Александр Кабаков: Осажденный

А уж если выдумывать, то что-нибудь несусветное: летающих женщин, бессмертных мужчин, демонов и ангелов – в общем, всякую фантастическую белиберду, которой и без того хватает, включая не белиберду, а классику… Впрочем, это не останавливает. Что ж, если майорский нос гулял сам по себе вдоль питерских каналов, так уж после этого ничего и не выдумай? И пусть себе кот садился в трамвай, потирая усы гривенником, – никто не запретит и нам придумывать сказки и фантастические романы…

Да что угодно, лишь бы не начинать тоскливую как бы реалистическую тягомотину: «Ранним весенним утром Петр Иванович Семенов, господин средних лет, живущий в гигантском столичном городе, вышел из подъезда своего многоэтажного дома и отправился в большой банк, где он служил топ-менеджером...» Ужас! К тому же сразу, как только потребуются детали, начнешь путаться и нести чушь, поскольку сам менеджером ни топ, ни каким другим в банке не служил, квартируешь в умирающей пятиэтажке, и не средние идут твои годы, а вполне уже, по чести говоря, преклонные.

Нет, положительно нон-фикшн притягателен! И никаких фантазий не надо. Не надо напрягать воображение, а потом получать от критика презренное клеймо «булгаковщина» (а то и вовсе «аксеновщина»). И жизнь изучать в ее конкретных и разнообразных проявлениях не требуется – достаточно одно проявление записать точно и без прикрас, а читатель уж сам извлечет из этой правды свою, ему необходимую правду.

Да, положительно – только нон-фикшн! Хватит беллетристики, побаловались, пора и честь знать. Вот вам истинная история, документально подтвержденный случай.

Итак...

Ранним весенним утром Петр Иванович Семенов, господин средних лет, живущий в гигантском столичном городе, вышел из подъезда своего многоэтажного дома и отправился в большой банк, где он служил топ-менеджером. Паспортные данные Петра Ивановича, его ИНН и номер страхового свидетельства государственного пенсионного страхования, а также адрес по месту постоянной регистрации и другие реквизиты любой желающий может найти в социальных сетях, «Фейсбуке», «Одноклассниках» и прочих. Там же, в «Фейсбуке», вы можете ознакомиться и с той историей, которую мы собираемся вам здесь рассказать, но, конечно, там она будет изложена пристрастно, а здесь мы абсолютно объективны. Так что если понравится – лайкните. А если вас смущает то, что на старомодном листе бумаги, содержащем слишкам многа букаф, и лайкнуть-то негде, то лайкните где угодно, какая разница.

Итак...

Ранним весенним утром… Весна в том году была короткая, зато жаркая, в полном соответствии с обещаниями ученых – в основном, как обычно, британских – вовсе упразднить сдержанно жизнерадостные демисезоны, весну и осень, оставив только экстремистские лето и зиму. Поэтому Петр Иванович вышел из дому налегке. На нем были: узкое и коротковатое, из черного кашемира, соответственно текущему деловому тренду, пальто нараспашку… А также узкий, строго по тренированной фитнесом фигуре, темный костюм… И, понятное дело, сияющие ботинки стиля oxford brogues. Уже только по вышеописанному экстерьеру можно было бы заключить, что жизнь Семенова удалась, или, чтобы употребить актуальный оборот, состоялась. Если же добавить, что спустя пять минут он вновь появился в нашем поле зрения, но уже выехав из паркинга под домом на автомобиле почтенной немецкой марки и модели текущего года, то следует признать, что жизнь его не только состоялась, но именно удалась.

Итак...

Петр Иванович Семенов, господин средних лет… Средних – это сорока трех. К такому прекрасному возрасту у нашего фигуранта (воспользуемся популярным в текущие времена борьбы с коррупцией словом) было все, что положено фигуранту. Несколько счетов не только в родном банке, но и в других, отделенных от РФ госграницами. Приличный домик в Испании и еще более приличный по известному Новорижскому шоссе. Еще одно транспортное средство, находящееся в пользовании жены, японский затейливый кроссовер. И наконец, сама жена, девушка Алена Васильевна Семенова, неполных тридцати пяти лет, со скромным модельным прошлым и столь же скромным деловым настоящим, обремененным заботами о собственном оздоровительном бизнесе «СПАщая красавица». Пусть нас простят за упоминание близкого Петру Ивановичу человека в ряду его материального имущества, тут ничего обидного нет, а только логика жизни.

