Когда я приезжаю к родителям на дачу, я иногда захожу на чашечку кофе к нашей соседке Юле.

Юля – искусствовед, наиинтереснейший человек. Умная, начитанная, с юмором и очень увлекающаяся натура. Она рисует весьма неплохие пейзажи, пишет стихи, много читает и у неё постоянно какое-то новое увлечение.

В тот вечер её увлечением оказалась хиромантия.

Я сидела на её уютной кухне с видом на пушистые ели, розарий и изумрудный газон, пила кофе и с удовольствием делилась последними новостями.

Поделиться было чем. 

Мы с мужем как раз переживали тогда период наивысшего подъёма.

За что бы мы оба не брались в тот период – всё получалось даже лучше, чем мы ожидали.  Мы наслаждались жизнью, которую ничто не омрачало. Всё было прекрасно и всё радовало. Мир внутри нас и вокруг нас был наш.

Дошло до того, что даже появилось ощущение, что мы – полубоги, которые могут и умеют всё, что бы они не захотели. Молодые, красивые и успешные. И что всё, что мы планируем осуществить дальше, обязательно у нас будет.

- Главное – знать, чего ты хочешь, идти к этой цели, никогда не сдаваться и успех у тебя в кармане. Всё зависит только от тебя. Мы сами – творцы своей судьбы, - говорила я Юле избитые фразы.

Юля внимательно меня слушала, потом сказала:

- Покажи мне свою руку.

- Хочешь мне рассказать, когда я умру? – засмеялась я. – Юль, мне уже сказали, что я умру после тяжёлой болезни, так что всё остальное, что ты там можешь прочитать по моей руке,  мне уже не интересно. Конец у всех один, только с небольшими вариациями на подходе.

Юля веселье моё не поддержала, взяла мою руку и внимательно стала вглядываться в хаос линий на моей ладони.

- Я не вижу у тебя в конце жизни тяжёлой болезни.

- Какое счастье, - продолжала улыбаться я, скептически относясь ко всей этой хиромантии.

 - Знаешь, но я также  абсолютно не вижу у тебя линии благодарности. Она должна быть вот здесь, - продолжила Юля очень серьёзно и провела указательным пальцем по тому месту на моей ладони, где действительно никакой ярко выраженной линии не было.

– У тебя всего лишь миллиметровый отросточек вместо неё… Тебе надо почаще благодарить…

Я удивлённо посмотрела на неё.

- Слушай, я, конечно, не ангел, но никто не может назвать меня неблагодарной скотиной. Я постоянно благодарю как вслух, так и про себя своих родителей, что они меня воспитали и что они мне дали для старта, дали много. Я не стесняюсь искренне говорить "спасибо" людям, которые меня окружают, если они мне помогли в чём-то. Моим друзьям. Моим коллегам.

Ну а всё остальное – здесь я могу благодарить только саму себя. Всё, что я сейчас имею, это большей частью благодаря мне самой – моей учёбе, моему старанию, моей настойчивости и моему труду. Я два раза начинала свою карьеру с нуля и добилась неплохих результатов. То, какая у нас дочь – это тоже не везение, а труд. Я много пахала для того, чтобы быть тем, кто я есть. И буду пахать дальше. У меня много планов. Кого за это благодарить?

- Это не совсем то, что я имею в виду, - ответила Юля. – Мне трудно это объяснить тебе на словах. Думаю, ты сама рано или поздно придёшь к этому пониманию.

Услышав такой ответ, я, ещё раз убедившись, что вся эта хиромантия – полная фигня, продолжила болтать с Юлей на другие темы.

Прошло два месяца, а потом случилось ЭТО.

Я, «творец своей судьбы», стояла в приёмном отделении НИИ Склифосовского и сквозь гул в ушах слушала врача-реаниматолога.

- Я вижу, Вы не из тех, кто падает в обморок. Поэтому скажу как есть. Ваш муж в реанимации. У него очень сильные ожоги лица, грудной клетки, рук и живота. Честно говоря, это большая удача, что он не умер от болевого шока. У многих сердце не выдерживает даже при меньших поражениях. Чудо также, что у него целы глаза и то, что у мужчин самое ценное. Я до сих пор удивляюсь, как эти части тела не задело. Он у Вас очень крепкий. Но поражения очень серьёзные, также обезвоживание организма и опасность заражения тканей. Тем более прошло много времени, пока его везли в Москву. Он в сознании, поэтому  мы вынуждены, к сожалению, вкалывать ему наркотические вещества, чтобы боль была не такой сильной. Однозначно понадобятся операции по пересадке кожи. Но это если выживет. Сейчас шансы 50 на 50.

(Доктор, ему очень больно?! Доктор, ну скажите, он же выживет, да???!!! Он же сильный, да???!!! – кричится в голове. Глупые вопросы). Вместо них:

- …Доктор, у Вас есть всё необходимое для того, чтобы сделать всё возможное? Лекарства, оснащение? Я не пожалею никаких денег, также есть связи, чтобы достать то, что нужно…

- Не волнуйтесь. У нас всего в достатке – и лекарств,  и материалов, и самого продвинутого оборудования. Нас за последние годы очень хорошо «подняли», по крайней мере - наш ожоговый центр. Езжайте домой, Вас в реанимацию всё равно не пустят, а завтра после 11 можете приехать. Я выйду к вам. Возьмите лучше это. Это было на нём.

И он протянул мне цепочку с Лёшиным  крестиком…

Я брела по улицам Москвы, зажав Лёшин крестик в кулаке до врезания ногтей в ладонь. Верила ли я? Надеялась? Глупые вопросы - конечно, да. Поэтому они даже не приходили в голову.

