Перми при поддержке губернатора-блогера и сена­то­ра-модер­ни­за­то­ра он сможет не только построить большой музей современного искусства, какой почему-то не могут построить в Мос­кве, но и получит шанс изменить траекторию развития целого города.

Марат Гельман продал половину своей московской галереи и поехал жить и работать в Пермь. За ним потянулись другие. И пошло-поехало. За без малого два года идея строительства музея обросла самыми фантастическими проектами. Реконструировать и сделать вторую сцену Театра оперы и балета. Построить новое здание для Пермской галереи, которая сейчас занимает помещение церкви. Реконструировать Речной вокзал так, чтобы в России появил­ся первый музей, отвечающий современным мировым стандартам хранения экспонатов (это позволяет устраивать временные выставки мирового уровня). Да и вообще превратить весь район вокруг Речного вокзала в культурно-досуговый центр. Причем сделать все это с привлечением мировых звезд архитектуры.

А еще наполнить весь город арт-объектами, сделать авторские улицы художников, дать нормальным дизайнерам разработать современный облик городской инфраструктуры, открыть фотогалерею, построить в райцентрах сеть театральных сцен, организовать там регулярные гастроли пермских театров, наладить бесплатные междугородные автобусы для посетителей выставок и еще черт знает что. Причем в результате этого черт знает чего Пермь должна так радикально измениться, что [note text="В настоящее время изменения в стране могут быть эффективными, когда они осуществляются не иерархически организованными «корпоративными» группами или командами, сплоченными по принципу личных или социальных связей, а так называемыми «сетями» – людьми, находящимися между собой не в иерархических отношениях, а способными с помощью сетевого «перезацепления» идей, ресурсов, возможностей и желаний осуществлять и продуцировать акты, проекты и образцы новой жизни." author="5258" date="08.06.2010 19:21"]в 2016 году Евросоюз может признать ее культурной столицей Европы.[/note]

Все это так здоровски и так правильно (за исключением идеи с европейскими претензиями, что, наверное, если не «клиника», то некоторый перебор). Поневоле задумаешься: а почему только в Перми и только сейчас до этого додумались? Парадокс, но в то же самое время совершенно невозможно себя убедить в том, что все эти великие перемены действительно могут произойти.

•  •  •

Если вы примете все это слишком близко к сердцу, приедете в аэропорт, сядете в самолет и прилетите в город Пермь, вы неприятно удивитесь. Потому что практически ничто не скажет вам, что вы оказались в культурной столице. Несмотря на осадное положение, город продолжает жить мирной жизнью, и ничто в его облике не выдает, что он в состоянии войны.

Пермская движуха идет уже без малого два года, а серьезная реконструкция Речного вокзала пока на стадии разработки проекта. Музейная коллекция только формируется (Гельман обещает закончить через два года). Результаты работы дизайнеров во главе с Лебедевым над новым обликом города будут воплощены в лучшем случае осенью, если вообще переживут депутатскую оппозицию, которая грозит лишить Центр дизайна бюджетных денег. Тогда же, наверное, в городе появятся первые серьезные уличные арт-объекты. Выставки на Речном вокзале, несколько новых фестивалей, театр «Сцена-молот», книжный магазин «Пиотровский» да еще финансируемая Гельманом интернет-газета «Соль» – вот пока все, что перминаторы могут предъявить людям. «Мы пока по большому счету ничего такого фантастического не сделали, кроме нескольких очень качественных выставок», – признает Марат Гельман.

Подготовка эволюционного скачка требует времени, и пермская движуха – пока явление скорее информационное. Отправляется, например, дизайнер Артемий Лебедев зимой в Пермь на «мумусике», как он называет свой Land Rover, температура в Перми падает до некультурных минус сорока градусов, «мумусик» не заводится, Лебедев обращается к пермякам за помощью через ЖЖ, призыв повторяет местное «Эхо Москвы», через полчаса к машине столичного гостя выстраивается очередь из желающих помочь. За этим реалити-шоу в режиме онлайн наблюдают почти пятьдесят тысяч читателей блога Артемия Лебедева. Так Пермь появляется на карте России, хотя ничего существенного, собственно говоря, не происходит.