Итак...

Живущий в гигантском столичном городе… Боже, как удивителен этот город! Не будем даже пытаться перечислить хотя бы главные чудеса – просто проедем по его Третьему транспортному кольцу, будь оно неладно с его вечными пробками, да оглянемся вокруг, да задохнемся от вида небоскребов, упирающихся в сиреневое от гари небо, да зажмуримся на мгновение, взлетая по стартующей в бесконечность эстакаде, да представим себе это пространство, эти двадцать миллионов обитателей, эти миллиарды вдохов и выдохов… И миллиарды рублей, добавим мы, так же растворенных в городском воздухе, как дыхания горожан и выхлопы машин, в основном пока еще не соответствующие современным европейским стандартам. Только вдохов и выдохов на всех горожан приходится примерно поровну, выхлопы зависят от года выпуска автомобиля и мощности… А денежки вообще выпадают из воздуха сугубо неравномерно, густо оседая на некоторых депозитах и совершенно игнорируя большинство текущих, зарплатных и пенсионных счетов и просто дырявые карманы среднего населения – не путать со средним классом. В результате возникает, как сказали бы электрики, разница потенциалов, а где разница потенци­алов, там и напряжение, спросите у тех же электриков, а где напряжение, там, того и гляди, пробежит искра и, соответственно историческому прецеденту, возгорится из нее пламя. Черт возьми! Черт возьми, иногда восклицал про себя Петр Иванович, да что ж они, не видят, что ли?! Кто они – Семенов отчетливо не представлял, но на всякий случай время от времени принимал участие в, как говорится, протестных акциях. Он шел или стоял на мостовой вместе с немалым количеством горожан, среди которых встречалось порядочно таких же господ в кашемировых пальто, тоже, видимо, смущенных разностью потенциалов – впрочем, возможно, участвующих в упомянутых акциях лишь соответственно тренду, то есть моде, вроде как на то же узкое и укороченное пальто.

Итак...

Вышел из подъезда своего многоэтажного дома… Не всегда П. И. Семенов жил в этом много­этажном новостроенном доме (монолит, планировка свободная, первичная отделка) со своею женой Аленой и девятилетним сыном Иваном. Вернее, сын тогда еще только намечался, а Петр и Алена жили в малогабаритной трешке с родителями Алены и ее младшим братом. Район Капотня для готовящегося возникнуть сына был не слишком подходящим. Да и совместная жизнь с родителями жены тяготила, прямо скажем, бедного – тогда еще бедного – Семенова даже больше Капотни. А у самого героя жилья не было никакого, поскольку он происходил из города Каменск-Шахтинского Ростовской области. И совсем недавно он произошел из простого менеджера в старшие менеджеры по работе с физическими лицами… Короче, еще много денег на срочные и специальные, особо выгодные вклады утекло, прежде чем безо всякой ипотеки Семенов приобрел четырехкомнатную в новостройке, в тихом, но перспективном районе Октябрьского Поля. В эту квартиру тесть с тещей приходили только в гости, никак не отвыкнув приносить с собою домашние заготовки квашеных огурцов и капусты, которых никто в доме Семеновых давно не ел, предпочитая обходиться продуктами из приличных магазинов. Открывая гостям, а спустя некоторое время закрывая за ними стальную дверь с сейфовыми замками, Петр Иванович всякий раз удовлетворенно отмечал и толщину, и качество стали, и хитроумность замков любимой двери, потому что только на нее и была вся надежда.

Итак...

