Владислав Иноземцев

Завершившийся на прошлой неделе в Глазго глобальный климатический саммит не принес неожиданностей. Заявление представителей 197 стран по результатам его работы является «гремучей смесью» нереализуемых обещаний (типа «мобилизации 100 миллиардов долларов в год для помощи бедным странам в борьбе с экологическими вызовами, начиная с 2023 года») и ничего не значащих формулировок, как, например «привлечение к работе широкого круга участников, включая общественные организации, местные сообщества и коренных жителей». Если в 2015 году в Париже развитые страны говорили о сокращении выбросов СО2 на 10% к 2030 году, то сейчас становится ясно, что эта цель совершенно недостижима: за прошедшие шесть лет их объем в мире вырос на 3–3,5%, и он никак не сократится на 12–13% за оставшиеся восемь или девять лет.

Тридцать лет назад в Советском Союзе была предпринята попытка государственного переворота. Значительная часть руководства страны и партии объявила об отстранении от власти президента СССР и создала некий Государственный комитет по чрезвычайному положению, который ничего чрезвычайного не совершил и через три дня самораспустился. Эта попытка, которую впоследствии обсуждали самые разные политики и эксперты, призвана была сохранить власть Коммунистической партии и сам Советский Союз, но на деле в течение нескольких месяцев уничтожила и то, и другое.

В этом году исполняется десять лет с того памятного дня, когда в ходе знаменитой «рокировки» Дмитрий Медведев добровольно оставил пост президента, на который был избран с результатом, превышенным Владимиром Путиным только в 2018 году в трудной борьбе с такими политическими тяжеловесами, как Борис Титов и Ксения Собчак. С тех пор бывший глава государства провел почти восемь лет на посту премьера, наблюдая за последовательным демонтажом своих реформ; был изобличен небезызвестным оппозиционным блогером в строительстве домиков для уточек; а когда в Кремле показалось, что тяжелые времена прошли и «мальчика для битья» можно заменить на профессионального мытаря, был отправлен в отставку. И хотя после первого отстранения Медведева от власти в стране наступил экономический застой, а после второго — пришествие полномасштабной диктатуры, экс-президент по-прежнему остается объектом насмешек. И зря, на мой взгляд.

Дипломатические конфликты последнего времени вывели противостояние России и Запада на новые рубежи. Даже несмотря на ожидающуюся летом первую встречу Владимира Путина и Джозефа Байдена, которая, хочется верить, может положить начало новому этапу разрядки, отечественная антизападная пропаганда достигла такого градуса, что вызывает только неприятие, не предполагающее даже попыток осмыслить суть выдвигаемых «обвинений». Повсюду говорится, что США и их союзники намерены снова «поставить Россию на колени», установить контроль над нашими природными ресурсами, оторвать от страны «лакомые куски» или даже разрушить ее по подобию Советского Союза, оставив на месте России с десяток соперничающих между собой государств. Подробно анализировать такие пассажи я считаю ниже собственного достоинства, однако нет сомнения в том, что значительная часть внешнего мира действительно стремится видеть нашу страну существенно отличающейся от нее сегодняшней — и стоит попытаться понять, чего именно они от нас ждут.