Последовав в Пермь за Артемием Лебедевым, не так-то просто разглядеть в привычных для многих пейзажах типичного российского города-миллионника признаки нашествия орды гельманоидов. Разве что прямо в аэропорту ваш взгляд привлечет реклама «Сцены-молота» Эдуарда Боякова (слоган «Новый театр – новые зрители», физиономия чувака с пирсингом). В фойе театра «Сцена-молот» все в лучших столичных традициях: кирпичные стены выкрашены белой краской, а по блестящему черному полу гуляют девушки с молескинами. Но во всем наблюдается приятный эффект новизны – пахнет свежепокрашенным деревом, а официанты ассортимент бутербродов зачитывают по меню, потому что сами еще не выучили.

От всего этого привычные вещи тоже выглядят по-новому. Это не «Газель» приехала к дверям театра, чтобы везти участников очередного фестиваля от «Сцены-молота» к Речному вокзалу. Это совершил посадку шаттл, капсула времени, перевозящая людей из прошлого в будущее. Впрочем, забравшись в шаттл, где уже едут столичные гости художник Александр Виноградов и критик Александр Панов (оба – вполне довольные тем, что их как опоздавших не пустили на спектакль и потому они провели время за селедочкой в ресторане), начинаешь подозревать, что ошибся маршрутом. Потому что едешь отнюдь не в будущее, а в какое-то перестроечное прошлое. От самого нашествия этих людей в Пермь, от листка с заголовком «План завоевания мира» на стене в дирекции музея у Гельмана, от хулиганского искусства в руинах Речного вокзала веет духом совсем не нашего времени. Эффект усиливается, когда во время поэтического фестиваля начинаешь рассматривать развал с дисками: Цой, Башлачев, Курехин.

Вернуться в настоящее не получается, даже когда видишь, как поэт декламирует со сцены свои стихи, читая их с экрана айфона. И хотя «Сцена-молот» работает под вывеской «театра настоящего времени», на самом деле в Перми больше нет ничего настоящего. А есть либо прошлое, либо будущее, либо их переплетение; а чаще всего речь идет о лобовых столкновениях.

•  •  •

Пермская движуха – это не только поэтический фестиваль «СловоNova», [note text="В Пермь приезжают участвовать в честных конкурсах и побеждают самые прославленные архитекторы мира, там единственный случай в стране, когда генплан развития города-миллионника делает голландская компания, разработавшая план развития Гамбурга и Лондона, туда съезжаются российские поэты прочесть свои лучшие стихи." author="5258" date="08.06.2010 19:22"]или выставка «Ночь в музее»,[/note] или ретроспектива Александра Бродского, это еще и такие унылые мероприятия, как круг­лый стол в здании краевой администрации. Но именно здесь проходит линия фронта, здесь идет война с главными врагами любой модернизации – реакцией и саботажем.

Вернее, должна проходить. Марат Гельман пытается встретиться с противником лицом к лицу, заглянуть в глаза, объясниться, но главные реакционеры не приняли приглашения участвовать в дебатах, а остальные жмутся по стенкам и в разговоре не участвуют. За круглым столом остаются в основном функционеры от культуры, что не может не влиять на уровень дискуссии.

Один выступающий говорит Гельману, что надо проработать «механизм распределения госсредств», иначе «регион погрязнет в склоках». Второй критикует само современное искусство, потому что оно не сможет сломить международные информационные барьеры: для завоевания Запада нужно что-то оригинальное, а не просто мировой мейнстрим. («Ну да, я и говорю, что нового в новом?» – многозначительно шепчет подругам дама у стеночки.) Третий замечает, что претендовать на звание культурной столицы Европы и даже России нескромно, поэтому цель надо поставить пореалистичнее. Например, Пермь – культурная столица Пермского края.

