Грушевая дурочка
Черт побери, ей надоело водить Кота на привязи! Она пытается сосредоточиться на лощеном типе, сидящем напротив, который поигрывая стеклами очков, втирает ей про основные валюты, чувствительные к рынку. Но ничего не выходит!
Все дело в том, что отслеживание перемещений Кота по городу пожирает всю энергию. И непонятно, кто у кого на привязи. Скорее они оба - друг у друга. Умотала её эта нить, веревка, или даже скорее канат. Откуда только тянется зараза? От сердца к сердцу? От пупка к пупку? Вряд ли. Скорее она чувствует их связь между ног. Когда Кот близко, шастает по соседним улицам – то жарко и тесно, и можно сидеть только нога на ногу. А улетая в командировки, разматывает канат так, что она ощущает себя полой от макушки до пят - пустой, как глиняный идол. Можно даже крикнуть, раздвинув ей бедра, и отзовется гулом.
Она вдруг вспомнила, как он говорит прямо туда всяческие нежные грубости и целует с чувством. В выражениях он не стеснен - как скажет, аж до копчика продирает.
Финансист напротив точно на такое не способен. Сразу предупредил, что у него два часа пятнадцать минут на ужин. Но Грушенька холодная и отстраненная сегодня - безжизненная, как серебряный канделябр без свечки на столе, - и потому ей все равно. Украдкой зевнув, вроде к месту и вовремя выгнула бровь, хотя понятия не имела, что такое оживление экономики еврозоны. Интересно, а ее оживление когда у него запланировано? К десерту, не иначе, по расписанию - ровно последние пятнадцать минут ужина. Самое плохое, что от него не пахнет. Точнее пахнет, но фондовым рынком - блеклым, не имеющим пола запахом. Унюхала, когда он помогал снять пальто. Чуть прикрыв глаза, расширила ноздри и мгновенно считала информацию, почище всякого финансового аналитика.
Очкарик вдруг положил ей руку на коленку: «А у меня дома десерты вкуснее. Не хочешь попробовать в следующий четверг в восемь тридцать»? «О, боже, какой пошляк! - Она уныло уставилась в вазочку с мороженным. - Интересно, сколько он выделяет на любовь? Одиннадцать минут»?
Если бы пахло мужчиной, она простила бы десертную дерзость и даже сама клала бы руки ему на колени. Пусть одиннадцать минут, пусть даже в туалете этого ресторана, очки сбились на бок, штаны спущены, и наплевать ей на образ «девушки-для-серьезных-отношений»!
Кот никогда не гнал подобное фуфло и даже напитков первый раз не дождался. Взял за руку и под взглядами официанток потянул в туалет: «Пойдем-ка руки помоем». Руки они действительно помыли, но не сразу. Потом, кстати, тот ресторан стал их любимым – из-за прекрасной ванной комнаты, просторной, и даже с диванчиком. Так было удобно на него сесть и медленно (наплевать на официанток) расстегнуть ремень его брюк. Он всегда держал её за голову, погрузив пальцы в волосы, но никогда не задавал ритм – тут командовала она. Но от его пальцев шли такие мощные разряды, что они пронизывали тело, заставляя сокращаться мышцы живота, высекали огонь в паху и ударяли сквозь диванчик в пол, так что у повара на кухне на первом этаже, наверное, падала из рук кастрюля с горячим супом. «Простите, но супа сейчас нет», - говорила зардевшаяся официантка, и они чуть не валились под стол от смеха.
Грушенька сняла руку, напоминающую непропеченную лепешку, со своего колена и, посмотрев в отсвечивающие стекла очков, растянула рот в холодной корпоративной улыбке. Кавалер с готовностью ответил ей тем же. Затем взглянул на часы и, тут же забыв о неудачном приглашении, торопливо замахал официанткам, расписываясь в воздухе на воображаемом счете. Time management - превыше всего. «Ладно, биржа, пойдем, - подумала Грушенька и достала кошелек. Она могла быть обязанной только мужчинам, которые руками пускают разряды тока по её телу. - К сожалению, я валюта, нечувствительная к твоему рынку».