И отправился в большой банк, где он служил… Именно служба в банке и привила Петру Ивановичу Семенову любовь к стальным дверям и веру в них как в единственное достойное препятствие той самой искре и тому самому пламени, о которых говорилось выше. Будучи работником банка, он отчетливо представлял себе, как все ненадежно в этом ненадежнейшем из миров. Он помнил, как в страшные дни уже далекого, слава Богу, первого кризисного года тихо шумела у стеклянных, слегка усиленных решетками входных дверей банка толпа угрюмых вкладчиков и как ему хотелось оказаться тогда в сейфовом помещении, за броневыми дверями, и никогда не выходить оттуда. А ведь еще не было тогда не только сына Ивана, проводящего теперь, к счастью, учебный год на безопасном острове, однако ведь на каникулы-то возвращающегося на родину, но и жены Алены, слабой бизнесвумен… Какие двери?! Вырвут танком. Привяжут тросом и вырвут.

Итак...

Топ-менеджером… В этом качестве он имел возможность слегка растянуть обеденное время и, допивая американский кофе с молоком в одном из наиболее приличных итальянских кафе, которых вокруг банка развелось больше, чем в каком-нибудь квартале Милана, беседовать с коллегой, таким же топом, о том, что волновало. «Дом надо строить, вот что, отсидимся, если что, по-любому, – говорил он коллеге, и коллега соглашался, а Семенов продолжал так же убежденно и невразумительно. – Умные люди давно в дома посъезжали, отсидятся, если что, по ходу…»

Тут мы простимся с уже поднадоевшим приемом и прекратим раскручивать одну, первую фразу, тем более что мы ее уже до конца использовали. Дальше изложение будет строгое и документально подтверждаемое – если хотите, ссылки на соответствующие сайты пришлем. ­Действие продолжается уже летом, наступившим вслед за тою ранней весной, и осенью, ­довольно быстро вытеснившей то лето.

Итак...

Петр Иванович Семенов, у которого, как сказано, уже были дом в Испании и еще один, совсем не хилый, по Новой Риге, решил строить третий, совершенно особого типа Дом – именно такой, с большой буквы «Д».

Дом этот должен был стать одной сплошной стальной дверью, которую не вырвешь никаким танком, да и, собственно, неоткуда будет ее вырывать – кругом вроде дверь… Пожалуй, что и дверь эту будем писать с большого «Д».

Для начала Петр Иванович Семенов продал испанскую и новорижскую недвижимость, поскольку искомой безопасности ни та, ни другая не предоставляли, а деньги имело смысл пустить на строительство Дома, уже шедшее полным ходом и быстро истощавшее счета, один за другим. Конечно, можно было бы ограничиться усилением обороноспособности новорижского жилища, но это было бы затратнее, чем построить Дом с нуля, – Петр Иванович через некоторых знакомых был осведомлен, во что обходится реформа обороноспособности. Кроме того, Семенова смущало расположение дома: его привлекательная престижность, увеличивающая цену каждой сотки, увеличивала и риск – пламя, если возгорится, был уверен Семенов (и не он один был в этом уверен), прежде всего полыхнет именно на Рублевке и Новой Риге… Что касается Испании, региона Марбелья, то относительно этого жилья сомнения у Петра Ивановича усиливались после почти каждого выпуска новостей. Буйные толпы, шатающиеся по улицам Южной Европы, в том числе Испании, сюжеты о раздаче бесплатной еды голодным и забастовках госслужащих, лишенных тринадцатых зарплат, бутылки с «коктейлем Молотова», летящие в полицейских, – все это нисколько не привлекало Петра Ивановича, и он даже сожалел, что когда-то купил испанский домик. Вложение можно было сделать и много более выгодное – к примеру, купить еще одну московскую квартиру в сталинском доме да сдать дипломату или две элитные однушки в новостройках и тоже сдать своему брату менеджеру, только еще начинающему…

Словом, теперь Петр Иванович Семенов строил Дом.

Участок был выбран идеальный – на небольшом (проще защищать) полуострове, выступа­ющем в водохранилище. Конечно, получить разрешение на покупку этой еще недавно принадлежавшей районной администрации земли в прибрежной зоне было непросто. Тут речь даже не шла о том, чтобы кому-нибудь занести, как положено, тут решалось все на уровне бескорыстных личных контактов в тесном и почти совершенно закрытом кругу. Однако ж желание Петра ­Ивановича было настолько сокрушительным, что однажды он услышал заветное «ну, если горит тебе, Петруха, стройся, только на новоселье не забудь позвать», и стройка началась.

