Продолжение. Начало читайте здесь:
часть 3: Сальери за рулем, сколько ножек у рояля и другие курьезы
часть 4: Паустовский совсем рядом
часть 5: Ван Клиберн на Гражданской, две лошади и рыжая Лиля
часть 6: Что делать, если первая работа провалилась
часть 8: Скотч, склеивающий человеческие отношения
часть 10: С чего начинается съемочный день
часть 11. Этот эпизод надо вырезать!
часть 12. Вызывают «на ковер!»
Это у них крыша поехала!
Швейник. Поначалу я подумал, что это название профессии, производное от слова «швея». Оказалось — фамилия. Я столкнулся с ней в Латвии. Принадлежала она директору филармонии. А в Риге я оказался в том далеком 1960 году в связи с организацией большого эстрадного шоу в Москве с участием артистов трех республик, входивших тогда в СССР: Латвии, Литвы и Эстонии.
Собственно, до этого я не занимался режиссированием мероприятий подобного рода. Но обстоятельства заставили, поскольку после окончания курсов кинорежиссуры получить фильм пока не удавалось. Однако постановка шоу не была для меня уж совсем чужеродным делом. Все-таки до курсов я работал в больших оперных театрах и поставил несколько довольно сложных спектаклей.
Итак, я в Риге. С вокзала — в гостиницу и сразу же в филармонию. Секретарь директора приглашает в кабинет. Вхожу. Тот пальцем указывает на стул, мол, садитесь. Разговаривает в это время по телефону. Невольно слушаю.
— Вот что я вам скажу, уважаемый товарищ. По-вашему не будет! Что? Посмотрим? Ах, так? Тогда убирайтесь ко всем чертям. Или еще куда подальше!
С грохотом бросает трубку. Смотрит на меня:
— Хотите знать, с кем разговаривал? — Не дождавшись ответа: — Председатель горисполкома. Вот так!
Раздается звонок. Берет трубку.
— Да, говорил с ним только что. Да, послал... Что? Ошибаетесь, уважаемый! У меня как раз крыша в полном порядке, а вот у вас, как я вижу, крыша действительно поехала! — бросает трубку. — А это знаете, кто? Министр культуры.
Я понимаю, что меня ждет нечто... В эту минуту Швейник спрашивает:
— А вы, собственно кто? Ах да, секретарша доложила. И что вам нужно от меня?
Объясняю.
— Артисты есть. Вам покажут. Отберете. А вот ведущую, как вы изволили ее описать, — чтобы и молодая, и красивая, и знала оба языка (русский пусть даже с акцентом), и обаятельная, и пр., и пр. — где такую найдете? Фигушки с маслом! Если бы такая нашлась, я бы немедленно ее взял в штат. Но таких нет!
— Я поищу.
— Не доверяете? Мне? Тогда пошли к чертовой матери, вместе со своей мифической ведущей!
Я встаю, делаю шаг к двери.
— Подождите! — нажимает на звонок. Секретарше:
— Отведите этого самоуверенного юношу к заму. Пусть назначат просмотр наших артистов. Желаю успеха, молодой человек!
Теперь уже я твердо направляюсь к выходу. В спину слышу: «Он найдет ведущую! За три дня, когда мы ищем годами! Мать честная! Надо же, с кем приходиться сталкиваться! Своих обормотов что ли мало!»
Прошло три дня. Вместе с членами художественного совета отобрали наиболее интересных актеров. Зашел к Швейнику, чтобы попрощаться, поблагодарить. А еще приготовил сюрприз.
— Ведущую концерта я нашел.
— Не говорите глупости. Мы не смогли, а вы нашли. За три дня! Ха-ха! И как это вам удалось, позвольте вас спросить.
— В одном из дворцов культуры.
— Во дворце макулатуры! Там что, «школа ведущих»? И где же она?
— Ждет в приемной.
— Так зовите скорее это чудо! Посмеемся вместе!
Вошла девушка.
— Действительно, красивая! — Швейник протянул девушке листок. — Вот текст. Посмотрите, а потом прочитайте так, как будто вы на сцене, а зал полон зрителей. Девушка взяла текст.
— А можно я посмотрю и скажу наизусть, как бы от себя. Мы с Владимиром, — показала на меня, — репетировали.
— Валяйте!
