Когда девять лет назад мы жили в Америке, одним из любимых мест был русский магазин...
Нет, "любимое" - неправильное определение. Любить русский магазин можно, наверное, от сильной "давно разоблачённой мороки", когда в океане тоски по родине он - крошечный остров, где ты чувствуешь под ногами знакомую почву. Мы уезжали ненадолго, оставаться не собирались, поэтому ностальгия нас не коснулась. (И слава богу, потому что если когда-нибудь обстоятельства сложатся так, что мы уедем совсем, я подцеплю её в самой тяжёлой форме с осложнениями - и тогда русский магазин станет для меня последней любовью.) Он был, скорее, местом, где можно было не только с радостным криком обнаружить знакомую этикетку - тоже странное ощущение, - но и подышать сомнительного качества, но родным воздухом, увидеть в высокой концентрации соотечественников, почувствовать себя снова дома.
Первое впечатление девятилетней давности - смесь китайской лавки и сельпо: пёстро, несистемно, не очень чисто, на полках какие-то кустарные кулинарные поделки из самых неожиданных мест, от Южной Африки до Мексики. Ассортимент вроде бы непривычный, а вроде и вполне логичный. Всё, что русский человек не может найти в местных магазинах, он найдёт здесь: сметану нормальной жирности, гречку, бородинский, селёдку, ириски, пастилу, баранки, ряженку.
По жанру русский магазин был выдержан в бабелевском духе: ценники от руки, неформальный - мягко говоря - стиль во всём, например, аджика письменно характеризовалась как "одесская (sic!) сальса", быстро вспыхивающие и бесследно гаснущие склоки. Продавщицы - чудом сохранившиеся представители вида из 80-х годов: грузные неулыбчивые "синеглазки" (в смысле с глазами, накрашенными ярко-синим), ресницы до бровей, начёс до потолка. За два года общения с магазином мы накопили не только приятный опыт, связанный с возможностью есть привычную еду, но и печальный, в котором было то, с чем мы часто сталкивались дома, и то, чего почти не видели в Америке: хамство, обвешивание, несвежие продукты, жульничество (например, смешивание дорогих и дешёвых конфет в похожих обёртках), перебивание сроков годности; наверное, и обсчитывали бы, если бы не карточки. В общем, это был такой аттракцион а ля рюсс, участники которого явно переигрывали, и я даже подозревала, что они делают это всё специально, внутренне морщась от отвращения к своей роли и с трудом сдерживая американскую улыбку, чтобы дать клиентам возможность почувствовать себя дома.
Из прекрасного и очень русского, не столько по содержанию, сколько по стилистике, были: огромный морозильный шкаф с пельменями, витрина колбас из России и стенд лекарств. Шкаф пельменей рассказывал о том, что у каждого русского в морозилке должна быть пачка пельменей, иначе ему спокойно не живётся - поэтому их тут было много и на любой вкус. Витрина колбас - о том, что нам и на чужбине мил вкус родины, даже если мы знаем, что его получают путём добавления ароматизаторов в отходы мясного производства и в соевый наполнитель (по легенде, в процессе ещё участвует бумага). Наконец, стенд лекарств - это не только про то, что в Америке ничего не купишь без рецепта, но и о том, как отважные курьеры везут сквозь вьюгу и таможни из далёкой заснеженной России родной йод, зелёнку, ротокан, кларитин, арбидол, валокордин, без которых американская медицина научилась каким-то образом обходиться.
Отдельная история - посетители. В магазине мы часто встречали людей, которые приходили туда надолго, и было видно, что его посещение для них - целое событие, а не просто поход за гречкой. В основном это были, конечно, пожилые, долго и задумчиво перебиравшие товары, внимательно изучавшие этикетки - явно не для того чтобы уточнить количество калорий. Трудно сказать, как отзывались в их душе эти названия - "Фабрика "Красный октябрь", "совхоз имени Ленина" или адрес производителя какого-нибудь "Геркулеса" где-нибудь в Туле, - но смотреть на их лица в такие минуты я не могла и не должна была и пробегала мимо.
Только в русском магазине я видела, как посетители ругаются с продавцами - зато довольно часто. Только здесь меня называли "деточкой" и на "ты" (я знаю, что в английском нет разделения на "ты" и "вы", но тон всегда позволяет понять, что имеется в виду). Только здесь мне без конца давали советы! Я неправильно держала ребёнка на руках, я не так выкладывала продукты на ленту, я не умела ставить тележку, в общем, была, как когда-то за двадцать лет до того, безрукой бестолочью.
И вот я снова там же через девять лет. Приступ всё более тягостного с годами дежа вю: всё осталось прежним, кроме тебя. Впрочем, не совсем: исчезли синеглазые продавщицы, вместо них - молодые русские ребята с пирсингом, стало гораздо меньше маргинальных брендов и больше - известных производителей из России, и надо всем этим ухает и улюлюкает местная русская радиостанция с современной так называемой музыкой.
Перед визитом в русский магазин я впервые за неделю в Америке обнаружила у себя в руках карандаш для глаз. Голова не помнит, но руки делают: в русский магазин надо было приходить в более приличном виде, чем тот, в котором мы ходили по Америке, потому что тут будут очень внимательно на тебя смотреть, надо выглядеть соответственно.
Постояла, обнажив голову, посреди отдела с овощами, вспоминая себя тут девять лет назад, свою крошку в памперсе, которая нынче мне до носа, и думая о другой, которая тогда ещё была где-то вообще в других измерениях, и обо всей этой смешной и странной жизни, которая так и промелькнёт, как эти девять лет.
Русский магазин - это единственное место в Америке, где я чувствую то же, что и в Москве: мне тут дискомфортно, плохо, грустно, одиноко, и при этом мне хорошо, привычно, уютно, я не одна, мне здесь всё понятно, я люблю эту несъедобную колбасу и отвратительную, между нами говоря, селёдку, у меня всегда в морозилке пельмени, и лечусь я ротоканом и валокардином, я готова к хамству и умею отвечать, я жду советов....
Здесь я дома, дома, дома.