Модернизация – это в каком-то смысле всегда оккупация прошлого будущим. И прошлое всегда начинает партизанскую войну. У каждого пермского отряда, устраивающего диверсии (вроде попытки поджечь ночью пермскую ротонду Бродского) или даже простой саботаж (вроде отказа участвовать в очередном мероприятии, потому что оно гельмановское), имеются свои резоны. Одни обижаются, что пришлым достается вся слава. Другие недовольны тем, что на пермские деньги приглашают столичных гостей. Третьи не приемлют современное искусство. Четвертым не нравятся авторы модернизации, поскольку у них противоречивое прошлое. Пятые претендуют на власть и поэтому будут расшатывать спорный культурный проект губернатора, даже если ничего не имеют против проекта. Но почти все просто не хотят изменений к лучшему – как бы ни хотелось им думать иначе.

Казалось бы, пермский культурный проект настолько разумен, что удивляться надо не тому, почему это у кого-то может вызвать протест, а тому, почему всего этого не делают во всех остальных регионах. В этом и заключается главная драма прогрессора. Что для одного – аксиома, для многих – теорема. И как это ни обидно, нужно тратить время, чтобы доказать: сегодня в мире города развиваются именно так, и не только «города-рок-звезды» вроде Бильбао. Тяжело переживавший деиндустриализацию город Глазго сумел возродиться, сделав серьезную ставку как раз на культуру. Причем еще в восьмидесятых годах.

С тех пор западный мир накопил немалый опыт развития городов через поиск ключевой «компетенции» города. Этот опыт обобщен, например, в книге Marketing Places Europe. Авторы, среди которых один из главных теоретиков маркетинга Филип Котлер, пишут, что глобализация и усиление миграции вынуждают города повышать качество жизни в борьбе за людей, поэтому «территории должны начать делать то, чем бизнес занимается уже на протяжении десятилетий, а именно стратегическим рыночным планированием».

Когда в Бильбао появился Гуггенхайм, Томас Кренц говорил, что этот музей был нужен властям не как объект культуры, а как «средство экономического и социального оздоровления города».

Но в России все миграционные потоки сводятся к перетеканию людей и денег из провинции в столицу, хотя столица явно скоро лопнет – как презерватив, в который пытаются перелить трехлитровую банку соленых огурцов. Наверное, поэтому все «стратегическое рыночное планирование» в России сводилось к идее объявить в лучшем случае Великий Устюг родиной Деда Мороза, а в худшем Москву – финансовой столицей мира. Пермь стала первой российской попыткой применить на практике накопленные миром технологии развития территорий.

•  •  •

При всем многообразии пермских оппозиционеров единственным сомасштабным соперником Марату Гельману может выступать только писатель Алексей Иванов. Как ни смешно сейчас звучит, он прославился после выхода романа «Сердце Пармы», который весь посвящен борьбе пермяков с нежданными пришельцами, а пришельцев – с пермяками.

Пришельцы в романе Иванова – москали-христиане, разрушающие языческие ценности пермяков. «Можно мириться с набегами врагов, но нельзя мириться с их богами, – говорит в романе лидер оппозиционного движения. – Враги приносят к нам свои мечи, а московиты принесут нам своего бога… Если мы покоримся богу московитов, то у нас уже не будет ни родных имен, ни песен, ни памяти – ничего».

И хотя автор «Сердца Пармы» вроде бы даже говорит о необходимости принятия христианства ради грядущих поколений, в его неприятии нынешней культурной революции и правда есть что-то языческое, стихийное – иначе сложно объяснить, почему Гельману и Иванову не удается найти общий язык. В публичной дискуссии, которая ведется через местные газеты и в блогах, Иванов говорит, что надо не каких-то пришлых поддерживать, а развивать местную культуру, а Гельман в ответ парирует, что местная культура как раз и развивается, когда на местность начинают съезжаться талантливые люди со всего света.