Выйдя на свет, она сощурилась на солнце. Постояла немного, повела плечами и двинулась вверх по Тверской. Кот так любит её позерские остановочки и всегда говорит, собирая веселые морщинки вокруг глаз: «Самцов подманиваешь, сучечка моя». Кажется, он где-то поблизости. Грушенька оглянулась, бросила взгляд на противоположный тротуар, прошлась по крышам машинам, скользнула по отражениям витрин. Маскируется. Он никогда не вмешивается в её личную жизнь, предоставляя полную свободу. Ладно, сейчас подманим. Она накрутила воображаемый канат на руку и подтянула поближе. Через пятнадцать минут возле нее, лениво прогуливающейся вдоль улицы, тормознула черная машина с узкими кошачьими глазами, и передняя пассажирская дверь распахнулась.
- Твои обалденные кривые ножки видно издалека. Соскучился, черт побери!
- Сегодня в «Тукан» не хочу.
- Капризничаешь? Прыгай сюда, Груша!
Она вальяжно села, намеренно задирая голые ноги повыше, и захлопнула дверь.
Кот облизнулся и залез рукой ей под платье.
- «Тукан». Полчаса.
- Да пошел ты.
- Нина меня сегодня пасет. Звонит беспрерывно. К тебе никак не могу.
Она на полном ходу открыла дверь и уже почти спустила ногу на бешено мелькающий асфальт, как он схватил за платье, рванул к себе, и, перегнувшись через нее, сердито захлопнул дверь:
- Чокнутая дура!
Грушенька без перехода громко зарыдала. Кот молча рулил. Он уже привык за долгие годы. Рыдания ей шли, и они оба это знали. Губы у нее распухали, глаза блестели, она становилась мягка и податлива, обессилив от слез. Такую он очень любил, и почти никогда не мог утерпеть до Тукана, отеля на час, где они часто бывали. Завозил в глухой тупик и, рыча, как дикий кот, задирал платье, стягивал одним рывком трусы с гуттаперчевых ног и вминал ударами в заднее сидение. Грушенька все еще икала от рыданий и так по-детски доверчиво обнимала его руками, что он, ударив последний раз особенно мощно, придавливал тяжестью всего тела, утыкался в бьющуюся жилку на её шее и сам почти плакал от нежности.
- Грушевая моя дурочка. Сочная, душистая дурочка.
Он выдыхал слова ей в ухо, и в эти туманные минуты, когда все расплывалось перед опухшими глазами, и ничего не было видно сквозь запотевшие стекла, Грушенька чувствовала, что она приняла рельеф его тела, а канат обмотался вокруг них так крепко, что они вряд ли смогут разорваться. У него вдруг звонил телефон, и он с неимоверным усилием, со стоном, отрывался от нее и искал в кавардаке трусов и рубашек мобильный. Она всегда определяла по звонку степень истерики Нины, которая, похоже, странным образом была привязана к ним ответвлением каната. Он всегда выходил, чтобы Грушенька не слышала разговор, и ей хотелось воткнуть в уходящую глухую спину нож.
- Мне нравится один парень, он пахнет клевером, я уезжаю с ним на неделю в Абано Терме, – сказала она и посмотрела на его напряженный профиль. По пути домой он уже был не с ней, сосредоточен, отрезан невидимой перегородкой.
- Клевером? Это тот очкастый?
- Другой. Ты следишь за мной что ли?
- Даже и не думал. Когда скучаю, ты сама появляешься из-под земли. Проезжал мимо и видел, как вы заходили в ресторан.
- Ты меня совсем не ревнуешь?
- Мне принадлежит в тебе то, что никто из них взять не может. Слушай, а почему именно в Абано? Это же наше место.
- Если я буду избегать все «наши» места, то мне некуда будет ходить и ездить.
- А когда вы там будете? Я тоже приеду.
- Ты сошел с ума?! Я же с мужчиной!
- Да ты не волнуйся, я не буду вам мешать. Просто давно не купался в источниках.
- Даже не вздумай! – она распахнула дверь остановившейся у подъезда машины и вышла в густом облаке его запаха.
- Груши возьми. Самые вкусные выбирал, - он достал с заднего сиденья пакет.