— А можно я выйду в приемную, а потом появлюсь, как бы из-за кулис? Мы с Владимиром репетировали!
— Валяйте из-за кулис!
Девушка вышла. Через несколько минут распахнулась дверь и в кабинет словно впорхнула легкая грациозная фея. Она остановилась, окинула взглядом «зрительный зал», то есть нас, произнесла текст с таким обаянием и доверительностью, что у Швейника отвисла челюсть. Придя, наконец, в себя он процедил: «А теперь по-латышски. Или знаете, как? Сначала на латышском и немного погодя на русском!»
— Мне так же выйти?
— Выходить не надо!
— А я хочу войти и поздороваться. Мы с Владимиром репетировали.
— Да вы отрепетировали весь концерт, что ли? Впрочем, давайте, раз уж отрепетировали.
История повторилась. Девушка, выйдя на середину кабинета, легко поклонилась. А дальше так мило поздоровалась, причем с такой улыбкой и интонацией, словно увидела в зале добрых знакомых.
Наступила пауза. И вдруг Швейник, нажав кнопку звонка, заорал вбежавшей секретарше:
— Отведите ее в отдел кадров. Пусть заполнит анкету. И в приказ. В штат. Ведущей. Да, кстати, как зовут вас?
— Лайма Целмс. А анкету я принесла.
— Даже так! Я вижу, вы девушка не промах, три тысячи чертей!
— Мне Владимир велел, — показала на меня.
— Мне начинает казаться, черт побери, что ваш Владимир назначен вместо меня. Директором. Ну, я шучу, конечно. Вместо меня пока еще у них никого не нашлось. И не найдется! Вот так. Отправляйтесь. Пишите заявление. Да, кстати, я не спросил. Вы согласны, Лайма, к нам на работу?
— Иначе зачем мне было приносить анкету?
— Гм! Резонно...
— Согласна. Еще бы, в филармонии, ведущей. Девчонки умрут от зависти.
— Отправляйтесь в кадры! Оформляйтесь!
Теперь я приготовился к разговору. Интересно, как он его повернет! Наконец он произнес:
— А вы, дорогой мой, черт вас побери, когда отправляетесь к себе?
— Сегодня, ночным.
— Планы на день?
— Погуляю. Посмотрю город. Пока ведь не успел, крутился, как белка в колесе.
— Тогда посмотрим вместе. Не возражаете? И я вам кое-что покажу. И начнем с Юрмалы.
Через час мы были на месте. На набережной, почти у самой кромки залива, развернулась стройка. Швейника словно подменили. Он прыгал через какие-то доски, влезал на конструкции из бетона и металла. При этом не умолкая рассказывал о строящемся концертном зале, который, «вы будете свидетелем», полюбится и зрителям, и исполнителям. А может быть, станет знаменитой на всю страну концертной площадкой!
Надо сказать, что вырисовывалось несколько необычное сооружение. Например, предполагалось, что отсутствие стен зала откроет вид с одной стороны на залив, с другой — на парк.
— Вот так, мой дорогой! А они все время талдычат: «Без стен? Такого не бывает! У вас крыша на чем держаться будет?» И им словно неизвестно, что все учтено в проекте совершенно потрясающего архитектора Мадриса Гелзиса. И не только это. Например, освещение. Часть приборов, между прочим, тоже вписана в крышу. А они свое: «Стройте закрытый со всех сторон». А зачем? Такой зал уже есть рядом. Не умеют, черт их побери, подняться хоть немного над обыденным. Зал... концерт... музыка... и море... небо... это что? Не общественная же баня! В общем, «рожденный ползать — летать не может», вот что я вам скажу. Не я, конечно, — великий писатель... Но они могут только ползать!
Только теперь я понял смысл пикировки в том начальном телефонном разговоре.
— И кто же они?
— А те, с которыми я постоянно ругаюсь. (Ну, это-то я слышал собственными ушами.) Они что, архитекторы, что так безапелляционно?
— А вы архитектор?
— Я пианист. С высшим консерваторским.
— Ну, вот видите!
— Ну и что? Помните изречение: «Архитектура — это застывшая музыка»? Я музыкант, а чем занимаюсь? Вот и выходит, что я в какой-то степени — архитектор.
Посмеялись. А он опять за свое:
— Но Швейника не скрутишь! Скорее я их! Знаменитая концертная площадка «Дзинтари» с видом на море — будет!