На этом диалог заканчивается, потому что у всех разные представления о таланте. Вообще у Алексея Иванова имеется собственный модернизационный проект – превратить вымирающее село Кын на реке Чусовой в туристический памятник уральской горнозаводской цивилизации с аттракционами, музеями, гостиницами и турбазами, с организацией маршрутов для рафтинга и запуском по железной дороге «рейсового пассажирского бронепоезда». Чтобы реализовать такой проект, Алексей Иванов в открытом письме Сергею Гордееву предложил принять целевую программу на десять лет и первым делом построить сто километров дороги на Кын, потому что без дороги все планы про Кын «дохлые».

Нетрудно заметить принципиальную разницу в модернизационном подходе писателя Иванова и сенатора Гордеева. Гордеев хотел бы менять прежде всего мышление, чтобы изменение пространства стало следствием. Иванов предлагает менять прежде всего пространство, надеясь на то, что в результате изменится и мышление.

Губернатору Олегу Чиркунову больше нравится менять мышление с точки зрения эффективности на вложенный рубль. Он вспоминает, как при­ехав­ший в Пермь по приглашению Гордеева Жайме Лернер, бывший мэр Куритибы (а это еще один прославившийся «город-рок-звезда»), сказал ему: «В последний год я вызвал к себе руководителя департамента дорог и сказал, что в этом году он в отпуске. На его деньги я построил много объектов культуры, и результат был мгновенный и превзошел ожидания. Если бы я догадался сделать это на пять лет раньше, это был бы другой город». Олег Чиркунов поверил и теперь постоянно повторяет: ничто не сравнится с прямыми инвестициями в культуру – по сравнению с другими социальными сферами деньги смешные, а эффект ого-го.

Чтобы построить Кын-парк, нужно проложить километры трассы и поднять из руин целый поселок. Чтобы устроить мировую шумиху вокруг выставки «Русское бедное», оказалось достаточно вывезти из здания Речного вокзала весь мусор, наскоро покрасить стены и развесить картины. Но вполне возможно, что эта легкость обманчива, предательская эта легкость. И это нетрудно почувствовать, хотя бы раз приняв участие в пермской движухе.

•  •  •

В любом броске столичной интеллигенции в провинцию присутствует бацилла народничества, которая делает бросок самодостаточным, не требующим каких-то результатов, и зачастую этот бросок нужен самим народникам куда больше, чем народу. Противникам движухи кажется, что Гельман черпает из Перми деньги, а он скорее черпает силы – совершенный им недавно кавалерийский наскок на московский генплан с жесткой критикой столичного мэра Лужкова явно питается пермской уверенностью в том, что жизнь можно менять. И если можно изменить Пермь, то почему нельзя изменить и Москву, а за ней и всю Россию? Но как идея окультуривания крепостных крестьян самим крестьянам была до лампочки, так и идея привнесения столичной жизни в провинцию на деле оказывается меньше всего нужна провинциалам.

Прилетает, например, в Пермь поэт и публицист Лев Рубинштейн, чтобы принять участие в очередном пермском фестивале и выступить в роли исполнителя старых военных песен, приходит в небольшое кафе, а за ним в зал набиваются друзья и поэты, все та же столичная публика. Через три стола от сцены шумно ужинают пермские мужички, очевидно, не предполагавшие, что окажутся на концерте. Новая мизансцена, впрочем, их не смущает – иначе зачем вламывать на работе, если после работы нельзя оттянуться? Пермская молодежь оккупирует соседний стол. Парень громко, чтобы было всем хорошо слышно, делится с друзьями впечатлениями о фестивале – некий поэт показался ему пафосным, в результате парня выгнали и сказали ему, что он не умеет дискутировать. Дверь хлопает, прибывают новые столичные гости, для них уже нет мест, отчего невольно задаешься вопросом: а не легче ли было собраться в «Маяке»? Правда, через новоприбывших проталкивается один пермский ценитель культуры. «Макс, иди сюда, сучка!» – кричат ему. Лев Рубинштейн затягивает: «Враги сожгли родную хааааату»...