Вместо них – пришедшее ко мне первый раз в жизни ужасающее осознание того, что я – та, что всю жизнь умела всё держать под своим контролем и на всё воздействовать, утверждающая, что «всё зависит в моей жизни только от меня» – ничего сама не могу сделать с тем, чтобы наша жизнь сейчас не перевернулась. И чтобы Леша остался жить.

И мне стало страшно за то, что и мой муж, этот сильный и крепкий мужчина, хоть многое и зависит от его воли к жизни, умения терпеть боль и не сдаваться, не может сам себе на 100% гарантировать того, что его организм однозначно справится с последствиями ожогов. И врачи не могут.

Так я оказалась перед иконами в церкви…

Хочу сразу сказать - я не являюсь воцерквлённым человеком. Я воспитывалась в другое время и не смогла влиться в мейнстрим повальной веры в Бога.

Много было, конечно, и тех, кто искренне пришёл к этому. Я, к сожалению, нет.

Тем не менее, к нашей церкви я отношусь с почтением. Но, скорее, как к важной части нашей великой русской культуры и великой русской истории.

Поэтому буду честна: я оказалась там тогда не потому, что «в таких случаях так надо - молиться Богу». Мне самой это сложно объяснить…

Скорее всего, просто как человек, который привык держать всегда всё под своим контролем и на всё воздействовать,  и искренне верящий, что только в действии рождается результат, я категорически верила, что не может быть такого, когда никто ничего не решает.

Если это не могут до конца решить ни врачи, ни Лёша, ни я, значит – вот это и есть тот момент, когда ты понимаешь, что теперь всё решает Высшая Воля.

Я не знала, как молиться и куда ставить свечу. Но это было, мне кажется, не важно. В надежде и вере я каждый день приходила и… говорила «спасибо за то, что сегодня он ещё жив».

Я засыпала и просыпалась в Лёшиным крестиком в кулаке. Этот крестик был для меня самим мужем, и я каждое утро и каждый вечер в пустой квартире целовала этот крестик и снова и снова говорила «спасибо» - Богу, Высшей Воле, врачам, самому Лёше – не знаю кому.

Параллельно были и моё заваливание всех врачей реанимации моими «благодарностями», хотя они и без этого сделали для моего мужа всё, что могли, налаживание контактов со всеми медсёстрами и охраной Склифасовского, подгон машины к окнам директора НИИ и засовыванием выхлопной трубы чуть ли не ему в форточку, чтобы он меня принял, ухаживание за другими пострадавшими от ожогов, чтобы проводить больше времени в стенах больницы, пока мужа увозили на разные процедуры, помощь и поддержка друзей, обеспечивших потом Лёше самые лучшие условия и лучших врачей на операции  и просто каждый день приходящих к Лёше, когда его из реанимации и палаты интенсивной терапии перевели в обычную палату на выздоровление.

Я благодарила каждый день, не приносящий новостей, и каждый день, приносящий хорошие новости. Я благодарила, когда, наконец, Лёшу из реанимации перевели в интенсивную терапию. Меня продолжали не пускать к нему, но я благодарила за то, что врачи соблюдают правила и не допускают риска любой инфекции с улицы.

Я благодарила и тогда, когда неслась по Садовому кольцу после того, как мне позвонили и сказали, что мужа перевели в обычную палату и я, наконец, могу его увидеть.

Сердце выпрыгивало из груди, когда я открывала дверь в его палату.

В палате был полумрак. Леша дремал.

Я тихонько подошла к его кровати, напоминающей из-за нависающих над ней специальных ламп для обеззараживания и быстрого заживления кожи, распахнутую капсулу. Я увидела покрытое толстой коркой лицо своего мужа без бровей и ресниц,  и его забинтованные до кончиков пальцев руки, лежащие на одеяле.

Конечно, моё сердце сжалось от осознания того, что он пережил, но я была счастлива, что самое страшное – позади.

Лёша почувствовал, что в комнате кто-то есть и открыл глаза. На долю секунды, как мне показалось, в них мелькнула обеспокоенность, как я отреагирую на его внешний вид. Но, видя, что я улыбаюсь, он просто тихо спросил:

- Я тебя не сильно в тот день напугал?

И я улыбнулась ещё шире…

 * * *

Через три месяца после этого я снова сидела на кухне у Юли.

За окном кружили снежинки, покрывая тонким кружевом ставшие ещё более пушистыми ели, розарий и изумрудный газон.

Я рассказывала Юле о том, что произошло.

- Знаешь, Юль, ведь как странно – живёшь, радуешься, наслаждаешься жизнью, уверенный в собственной силе и значимости, и тут понимаешь, что всего-то какие-то пять минут могут всё это разом перечеркнуть. Всю эту жизнь поставить с ног на голову. Бросить тебя под каток обстоятельств. И ты не в силах это предотвратить. Вообще. Нас как будто щёлкнули по носу сверху.

Юля посмотрела на меня, мы на минуту замолчали, пригубляя очередную чашечку кофе, а потом Юля сказала, не рассматривая сама мои руки.

- Тань, посмотри на свою ладонь.

Я с недоумением посмотрела на Юлю, не сразу поняв, к чему она клонит.

 Медленно поставила чашку на стол и раскрыла ладонь.

В хаосе линий я не сразу это увидела.

А потом вздрогнула, не поверив своим глазам.

Там, где полгода назад был миллиметровый отросток, в ладонь врезалась еще не до конца удлинённая, но совершенно чёткая глубокая линия сантиметра 3 в длину.

ЛИНИЯ БЛАГОДАРНОСТИ