В октябре 2014 г. Международный валютный фонд впервые поместил Китай на первую строку в списке стран, ранжированных по размеру их экономик, рассчитав валовый внутренний продукт страны за первые три квартала с учетом данных о  покупательной способности ее национальной валюты, юаня. 20 апреля 2011 г. премьер-министр России В. Путин, выступая перед депутатами Государственной думы, заверил их, что к 2020 г. Россия станет крупнейшей экономикой Европы по размеру ВВП, рассчитываемого по паритету покупательной способности. Определенные основания для оптимизма имелись и у Пекина, и у Москвы. Китай с 2005 по 2014 г. нарастил экспорт товаров в США в 1,92 раза и с 2008 г. стал крупнейшим кредитором главной мировой сверхдержавы; Россия в преддверии возвращения В. Путина в Кремль наслаждалась самыми высокими за столетие ценами на нефть, быстро преодолевая последствия скоротечного глобального экономического кризиса 2008-2009 гг., в котором в то время привычно было обвинять США с их «безрассудной» финансовой политикой. Геополитическое возвышение Китая и России никем не ставилось под сомнение; предсказания Ф. Фукуямы о «конце истории» были забыты, тогда как книги о «возвращении истории» заполонили полки магазинов. Однако всего несколько лет спустя эксперты наперебой обсуждали первое с 1992 г. (когда Китай начал публиковать ежеквартальную статистику ВВП) падение китайской экономики на 6,8% в первом квартале 2020 г. и сокращение российского экспорта на 22,5% в первом полугодии, не переставая удивляться тому, как США, ЕС и Великобритании в не менее сложной ситуации удалось на протяжении всего лишь четырех месяцев мобилизовать для спасения своих экономик рекордную сумму почти в $5 трлн.

Российские протесты начала 2021 года еще долго будут осмысливаться политологами, а вокруг фигуры их лидера Алексея Навального будут кипеть страсти. Никто не знает, каким окажется продолжение протестной активности и какой будет реакция на нее российской власти. Единственное, что можно сказать наверняка, — это то, что борьба за демократизацию страны и возвращение элементов правового порядка будет еще очень долгой.

Наступление нового, 2021 года — это в то же время и приход третьего десятилетия XXI века, которое может, как это ни печально признавать, оказаться также и «третьей декадой» правления Владимира Путина. События последних недель и месяцев многое добавили к вроде бы уже известной нам всем картине, позволяя оценить, какими могут оказаться основные черты приближающегося периода и как они соотносятся с характеристиками тех лет, которые остались позади.

Этот год во всем мире прошел под знаком коронавируса. Насколько, по вашему мнению, пандемия стала неожиданностью для политических элит? 

«Сноб» — прекрасное издание как по своей генеральной линии, так и по широте поднимаемых тем и подбору авторов. И название его просто требует написать что-то очень снобское, чего у меня все никак не выходило. И вот я, наконец, решился на этот необычный шаг

Эксперты и политические активисты еще долго будут обсуждать итоги уходящего года, который запомнится страхом всемирной пандемии, финансовыми катаклизмами, особыми условиями жизни, мечтами о вакцине, войнами и протестами, да и многим другим. Однако уже сейчас становится понятно: в ряде комментариев не обходится вниманием тезис о том, что в 2020 году в либеральных демократиях были введены меры, явно ограничивающие базовые права человека — запреты на различные виды бизнесов и развлечений, требования оставаться дома и даже установление комендантского часа. Говорится, например, что в Китае власти массово отслеживали передвижения людей и их контакты, а в России вводили QR-коды и блокировали социальные карты и проездные билеты студентов и пенсионеров. В общем, складывается (а скорее, даже искусно создается) картина заката либерализма и наступления такого «завтра», какое когда-то было описано Джорджем Оруэллом.

История России с того момента, как Москве удалось освободиться от монгольского ига и затем разрушить государства, сформировавшиеся на руинах Золотой Орды, представляется нам двумя последовательными эпизодами имперской экспансии, в своей логике существенно повторявшей те примеры имперского строительства, которые реализовывали западноевропейские метрополии. Между тем результатом стало — ввиду исходных характеристик, описанных нами в первой главе, — совершенно иное государство, не воплотившее в себе многих черт европейских империй.