Формально у гельмановских выставок пока довольно высокая даже по столичным меркам явка – на каждом открытии наблюдается толпа гламурных женщин с голыми спинами и мужчин с усами. Но вопрос ведь не столько в количестве, сколько в качестве участников пермской движухи, готовы ли они что-то вложить в общее дело. Но со стороны самих «язычников» единственной серьезной заявкой на то, чтобы как-то созидательно включиться в пермскую движуху, стало открытие магазина «Пиотровский», хотя и тот появился во многом благодаря идее Гельмана сделать в Перми филиал «Фаланстера».

Случилось так, что директор «Фаланстера» Борис Куприянов по приглашению Марата Гельмана при­ехал в Пермь на разведку, но пришел к выводу, что открыть интеллектуальный магазин в таком городе невозможно, потому что никому ничего не нужно, даже книг Елизарова и Сорокина в городе-миллионнике не найдешь (хороша культурная столица). Неприятными впечатлениями Куприянов поделился в интервью журналу «Афиша». Статью прочитали молодые ребята Михаил Мальцев и Денис Корнеевский, которые давно подумывали открыть независимый книжный магазин и решили после демарша Куприянова перейти от размышлений к действиям.

«С Борисом Куприяновым сыграло злую шутку местоположение Речного вокзала, – объясняет Михаил Мальцев. – Выйдя из Речного вокзала, он решил познакомиться с городом. Пошел по набережной. А это самое злачное место, особенно летом, когда там идет массовый бухач. По всей набережной люди пьют, лежат в траве, дерутся. Туда-сюда курсирует милицейский бобик, который собирает тех, кто вышел за все рамки. Борис Куприянов, наверное, подумал, что Пермь вот так и выглядит. Хотя ни один интеллигентный человек на набережную летом вообще не ходит, просто чтобы этого не видеть».

Мальцев и Корнеевский решили включиться в культурный процесс, открыть магазин и рекламировать его в интернете слоганами вроде «Соссюр за копейки» (привет лингвисту Фердинанду де Соссюру и сети магазинов «Эльдорадо» с ее рекламой пылесосов «Сосу за копейки»). Борис Куприянов при этом содействовал новичкам советами и контактами издательств, что сильно помогло, но и сыграло со стартаперами злую шутку – например, писатель Алексей Иванов отказался проводить в магазине автограф-сессию только на том основании, что магазин – якобы гельмановский проект.

«Нам бы очень не хотелось, чтобы возникли элементы бойкота – это же полный абсурд, – сокрушается Мальцев. – Город не воспринимает адекватно культурную революцию. Люди дискутируют не о художественных достоинствах Виноградова и Дубосарского, а начинают обсуждать, на какие деньги это сделано, и ведут споры столетней давности о том, искусство это или не искусство. Никто не понимает, что на Речном вокзале, на втором этаже – Илья Кабаков, который входит в десятку лучших художников мира. И его можно увидеть не в интернете и не в журнале “Арт-хроника” – его можно увидеть своими глазами».

•  •  •

Как Сергей Гордеев смотрит на текущие результаты своих усилий? Задумав строительство музея современного искусства на «хребте России», он ведь, наверное, вполне мог ожидать такого развития событий, хотя, очевидно, не мог предполагать такого масштаба. В любом случае попытка наладить из подручного материала массовое производство нового человека – современного, открытого, готового меняться и поэтому готового что-то менять – не могла пройти безболезненно. Новый человек, как то и заведено, должен был рождаться на свет в муках. Так и случилось.

«Вы тонули когда-нибудь в болоте? – спрашивает Сергей Гордеев. – Кто виноват в том, что вы вязнете в болоте? Болото виновато. В Перми нет плохих людей. Там все люди хорошие. Это некая ситуация. Просто изменение общества без изменения мышления невозможно».

Пермские скандалы Сергею Гордееву нравятся – они свидетельствуют о том, что в обществе происходят столь необходимые изменения. «Это надо прожить, – считает он. – Вопрос не в том, нравится кому-то что-то или не нравится, а как сосуществовать разным людям. В XX веке искусство поменяло свою функцию: вместо создания прекрасных объектов оно стало подрывать старое мышление. Человек видит что-то провокационное. Он его, может быть, не понимает, но учится принимать. А без готовности принять что-то другое развитие по определению невозможно. Тем самым современное искусство создает условия для развития».