Началась она даже не с нулевого, а с подводного цикла: в водохранилище вокруг полуострова была установлена мощная стальная сетка, исключающая приближение к будущему Дому любых плавсредств, включая субмарины. Эта сетка была установлена по примеру военно-морских баз и стала как бы подводной Дверью.

Потом были проведены саперные работы на перешейке, соединяющем полуостров с материком – то есть с бывшим совхозным полем, понемногу распродающимся под коттеджи и таун­хаусы. Минирование обошлось без чрезвычайных происшествий, оставленный для хозяев и нужд дальнейшего строительства проход был обозначен широкой аллеей молодых сосен, в целях маскировки перемежающихся с беспородной растительностью.

Работы велись в ночное время, бригада молдаван немедленно по окончании была депортирована на добровольной основе, снабженная выходным пособием и советом все забыть.

Жена Алена поначалу ни во что посвящена не была, но как любящий человек что-то почувствовала. Петя стал более молчалив, чем был прежде, глаза его приобрели еще более обычного сосредоточенное выражение, а на письменном столе в его домашнем кабинете теперь постоянно лежал школьный учебник физики, раскрытый на странице, на которой рассказывалось о разнице потенциалов, чреватой искрой… Кроме того, она слышала, как муж задумчиво, за какой-нибудь несложной работой, повторял стихотворную строчку «...из искры возгорится пламя…», хотя вообще стихов не любил и не знал. Когда же Петр Иванович привез ее взглянуть на завершающееся строительство Дома, уверенность ее окончательно сформировалась.

Дом был выстроен из бетона, серый куб в один этаж. Бетон был сплошной, окна в нем прорезаны узкие и высоко от земли, в обычное время они закрывались стальными ставнями с мощными замками, запирающимися изнутри одной кнопкой с центрального пульта.

Дверь в Дом вела стальная, когда она бывала открытой – недолго, чтобы хозяева успели пройти, – можно было подивиться толщине: полметра стали, столько же, сколько бетона в стенах, и вдвое толще, чем дверь в городской квартире. Замков было четыре, по одному с каждой стороны, когда их запирали с центрального пульта, глубоко в стены вдвигались стальные стержни, почти в руку толщиной каждый.

При запертой Двери и ставнях Дом снаружи выглядел просто как сплошная бетонная глыба правильной формы, украшенная металлическими накладками. Похоже было на какой-то брошенный недострой, уже начинающий зарастать бурьяном – усилия ландшафтного дизайнера дали результат…

Внутри же Дом был совершенно обычный, мебель сюда перевезли с Новой Риги, и даже все интерьерные идеи снова воплотили. Натуральное черное и красное дерево, тонкая кожа, зеркальное стекло и прочие штучки, наличием которых внутри Дома вполне объяснялся суровый и неприступный вид Дома снаружи. Во всяком случае, трезво оценивающий действительность человек понял бы мотивы и соображения, руководившие Семеновым при строительстве бетонной крепости. Если в Доме цена дверных ручек на внутренних дверях больше, чем три средние по стране зарплаты, то лучше укрыть их в бетонном кубе, за броневой дверью. Поскольку последствия разности потенциалов в учебнике физики описаны понятно…

Между тем Семеновы оставили городскую квартиру в элитной новостройке на Октябрьском Поле и переехали в укрепленное сооружение, на берег водохранилища. Алена продала свой спа-бизнес и теперь целый день сидела внутри бетона, развлекаясь кулинарными телепередачами – тарелка на Доме была укреплена со стороны воды, чтобы не бросалась в глаза. Ивана забрали из школы, рано утром к нему приезжали учителя, Дверь приоткрывалась и впускала перепуганную математичку или дрожащего историка. Впрочем, мальчик учился в основном с помощью ­интернета, этого ему вполне хватало. Сам Петр Иванович из банка ушел, объяснив это состоянием здоровья – присмотревшись к нему, директора поверили. Денег, оставшихся после окончания строительства, хватало на продукты и содержание Дома. От автомобилей Семеновы тоже избавились и стали вызывать в случае крайней нужды такси к перекрестку на шоссе, к которому шла неприметная дорога от Дома.