На этой неделе исполняется месяц с момента президентских выборов в Белоруссии, на которых Александру Лукашенко не удалось одержать победу, несмотря на полную «зачистку» политического поля. Развитие ситуации в Белоруссии поставило Россию в затруднительное положение. Два года назад, когда подобные же события случились в столь же дружественной нам Армении, Кремль взял паузу, дождался смены власти в республике и сохранил добрые отношения с правительством Никола Пашиняна. Москва, на мой взгляд, и сейчас могла бы пойти тем же путем, если бы не лоббисты Лукашенко, ныне активно убеждающие российское руководство в его незаменимости. Удивительно, что среди них отметились не только силовики, но и крупный частный бизнес, и либеральные руководители госкомпаний. Учитывая тесные экономические связи России и Белоруссии, они стремятся к большему контролю над соседней страной, чем даже российские военные, многократно безосновательно обвиненные чуть ли не в подготовке аннексии соседней страны. Лукашенко в последнее время, даже несмотря на неснижающийся градус протеста, неожиданно изменил ракурс риторики. «Главная наша задача, главная наша проблема, главная наша обеспокоенность, — сказал он в выходные, — это экономика; нет экономики — тогда не надо рассчитывать ни на идеологию, ни на безопасность, на спокойствие в стране и т. д.» Вероятно, на эту глубокую мысль диктатора навели забастовки на местных предприятиях, ранее названные им «вакханалиями», а также визит в Минск российского премьера Михаила Мишустина (который, видимо, говорил не об обороне Гродно от польской агрессии, а о чем-то более реальном).

В прошлом году замечательный российский историк Александр Эткинд в своей книге «Природа зла: сырье и государство» предложил блестящее описание опричнины времен Ивана Грозного как относительно эффективной локализованной хозяйственной системы, построенной вокруг конопляной торговли, которая велась через порты Белого моря. Проводя недвусмысленные параллели с сегодняшней Россией, автор изобразил жесткий политический режим следствием необходимости контроля за производством и экспортом критически важного ресурса, средства от которых подпитывали остальную, куда менее продуктивную экономику.

Всякий раз, когда мировая экономика сталкивается с кризисом, находится масса экспертов, предрекающих ей катастрофические катаклизмы. Между тем банальное сравнение глубины хозяйственных кризисов на протяжении последних ста лет, масштабов снижения уровня жизни в течение каждого из них и скорости преодоления кризисных явлений показывает, что экономики развитых стран становятся все более устойчивыми, а применяемые ими инструменты борьбы с возникающими вызовами — все более изощренными. Основными причинами этого я вижу технологическую и финансовую революции, которые начались в западном мире полвека назад и сегодня приносят свои плоды. Их подробному, но в то же время популярному анализу посвящена моя очередная книга*, которая появится на прилавках в октябре. Сейчас же я хочу поделиться рядом базовых мыслей и гипотез, кристаллизовавшихся у меня в ходе осмысления экономических событий 2020 года.

Первая половина этого года оказалась для российского бизнеса самой сложной если не за всю его историю, то, по крайней мере, с «лихих 1990-х». Два-три месяца простоя сотен тысяч бизнесов, сокращение доходов граждан, до сих пор остающиеся в нокдауне пассажирские перевозки, торговые центры и ресторанный бизнес — все это, казалось, должно ориентировать власти на снижение административного давления на предпринимателей и упрощение системы государственного регулирования экономики. Однако это у правительства не в приоритете. Напротив, даже символические (хотя я бы назвал их скорее «крохоборскими») повышения налогов на доходы по вкладам граждан и на заработки более 5 млн рублей в год были призваны напомнить всем, что народ в России — «новая нефть», а уж предприниматели, наверное, еще и «новый газ».

В последние месяцы в западных странах не утихают протесты, спровоцированные убийством чернокожего американца Дж. Флойда белыми полицейскими. Подобные инциденты происходят в США довольно часто, однако в этот раз трагедия привела к масштабным переменам, которые со временем могут стать еще более глобальными. Причина ясна: общество крайне поляризовано усилиями президента Дональда Трампа, радикализовавшего Республиканскую партию — и, как следствие, ее оппонентов. Люди к тому же дезориентированы эпидемией, карантином и неясными экономическими перспективами. Результатом становятся тренды, угрожающие основам современного западного общества.