Но вот воспользуется ли этими условиями Пермь? Главная опасность для пермской модернизации отнюдь ведь не в том, что оппозиция окажется слишком сильной и деятельной. Главная опасность и не в том, что не хватит денег на стройки века (губернатор, например, обещает построить все крупные объекты, если останется еще на один срок). Главная опасность даже не в том, что московским варягам надоест игра в народничество и они в один прекрасный день решат смыться. Главная опасность в том, что сторонников и противников модернизации будет не просто мало, а критически мало. И сонному большинству эти вопросы окажутся просто по барабану. Большинство это по-прежнему будет лежать в траве у реки в ожидании бобика.

Хотя термин «модернизация» без труда можно найти даже в Большой советской энциклопедии, словом на все случаи жизни оно стало после того, как российский президент Дмит­рий Медведев призвал к модернизации в своей статье «Россия, вперед!» – причем впервые в истории общения власти с народом признав, что грош цена той модернизации, за которую приходится расплачиваться жизнями людей, как то было не только при Сталине, но и при Петре I. После публикации статьи в «Газете.Ru» спрос на гуманную модернизацию подскочил втрое – в буквальном смысле, то есть статистика запросов «Яндекса» на слово «модернизация» увеличилась с сорока двух тысяч до ста тридцати.

Но когда молодые пермские модернизаторы составляли бизнес-план своего книжного магазина, они просчитали все пункты в своем списке, кроме одного – выручки. [note text="В статье нет тех пермяков, которые активно участвуют в проекте. На самом деле команда, работающая над проектом, очень большая, и хочется, чтобы читатели их знали: это Павел Печенкин – президент международного фестиваля документального кино «Флаэртиана», Галина Кокоулина – директор Пермской краевой государственной филармонии, Надежда Беляева – директор Пермской государственной галереи, Ольга Юдина – директор Пермского областного краеведческого музея, Наталия Шостина – директор фестиваля «Камва», Александр Чепарухин – музыкальный продюсер, Иван Колпаков, который запустил информационный интернет-проект, ставший зеркалом культурного феномена. Это я к тому, что я уверен: через некоторое время про пермский феномен будут писать книги, не хочется, чтобы про этих людей забыли." author="5167" date="08.06.2010 19:28"]Сколько людей будут покупать интеллектуальные книги, они представить себе не могли.[/note] [note text="Мне кажется, пермский феномен говорит нам о том, что назрел вопрос: где на Руси жить хорошо? В Москве явно не хорошо, и это всем очевидно. В Перми, по сути, мы встречаем депрессивный аэропорт, советское нетронутое пространство, ужасную архитектуру, пробки, плохую экологию, не самую лучшую еду и пока еще плохое градостроительное планирование. Но там нет мигалок ни у кого, там все без исключений обязаны выполнять правила дорожного движения, там по-настоящему есть свободная пресса, с которой за критику власти ничего не случается, там есть конкуренция и честные конкурсы, там, по всем опросам, всегда выходит самая низкая коррупционность по стране. Там активно гражданское общество, а в парламенте представлены почти все партии. Там появляются новые современные театры, новые музеи и новые музыкальные фестивали, новый дизайн. Там происходит множество интересных событий. Может быть, на этом фоне в России родится место, где будет жить хорошо." author="5258" date="08.06.2010 19:26"]И хотя в первые месяцы магазин вроде показал плюс, будущее до сих пор представляется им неопределенным.[/note]

«У нас задача – год продержаться, – говорит Михаил Мальцев. – Наполнить город хорошими книгами, чтобы к мозгам произошел приток кислорода. Если мы будем существовать, значит, город мыслит». Партнер Денис Корнеевский согласно кивает, улыбается и добавляет: «А если люди сюда ходить не будут, значит, не мы такие – город такой». С