Обычно еще пару часов она чувствовала его запах на руках, одежде, волосах. А когда он истончался окончательно, то быстро мотала головой, и свежая волна проносилась мимо носа. Кот никогда не пользовался парфюмом, это был запах его кожи, мыслей, смеха, блеска глаз. Все, что попадало в поле его существования – телефонная трубка, машина, бумажки, люди – начинало источать тонкий аромат. «Ты метишь свою территорию что ли?» – смеялась она и терла его щеки тыльными сторонами кистей, чтобы хранили запах подольше. Один раз в магазине ей дали сдачу тысячными купюрами, от которых пахнуло знакомым духом. Она метнулась на улицу и успела увидеть хвост его отъезжающей машины.
Виделись они не часто, но казалось, что ходят друг за другом по пятам, по извилистым переулкам, навстречу, по соседним улицам, наперерез. Многомилионная, растянутая во все стороны Москва сужалась до крохотного пятачка под их ногами, на котором они топтались - рядом, совсем близко, но не вместе. «Устала я от тебя. Оставь меня в покое, - плакала Грушенька, отталкивая его голову, и шла в ванную смыть этот гадкий навязчивый запах. Но тут же прибегала назад в спальню и валилась на него с тоскливой безнадежностью. – Побудь еще, не уходи!» Кот облизывал губы в печальной усмешке, обнимал крепко обеими руками и шептал ей в ухо: «Грушевая моя дурочка. Сочная, душистая дурочка. Как же ты пахнешь сладко».
Крупный, светлый и радужный, как солнечный луг, Клевер постоянно улыбался. Прищурившись, Грушенька смотрела как из плотного белого тумана, поднимающегося с поверхности горячей воды, вынырнула улыбка чеширского кота, и поплыла навстречу. Она забыла купить в Москве линзы, но ей не хотелось выходить из отеля, и вот уже второй день они отмокали в открытом бассейне. Подплыв поближе, улыбка обратилась в Клевера и произнесла баском: «Понятия не имел, что зима в Италии лучше лета». Она хмыкнула и подумала про себя, что Кот всегда выбирает только лучшее, но ничего не сказала. Оперевшись о плечо Клевера, перевалилась через бортик и улеглась в ванну-джакузи, которых было несколько по периметру бассейна, отметив при этом быстрый и жадный взгляд, скользнувший по её телу. Прошлую ночь они спали в одной кровати как брат с сестрой. Грушенька хандрила, все больше молчала, и слепота была даже кстати.
Хотя в Москве ее заворожил этот здоровяк. Случайные прикосновения его больших рук были точечными и жаркими, и пахло от него хорошо – летом и любовью на сеновале. И самое главное, в его присутствии она ощущала, какое гибкое и податливое у нее тело. Как будто выделялась дополнительная смазка в суставах. Она двигалась плавно и вкрадчиво, а кожа на лице начинала чуть лосниться и поблескивать на щеках. Это был верный признак. Такую себя она хорошо знала. Если бы он осмелился положить ей на колено руку, то ноги бы ее инстинктивно чуть раздвинулись, а рот полуоткрылся. Тело действовало бессознательно. Но парень, вроде Сергей или Виктор, она не запомнила, оказался нерешительным. Наклонившись к ней, чтобы переорать динамики, рассказывал про какой-то дурацкий гипофиз или гипоталамус, толком и не слушала. «Господи, то финансист, то медик». Она поглядывала на причудливую тень позади него: будто большой мужчина легко держал на весу маленькую, обхватившую его ногами девушку.
- Там мы с тобой, – Грушенька засмеялась, прервав на полуслове, и кивнула ему за спину.
- Где? – он обернулся, и с удивлением на нее уставился. – Что ты сказала?
Она отмахнулась, продолжая следить боковым зрением за ритмично двигающимися тенями. Щеки заблестели сильнее, она обхватила губами трубочку и втянула сладкий коктейль – довольно противно, но в таком состоянии водку ей пить нельзя.
- Ничего. Слушай, а поехали со мной в Италию. На неделю.