Последние две недели российские власти практически постоянно выдвигали новые инициативы по «помощи» населению и малому бизнесу на фоне продолжающейся de facto cамоизоляции (потому что в нормальное русло сейчас входит жизнь только крупных или окологосударственных компаний). Среди этих инициатив самыми крупными являются разного рода детские пособия (добавляющие к ранее объявленным как минимум 249 млрд рублей); выдача средств на выплату заработной платы тем пострадавшим компаниям, которые сохранят рабочие места (не менее 80 млрд рублей), «зарплатные кредиты» предприятиям, особо пострадавшим от пандемии, а также выплаты повышенных зарплат медикам, работающим на «переднем крае» борьбы с инфекцией (на эти цели правительство зарезервировало 45,7 млрд рублей). Может показаться, что суммарно выделяются не такие уж маленькие деньги — но проблема не только в их ограниченности (вспомним, что совокупные денежные доходы населения в России в 2019 году достигли 59,84 трлн. рублей [cм.: https://gks.ru/storage/mediabank/osn-12-2019.pdf, с. 203], т. е. речь идет не более чем о 0,6% этой суммы), но и в том, что получить их наверняка будет не так уж и легко.

Совершенно новая ситуация, сложившаяся в этом году, — а она, как мне кажется, не имеет шансов достаточно быстро измениться — поставила новые вызовы перед теми, кто имеет эстетические или идеологические разногласия с властью. Несмотря на то что в обществе возникли новые основания для недовольства, возможности политической мобилизации в условиях распространяющейся эпидемии оказались практически сведены на нет. Это породило довольно странные, на мой взгляд, практики типа «онлайн-митингов», которые вряд ли доносят до адресатов что-либо, кроме персональных данных их участников, и при этом совершенно незаметны по своим результатам. Уход протеста в виртуальное пространство чреват окончательным превращением протестной активности в нечто, совершенно не интересующее ни власть, ни общество — в своего рода подтверждение бессмертных слов о том, что «здесь можно делать и отсутствие дела».

Март стал для мировой экономики месяцем серьезных испытаний. Эпидемия коронавируса охватила всю планету, фондовые рынки рухнули, цены на сырье снизились сильнее, чем в период предшествующего кризиса, целые страны закрыли границы, а миллионы людей ушли на карантин. В ближайшие пару недель будут опубликованы предварительные цифры по итогам первого квартала, позволяющие судить о масштабах катастрофы. (Я бы предположил, что среднее снижение ВВП Китая, ЕС и США составит не менее 6–7% к аналогичному периоду 2019 года.)

22 ноября 1963 года на авиабазе Эндрюс приземлился бело-голубой Boeing 707 Air Force One, на борту которого находилось тело только что убитого президента Джона Кеннеди. На летном поле, где присутствовали журналисты и члены администрации, состоялся знаменитый обмен фразами между Мэри Макгрори, звездой The Washington Star, и Дэниэлом Патриком Монихэном, молодым заместителем министра труда. Журналистка, плача, сказала: «Мы никогда не сможем больше смеяться…», а чиновник ответил: «Нет, мы еще будем смеяться, но мы никогда не вернем дни нашей молодости».

Вот уже больше месяца российские политики, эксперты и обыватели в той или иной мере погружены в неожиданно явившийся стране «дискурс» о новой редакции ее Основного закона. Спорщики пытаются выяснить, будут ли в итоге приняты поправки к Конституции, или появится новая Конституция; изобретут ли для Путина новую должность или Конституционный суд с должной прямотой «обнулит» его прежние президентские сроки; насколько изменит и изменит ли правовую ситуацию в стране догмат о верховенстве национального права над международным. Особо настырные лезут в детали и пытаются понять, зачем вообще придумано «народное голосование», если еще до его проведения поправки будут проголосованы большинством в Думе, утверждены 2/3 субъектов федерации и подписаны президентом, что сделает их законом даже в случае провала плебисцита. В общем, вопросов масса — но все они, на мой взгляд, никак не касаются главной темы, которую стоило бы сегодня обсуждать.

