Теперь уже, постфактум, после того, как спектакль посмотрел Питер, организаторы фестиваля через уполномоченных лиц передают, что зрители ничего не поняли, что это был арт-хаус, перенесённый Митчелл из кино в театр.
ОК, попробуем разобраться. Пойдёте ли вы в кинотеатр, если прочитаете, что фильм из числа «кино не для всех»? По настроению, правда? Но ведь вам о том, каков фильм, обязательно сообщат. Что совершенно прекрасно в кино, по сравнению с театром, что задолго до выхода фильма в прокат к нему появляются тизеры, трейлеры, анонсы, рецензии. Зритель на фильм идёт хорошо подготовленным, почти всегда зная, что увидит. В случае со спектаклем Митчелл, ожидания зрителей основывались, в основном, на тех впечатлениях, которые оставила «Альцина» в Большом. Но Митчелл поставила совершенно другую вещь, совершенно другую концептуально. Для фестивального спектакля, кстати, самое оно. Но... зритель, скупивший в ажиотаже недешёвые билеты, не ожидал увидеть не просто «театр не для всех», а «кино не для всех в театре». Все эксперименты, поиск нового театрального языка, сделанные Кэти Митчелл, очень интересны. Но, вероятно, не всем. Зрителя к таким спектаклям надо готовить, воспитывать. Почитайте любые брошюры к европейским фестивалям, сходите на лекции, встречи до и после спектаклей, и вы полюбите все спектакли, которые увидите, потому что они будут вам понятны.
Zauberland- очень любопытно сделанный спектакль. В нем при полном отсутствии нарратива есть канва, сюжет, смысловое наполнение. Поставленный как страшный сон героини, он тем не менее, не выходит за рамки реального в физическом мире. Но, к сожалению, без текста программки, это понять довольно сложно. Таким образом, в противоречие входят конкретное нарративное описание спектакля, размноженное российским интернетом, и абсолютно метафоричное, на грани иллюзорного, театральное действо.
Художник не может оставаться в стороне от наболевших социальных и политических проблем. И Митчелл не осталась. Сделала это по-своему. Взяла самый популярный песенный цикл Шумана «Любовь поэта», состоящий из 16 песен, написанный им на стихи Г.Гейне в период, который музыковеды называют «год песен» (это тоже имеет значение, вероятно), и с него начала спектакль. Джулия Баллок поёт чудесно. В начале совершенно не понимаешь, к чему это все. Песни о птичках, цветочках, Рейне, словом, тоска по любви и сказке. Но параллельно идёт как бы пантомима. Приходят мужчины, и то одевают, то раздевают ее. Потом, позже, пришло понимание, что это так описана жизнь женщины на Востоке (речь идет, скорее всего, о Сирии): не очень свободная, но зато она может петь о птичках, любить, красиво одеваться. Один раз за 40 минут этой части спектакля выкатывают «каталку из морга» с трупом, предположительно, ее мужа. Потом, позже его выкатят ещё раз пять. И она сама потом на него ляжет. И ее также накроют простыней с огромным кровавым пятном. И дочь тоже.
Знаете, все на предположениях в этом спектакле. Это же сон, в котором все спуталось. Вероятно, Митчелл в «европах» сама его зрителям разъясняла. По заведенному у них правилу, аннотация к спектаклю отражает его содержание и смысл в соответствии с замыслом автора. Это же хорошо. Не у чаждого зрителя хорошее ассоциативное и образное мышление. Но нам говорят: а вы воспринимайте чувствами, что воспримите, то воспримите. Обычно так и бывает. Но на этот раз аудио-визуальный язык спектакля шёл в разрез с чувствами, все время обращаясь к логике и событийному ряду реальной жизни.