Он оказался прав, и это место на многие годы стало притягательным для сотен самых знаменитых исполнителей.
На обратном пути, по дороге из Юрмалы в Ригу, Швейник вдруг заявил:
— Вот что. Проведете ваш... наш... концерт, а потом собирайте вещи и сюда. На фиг вам это кино! Будете работать у меня. Хотите главным режиссером филармонии? А?
Концерт в Москве прошел с большим успехом. Очень интересно оформил его московский художник Эрик Змойро, придумав ладью с надутым парусом. Разворачиваясь, парус открывал новую группу исполнителей. И ведущую Лайму, сразу же покорившую публику необыкновенным обаянием.
В те вечера москвичи впервые узнали совершенно удивительного музыканта, молодого пианиста и композитора Раймонда Паулса. А я гордо, хвастливо поглядывал на восторженную публику: мол, видите, кого я вам привез!
Чистое бахвальство. Ведь именно Швейник упорно настаивал послушать Раймонда и обязательно включить его в программу московского концерта.
Прошло несколько лет. И судьба снова закинула меня в Ригу. Конечно, не в офис Швейника, а по делам киношным. Я прорвался, наконец, через кинозаслон и получил возможность снимать. А Рига было выбрана для работы над фильмом «Моцарт и Сальери».
Как-то, освободившись пораньше, решил поехать в филармонический зал. В тот вечер давали концерт из произведений Рахманинова. Успел только ко второму отделению. Это меня огорчило, но не очень, поскольку именно во втором отделении была моя любимая Вторая симфония. Прозвенел третий звонок, и я уселся на стульчик, услужливо поставленный администратором в центральном проходе. Публика после антракта успокаивалась, настраиваясь на серьезный лад. Появился Швейник, бодро шагавший к первому ряду. Проходя мимо меня, остановился.
— Вот что я вам скажу, товарищ кинематографист. Интеллигентные люди не приезжают на второе отделение. Они приезжают к началу концерта. А вы приехали, ха-ха, почти к концу. Почему? Потому что — не любитель подлинного искусства, потому что — не интеллигент! Вы (поискал слово) — сноб! Вот кто вы! Признаюсь, разочарован!
Он выпрямился и гордо прошел к своему месту.
Вышла «моя» Лайма и с неотразимой улыбкой объявила о начале второго отделения.
Во второй части симфонии на полусогнутых к первому ряду проскользнул администратор. Нагнулся к уху Швейника. Тот кивнул, встал и размашистой походкой стал измерять расстояние к выходу. Однако, около меня был вынужден остановиться. Помешала моя рука, как шлагбаум перекрывшая проход.
— В чем дело?
— Во время исполнения интеллигентные люди не ходят по залу. Это не только не вежливо, а просто хамство.
Швейник обернулся к администратору:
— Слышал? Соображать надо! Черт побери! Сколько лет вас учишь! Передай, перезвоню после концерта!
— Но они там сказали... — что-то пытался объяснить бедолага.
— Пошли их к чертовой матери! — Швейник развернулся и на цыпочках прошел на свое место.
После концерта в толпе, пытавшейся через узкую дверь протиснуться к выходу, мы снова оказались рядом.
— Знаете, почему вы мне все-таки нравитесь? — произнес достославный Швейник.
— ?
— Вы чем-то похожи на меня!
Настроение от концерта мгновенно улетучилось.
Шутки служителей Мельпомены
Так сложилось, что я работал в Латвии довольно долго. На Рижской киностудии поставил три художественных фильма. До сих пор вспоминаю, как спорилась работа. Какой прекрасный был творческий коллектив. Какие мастера окружали меня. Выдающийся оператор Вадим Масс, замечательные директора фильмов Харий Кинстлер и Марк Цирельсон, талантливые художники, звукооператоры, вторые режиссеры. Да всех не перечислишь. Это был спаянный коллектив единомышленников. И мы не только слаженно работали, но искренне дружили. Но были иногда и «сбои». Об одном поведаю.
В кинематографической среде существуют традиции. Например, перед съемкой самого первого кадра фильма надо разбить тарелку. Потом ассистенты аккуратно собирают осколки, которые хранятся до конца съемочного периода.