Считается, что годы, порядковый номер которых завершается на ноль, обладают каким-то особым значением, как бы подводя итоги долгих периодов времени. И хотя этой успешно коммерциализированной Бонифацием VIII инновации уже более семи веков, накануне «юбилейных» лет принято подводить разного рода итоги и делать прогнозы на будущее. Такой подход со временем становится всё более основательным, учитывая роль психологического фактора в истории и почти уже инстинктивное стремление человека оставлять что-то за неким временным рубежом и начинать новые проекты со знаменательных дат.

Меньше месяца остается до наступления нового, 2020 года, не так уж и давно рассматривавшегося как магическая дата, к которой многие проблемы России и россиян должны быть «окончательно» решены. Когда В. Путин переезжал из Кремля в Белый дом 12 лет назад, Минэкономики опубликовало прогноз, по которому в 2020 году средняя зарплата россиян должна была достичь $2700 в месяц (175 тысяч рублей), семья из трех человек жить в квартире или доме площадью от 100 кв. м, средний класс — составлять половину населения, а сама Россия с 2018 года должна была «закреплять лидирующие позиции в мировом хозяйстве», обретенные в период «прорыва» 2013–2017 годов. Эти обещания и сегодня легко можно прочитать на официальных сайтах — как можно ознакомиться и со статьей В. Путина конца 1999 года, намеревавшегося догнать по ВВП на душу населения Португалию и ввести Россию, тогда лишь оправлявшуюся после дефолта, в пятерку крупнейших экономик мира. В разное время мы слышали массу других обещаний: о полной конвертируемости рубля, создании «25 миллионов высокотехнологичных рабочих мест» и т. д. И сегодня, когда пришло время понять, почему не исполнились масштабные планы, стоит назвать две основные причины — как обычно, объективную и субъективную.

Россия — страна во всех отношениях особенная; это недавно подтвердил, например, президент РАН А. Сергеев, заявивший, что ряд важнейших «интегрирующих целей» развития нашего общества «возможно [достичь], если мы объединим усилия науки и усилия Русской православной церкви…» Не будем касаться вопроса о том, выпадут ли, по мнению выдающегося физика, из коллективного созидательного процесса атеисты или приверженцы иных традиционных для России конфессий, — остановимся на соотношении науки и религии в современных обществах, теме самой по себе непростой.

Выборы в Московскую городскую думу, ставшие одним из главных политических событий текущего года, резко повысили внимание к работе самогó этого органа и, как следствие, к обсуждающемуся сейчас бюджету Москвы на 2020–2022 годы. Городской финансовый план — в очередной раз рекордный по размеру доходов и трат — стал объектом резкой критики со стороны тех, кто считает траты на благоустройство города невообразимо высокими с учетом российских реалий (они в 1,5 раза превышают ассигнования на эти нужды во всех остальных российских городах) и расходуемыми неэффективно. Однако даже самые последовательные критики московских властей отметили, что два направления финансирования не вызывают у них вопросов — это образование и медицина. Именно они в проекте бюджета на 2020 год увеличены в максимальной степени — на 25,8 и 30,4% соответственно. Если бюджет будет принят, выделенные в нем средства на развитие здравоохранения и медицины — 701,1 млрд рублей — составят около 20% всех ассигнований, которые в следующем году будут израсходованы на эти цели в стране, а на развитие образования — 415,4 млрд — почти 22% (при этом последняя цифра не включает финансирование федеральных образовательных программ или федеральных учебных заведений на территории Москвы).

Хотя протесты лета 2019 года уже стали достоянием истории, обсуждение их последствий продолжается до сих пор, причем многие комментаторы пытаются найти в шагах Кремля то порицание московской мэрии за ее излишнюю «негибкость», то элементы «либерализации» режима, за которые выдается смягчение либо отмена наказания отдельным фигурантам «московского дела». На мой взгляд, последнее выглядит образчиком удивительной наивности и в целом вписывается в подхваченное недовольной путинской политикой публикой обсуждение «большого транзита» — идеи, явно вброшенной с самого политического «верха».