Теперь Семенов целыми днями сидел в бетонном своем кабинете, в котором не было даже узкого окна, а вентиляция все время выходила из строя, так что Петр Иванович находился там, как правило, в одних трусах. В таком виде он непрерывно читал книги уже не про символическую разницу потенциалов, а про историю великих революций. Начиная с британской, возглавленной Кромвелем… задерживаясь на французской с Маратом, Дантоном и Робеспьером… ­кончая Октябрьской, про которую чем больше читал, тем непонятнее становилось, кто там был ­главным.

В зеркало Семенов смотреться бросил, не находя в этом никакого смысла, и его стильная трехдневная щетина превратилась в несимметричную, густую и курчавую бороду.

Разность потенциалов, бормотал Семенов, вглядываясь в крупный шрифт революционной истории, разность потенциалов… В бункере стояла тишина, только неисправная вентиляция гудела.

Кое-какие слухи о Доме ходили в окрестных коттеджных поселках, но серьезные люди в них не верили. Дом, по их убеждению, был не чем иным, как останками некоего могущественного недостроя, гаражом или цоколем. Хозяин угодил в СИЗО – был и такой логичный слух – по одному из антикоррупционных дел, потому стройка затормозилась… А сами серьезные люди в смысле безопасности полагались на круглосуточную вооруженную охрану от частного охранного предприятия, не понимая, что вооруженная охрана-то как раз и опасна…

Семеновы жили однообразно, дичали. Алена понемногу перестала смотреть кулинарные передачи, и семья обходилась полуфабрикатами, закупаемыми на неделю, – впрочем, Петр Иванович не ел вообще почти ничего, тревога сводила пищевод судорогами.

По всему дому было разложено оружие, от элементарных «калашниковых» до станковых ­гранатометов. Сам Петр Иванович всю эту несложную технику освоил в совершенстве и теперь учил обращаться с нею жену и сына. Успехи были посредственные, даже Иван, после перво­начальной вспышки бурного интереса, в «железках», как он называл это оружие, разочаровался – кино само по себе, а в жизни это железки и больше ничего. Играть на приставке куда инте­реснее…

Оружие было размещено возле окон-бойниц. Каждый вечер, проверив Дверь, Семенов отправлялся проверять ставни, заодно осматривая и арсенал.

Дом был готов к обороне.

Петр Иванович был готов ко всему.

Пламя, которое обязательно должно возгореться из любой случайной искры – ну, в троллейбусе двое сцепятся или возле чебуречной подерутся – и полыхнуть на всю страну как минимум, Семенова уже не пугало. Дом спасет, а там подерутся-подерутся, да и угомонятся, поскольку уже привыкли к торговым центрам и никак не согласятся обходиться без них, одною только справедливостью… И пламя потухнет.

Однако до такого развития исторических событий частная история семеновского Дома не дотянулась.

Однажды Петр Иванович, совершая вечерний обход, услышал какое-то еле уловимое гудение снаружи, за ставнями. Возможно, это идет по недалекому шоссе колонна фур, подумал Семенов, и паниковать сразу не стал. Но на всякий случай, оперируя центральным пультом, приоткрыл ставни и всмотрелся во тьму.

Тьма показала его вечный кошмар, материализовавшийся, словно поставленный умелым в массовых сценах режиссером.

К Дому со стороны перешейка подступала толпа. Тихий гул происходил не от разговоров, толпа шла в полном молчании, а от топота десятков или даже сотен ног по заросшей травою земле.

Мины почему-то не срабатывали.

Первую автоматную очередь Семенов дал через то окно, через которое увидел толпу. Потом он стал стрелять через другие окна, меняя позицию по периметру Дома, чтобы не дать себя окружить. Для стрельбы из тяжелого оружия, пулеметов и гранатометов, он использовал вентиляционные отдушины – планом было предусмотрено их превращение в огневые точки.

Жену и сына он успел запереть в гостиной, расположенной в центре Дома, за несколькими бетонными стенами.