Сергей или Виктор покраснел. Видимо гормоны гипофиза и гипоталамуса, вместе взятые, бросились в кровь. Не дождавшись ответа, Грушенька вышла из-за стола и проскользнула на танцпол. Ей срочно нужна была разрядка. Она чувствовала спиной его приклеенный взгляд. Похоже, он, наконец, разглядел преследующие её весь вечер картинки.
На следующее утро они купили билеты, и через пять дней улетели.
«Теперь он все время видит наш секс, а я наоборот ослепла», - Грушенька погрузилась в воду, так что на поверхности остался только крошечный островок лица. Тучи устлали хмурое небо - казалось, что всему виною пар, который поднимался и затягивал все вокруг. Она опять чувствовала себя полой. Кот - слишком далеко, канат вытянулся в струнку, истончившись до худой веревочки, и дрожал от напряжения. Тоска плескалась в ней, выливаясь из носа, ушей, глаз, и тут же смешиваясь с горячей водой бассейна.
Следующей ночью она снова свернулась раковиной. Клевер, робко дотронувшись до выступающего хребта, отчего она скрутилась еще больше, отступил. «Зачем он сказал, что приедет? – думала Грушенька. – Вот теперь я жду, как дура». Она чувствовала, что чужой мужчина за её спиной, почти совсем растерявший за эти дни свой запах, тоже грустит и, глядя в потолок, думает: «Зачем она меня позвала с собой? Вот лежу теперь, как дурак». Грушенька хотела сказать ему что-нибудь ободряющее, объясниться что ли, и даже попыталась развернуться из позы эмбриона, но тело было непослушное, жесткое, затвердевшее – смазка больше не выделялась – и она осталась лежать, прислушиваясь к вязкой тишине, упрямо обматывающей их тонкой паутиной.
Утром, с трудом выбравшись каждый из своего кокона, они вяло поплелись на завтрак. Сидя напротив Клевера, Грушенька размазывала йогурт по тарелке и вдруг неожиданно замерла, а затем резко обернулась. Но сзади никого не было, кроме бабульки, коршуном стерегущей тосты у шведского стола. Мятое лицо Клевера все еще хранило следы ночной паутины, он без аппетита жевал, зевал и морщился. Грушенька положила ногу на ногу, сомкнула поплотнее и, наклонившись вперед, тихо сказала:
- С этой историей давно надо покончить, но у меня ничего не выходит. Сейчас здесь с тобой – очередная попытка. И опять провал. Ты видишь, что со мной происходит? Это он виноват. И, кстати, он уже здесь.
Клевер нахмурился и, наклонившись к ней, встревоженно спросил:
- О чем ты? Тебя кто-то преследует?
- Ну, не совсем. Тут непонятно, кто кого преследует, - Грушенька отклонилась и махнула рукой. – Ладно. Хочешь я поджарю тебе тосты?
- Что? – не понял Клевер и уронил чайную ложечку в чашку.
После обеда жар и тяжесть между ног усилились. Она все время оглядывалась. Отказавшись пойти прогуляться с Клевером, уселась верхом на подлокотник кресла в холле отеля и крутила головой по сторонам, словно чего-то ожидая. Затем прошлась по коридору третьего этажа, бесцельно покаталась на лифте, нажимая на все кнопки подряд, заглянула в тренажерный зал, увидела только свое отражение в зеркале, и, наконец, переодевшись в купальник, нырнула в бассейн. Кот лежал в джакузи и щурился от наслаждения. Она подплыла к нему и облокотилась о бортик:
- Ах, вот ты где! Ты делаешь все, чтобы у меня никогда не сложилась личная жизнь.
- Привет, Груша. Ну, как ты тут, отмокаешь?
- Я же тебе сказала, чтобы ты не приезжал.
- Ты меня ждешь так, что все зудит и чешется. Как я могу противостоять?
- А что ты Нине в этот раз наврал?
- А как твой луговой цветочек? Не занюхала до смерти?
- У него есть имя. И не ломай комедию. Ты и сам прекрасно знаешь, что у меня опять ничего не выходит.
- Ну и как его зовут?
- Отстань.