А вот другая, более банальная. Вечером последнего съемочного дня вся группа собирается, чтобы «отметить»: организовывается скромный ужин в каком-нибудь ресторанчике и, конечно, выпивон. И произносятся пожелания, чтобы фильм был хорошо принят и имел успех у зрителя.
На этот раз собрались в связи с окончанием съемок «Моцарта и Сальери». Ресторан выбрали в гостинице «Рига», где я жил.
Вечер прошел необыкновенно дружелюбно. За тостами и пожеланиями не заметили ни времени, ни того, что некоторые чуть-чуть перебрали. Почувствовав, что пора закругляться, я извинился и пошел к себе в номер. В дверях меня догнал Харий Кинстлер.
— А вы разрешите нам еще немного посидеть?
— Оставайтесь, ради бога. Гуляйте, хоть до закрытия. Но, Харий, последите... Некоторые уже в «полном порядке»!
— Обещаю!
Я поднялся к себе, на свой шестой этаж. Здесь царила ремонтная обстановка. Против некоторых номеров были сложены горки кирпича. Стояли банки с краской и цементом, аккуратно сложен инструмент. Накануне мне предложили переселиться на этаж ниже, но я отказался, поскольку ремонт в моем номере должен был начаться нескоро.
Утром я встал, привел себя в порядок и, как обычно, направился к входной двери. Открыв ее, обомлел. Весь дверной проем был заложен кирпичом. Господи, рабочие перепутали номера!
Изучив повнимательней кладку, я обнаружил, что цементный раствор между кирпичами отсутствует. Потрогал. Кладка не поддалась. Надавил посильнее и почувствовал, что на этот раз успешно. Тогда надавил что есть сил обеими руками, да и ногой. Кладка стала заваливаться и через несколько минут образовался лаз, через который можно было пролезть. Еще не успел осуществить эвакуацию, как увидел подбегавшую дежурную.
— Господи, кто это вас?
— Это я у вас хочу спросить. Что, рабочие не знают, что в номере жилец?
— А они сегодня не работают. Они на другом объекте. Разрешите, я вам помогу! Кто же это мог сделать?
— Вот и я думаю, кто?
Но я уже догадывался, что это так называемая шутка моих вчерашних пьянчужек.
— Решили повеселиться? Ну, погодите!
Однако, доехав до студии, план я поменял. Войдя в рабочую комнату группы, моментально убедился, что виновные передо мной. Надо было видеть их физиономии и растерянность, и глаза, которые мои герои пытались от меня спрятать. Наконец, Харий Кинстлер, выдавил:
— Как отдохнули?
Я, как ни в чем не бывало, бодро-весело:
— Прекрасно.
— Настроение?
— Замечательное.
— Как... начался день? Никаких происшествий?
— Все окей.
Глаза окружающих поднимаются на меня, потом друг на друга, снова на меня. Мои вчерашние шутники не понимают, почему нет ожидаемого разноса. А я весело, непринужденно продолжаю свою линию:
— А как у вас? Долго сидели? Настроение? Мне кажется, вчера прошло все достаточно пристойно.
— Да, да. Все замечательно. Даже очень!
И тут я выстреливаю приготовленную байку.
— А у нас в гостинице произошло забавное происшествие.
Все насторожились.
— Дверь моего номера заложили кирпичом. Вроде рабочие перепутали и думали, что он свободен.
— Господи, а как же вы?
— А причем тут я? Два дня назад меня перевели этажом ниже, на пятый. А в мой поселили постояльца временно, на одну ночь. Для него утром должны были освободить суперлюкс, на третьем. Оттуда как раз должна выехать старушка из Нидерландов, правнучка наследного принца. И надо же случиться такому!
— И как же он, этот замурованный жилец?
— Вы лучше спросите, кто этот несчастный.
— Кто же?
— Вроде какой-то очень известный актер. То ли Рашид Бейбутов, то ли даже Радж Капур. Говорят, он так психанул, что решил отменить гастроли. Сейчас его уговаривает директор филармонии, Филипп Осипович Швейник. Повез в Юрмалу показать свое любимое детище, зал «Дзинтари». Для вящей убедительности.
— Какое счастье, что вы переселились на пятый!
— Не понимаю, какое сейчас это имеет значение?
— Как какое? Жили бы на шестом, эти идиоты замуровали бы вас!
(Продолжение следует)