Он вел непрерывный огонь, но толпа приближалась, и потерь среди осаждающих вроде бы не было – во всяком случае, никто не падал, и в промежутке между очередями был слышен тихий топот и даже дыхание сотен людей.

Неравный бой продолжался уже несколько часов – Семенову казалось, что начинает светать.

В отчаянии Алена изо всех сил пнула запертую дверь гостиной – раньше она никогда не решилась бы так поступить, потому что очень любила своего несчастного мужа. Дверь гостиной слетела с петель, словно дверка дачного дощатого сортира под напором перепившего гостя. Ведя за руку Ивана, натыкаясь во тьме на тут же осыпающиеся бетонными обломками стены, Алена добралась до главной Двери. Здесь ее сил оказалось недостаточно, но помог Иван: нажал пару кнопок на своей Play Station, и Дверь с ржавым скрипом пошла в сторону, распахнулась и косо повисла, выворачивая из крошащегося бетона стальную раму.

Рассвет уже перетекал понемногу в утро. Ночных теней нигде не было видно. Над водохранилищем поднимался небольшими облаками пар.

Петр Иванович вел по высаживающимся со стороны воды плотный пулеметный огонь. Интересно, думал он, как же они сквозь сетку прорвались? Надо было более частую ставить, думал он.

Алена взяла у Ивана мобильный, сохраненный им без практической цели – в бункере связь не работала.

– Скорая? – переспросила на всякий случай Алена. – Скорая, нужна такая… специальная машина… Срочно… Пол мужской, сорок три полных…

…Петра Ивановича туго зафиксировали в приспособленной для этого внутренности специальной скорой, двери захлопнулись, машина тяжело полезла с сырой земли на дорогу. Колеса ее разворотили минную полосу и расплющили несколько плоских круглых коробок от сельди атлантической – молдаване зарыли их елочкой в полном соответствии с правилами саперного искусства.

Петру Ивановичу повезло – он уже не видел этого разрушения идеи Дома.

Не видел он и осыпающегося, черт бы взял халтурную молдавскую бригаду, со всех углов и проемов бетона.

Не видел он и ментов, приехавших по звонку врача скорой и теперь изумленно разглядыва­ющих селедочные банки и все остальное вооружение Семенова. «Надо ж столько пневматики и макетов накопить, – завистливо усмехнулся молодой сержант, – целым двором можно в войнушку играть. А в бункере штаб шикарный получится…»

День набирал силу, Дом продолжал рассыпаться, игрушечный арсенал увезла полиция. Алена вызвала такси и поехала в город, в квартиру на Октябрьском Поле.

Там Семеновы и теперь живут. Алена мечтает возродить свой спа-бизнес, в чем мы горячо сочувствуем бедной женщине, довольно она намучилась в проклятом Доме. А Иван, увы, с ­интересом поглядывает на бритоголовых молодых людей в коротких куртках и высоких ботинках. И не сам по себе этот интерес, естественный для юноши, настораживает, а выражение лица Ивана, когда он смотрит на лево-правых борцов за справедливость: сосредоточенное и закрытое. Генетику-то никто не отменял…

По выходным мать и сын ездят в больницу на Преображенке и гуляют по больничному парку с мужем и отцом.

Петр Иванович Семенов искренне говорит им, что совершенно доволен нынешним своим положением. В больнице он чувствует себя надежно защищенным от любого пламени, которое может, того и гляди, возгореться на воле от любой случайной искры, например от конфликта в метро между болельщиками футбольных команд. А больница стоит за крепким забором, не бетон, конечно, но все же… Поэтому Семенов убедительно просит семью переехать к нему, палата просторная и соседи симпатичные, возражать не будут.

Тут Алена начинает плакать, Иван отворачивается, и, быстро простившись с больным, они ­уходят.

Плачет Алена и по дороге к метро: ей жалко мужа, сына и себя. Пламя вспыхнуло, не дожидаясь искры, и сожгло их прекрасную жизнь. В той жизни ранним весенним утром Петр Иванович Семенов уходил на службу в банк… Все исчезло. Прав был Петя, думает Алена, разность потенциалов все погубила. Прав был Петя, думает Алена и плачет.