Развернувшаяся на прошлой неделе интригующая история о чуть ли не официальном предложении Москве вернуться в «Большую восьмерку», а также «скором восстановлении» отношений России и Запада вплоть до легитимизации присоединения Крыма заставила ряд экспертов предположить, что в западных столицах осознали опасность отчуждения России и ее вынужденного сближения с Китаем на фоне обострения экономического противостояния Пекина и Вашингтона. Не берясь судить о том, сколь обоснованным выглядит такое сложное объяснение происходящего, я бы отметил, что почти накануне этих событий российские власти приняли решение об отказе развернуть сети мобильной связи пятого поколения в диапазоне принятых для этого в большинстве стран мира частот, выделив для данных целей только те, на которых сети 5G работают в Китае и Японии.

Двадцать восемь лет назад, в такой же понедельник 19 августа советские граждане узнали, что вся власть в стране принадлежит Государственному комитету по чрезвычайному положению; в Москву были введены войска; президент СССР оказался заблокированным на своей даче в Крыму — таким был единственный государственный переворот в истории СССР, попытка которого ограничилась тремя днями. В августе 2019 года на улицах Москвы было не меньше спецтехники, а уж задержаний и арестов случилось куда больше, чем в августе 1991-го; президент снова был в Крыму — и многие политики и публицисты вновь заговорили о том, что они проснулись в другой стране, в которой наступила диктатура и где, конечно же, случился государственный переворот. На мой взгляд, если кто-то и проснулся в стране, существенно отличавшейся от той, в которой засыпал и пропустил переход от демократии к диктатуре, то она или он, вероятно, находились в летаргии или в медикаментозной коме — потому что диктатура в России существует уже довольно давно, а вот о государственном перевороте хотелось бы поговорить немного поподробнее.

Основное, на что указала как российская, так и (в меньшей мере, но тоже) глобальная дискуссия на данную тему, — это прежде всего сохранение в мире XXI века того, что, на мой взгляд, давно должно уже было быть преодолено: некоей устойчивой приверженности определенной идеологии как цельному мировоззрению или отторжения его, но столь же всеобъемлющего и категоричного. Как только Путин затронул тему либерализма (установить, что именно он под ним понимал, не представляется ни возможным, ни даже желательным), его сторонники и оппоненты выступили с текстами, в которых коснулись всех мыслимых проблем современного мира — от экономического неравенства до дискриминации сексуальных меньшинств, от нашествия мигрантов на западные страны до агрессивного экспорта демократии в направлении глобальной периферии. На мой взгляд, основная проблема состоит именно в том, что для адекватного восприятия существующих вокруг нас реалий нужно отказаться от такого «цельного» (а потому и убогого) взгляда на мир.

На этих выходных в повестке дня высших руководителей правительства России вновь оказались так называемые национальные проекты, которые в последнее время считаются своего рода палочкой-выручалочкой, способной вывести российскую экономику на траекторию роста. Премьер Дмитрий Медведев, выступая в Москве на политической конференции возглавляемой им «Единой России», признал, что «уровень информированности [населения] о том, что происходит [в части реализации нацпроектов], очень низок» и рекомендовал однопартийцам активнее проводить разъяснительную работу на самых разных уровнях с использованием различных информационных ресурсов. Первый вице-премьер Антон Силуанов в тот же день посетил с рабочим визитом Пермь, проведя в одном из ведущих промышленных центров России совещание по реализации трех курируемых им нацпроектов, посвященных производительности труда и занятости, поддержке малого и среднего предпринимательства, а также развитию экспортоориентированных отраслей промышленности. Обстановка на мероприятиях была столь же различной, сколь различны и сами отдельные национальные проекты.