Кот захохотал, схватил её за подбородок и потянул к себе: «Ммм-мм». Повертев её мокрое лицо из стороны в сторону, легонько покусал за щеки и нос, вдохнул запах поглубже и, отстранившись, снова улегся в джакузи.
- Приходи сегодня ко мне в номер.
- Я не буду бегать по номерам. Я здесь с мужчиной.
- Хорошо, тогда просто зайди за линзами. Я захватил из Москвы упаковку. Ты же, наверняка, забыла.
- Ой, а халат мне не привез? Отельные, как всегда, огромные. Просто утопаю в них.
- Купил вчера в Вероне. Ну, скажи, на кого я могу тебя оставить? На этого полевого? Или того очкастого? Они будут о тебе заботиться?
- Добрый вечер, - Клевер вынырнул из тумана и укоризненно посмотрел на Грушу.
- Привет, привет! – Кот выпрыгнул из джакузи. - Слушайте, а давайте отметим нашу встречу! – он махнул служащему бассейна, тот поспешно подошел, и Кот что-то сказал ему на ухо.
– У меня тут все схвачено, - подмигнул Клеверу. – Из года в год зимой здесь бываем. Нас уже знают и любят. Бассейн не закрывают всю ночь, если мы хотим. Правда, Груша?
Клевер насупился.
- Да ты не ревнуй. Груша – твоя. Я не претендую. Я просто старый и добрый друг.
Парень принес бутылку вина, три бокала и поставил на бортик бассейна, улыбаясь Коту в предвкушении обычно щедрых чаевых.
Стемнело. В пустой бутылке плавали блики от подсвеченной воды бассейна. Они втроем лежали в огромной ванне. Кот держал её за руку – ладонь к ладони с тесным переплетением пальцев, а Клевер чуть касался бедра с другой стороны. Кот с увлечением рассказывал про дом Джульетты на улице Капелло, а она положила голову ему на плечо, глядя снизу вверх и немного сбоку на движение губ. Настойчивые пальцы вдруг разомкнули ладонь её правой руки, она обернулась к Клеверу, и от его взгляда и прикосновения ток пошел по телу, добравшись до замкнутого в цепочке Кота. Тот замолчал, посмотрел на Грушеньку, нежно убрал мокрые волосы с её лба. А она расплела обе руки и положила их на холодные щеки Клевера. Кот потрогал мочку её уха и перешел на дворец Дожей в Венеции, а Клевер запустил пятерню в её волосы и тихонько потянул назад, отчего голова слегка запрокинулась. За Венецией пошла Флоренция, и она нетерпеливо сунула мизинчик Коту в рот, он чуть прикусил, но не замолчал. Она все время чувствовала почти незаметные прикосновения то с одной, то с другой стороны. Но было трудно сказать вода это или мужские руки. Перед глазами все расплывалось, она не могла разглядеть звезды сквозь пар, но точно знала, что они-то видят, что происходит. Наклонившись, Кот шепнул ей на ухо:
- Детка, ты хочешь секс втроем?
- У нас сегодня романтический ужин на двоих. Наш любимый с тобой «Де Марко» забронировали, - шепнула в ответ Грушенька.
- Как я тебе завидую! Объехать всю Италию! – восторженно сказал Клевер, блаженно развалившись на спине.
- А я тебе завидую, - не глядя на Клевера, он галантно взял Грушеньку за руку, поцеловал и в одно мгновение выскочил из бассейна. – Я куплю еще вина и зайду к вам выпить бокальчик после ужина. Чао! – махнул им и направился к шезлонгу, на котором оставил полотенце.
- А зачем он к нам зайдет? – Клевер сел и, вытерев мокрое лицо, уставился на Грушеньку.
- Трахнуть меня, конечно. А ты что думал?
Клевер потряс головой из стороны в сторону, отчего брызги с волос полетели в разные стороны:
- Слушай, ты для чего меня сюда позвала?! Если у вас тут ролевые игры, то я пас!
- Позвала, потому что хотела. Я не знаю, как объяснить. Ну, помнишь, ты мне рассказывал про гипофиз и этот, как его? Гипоталамус. Он же выделяет вещества, которые влияют на железы, и на половые тоже, правильно? И ты сам говорил, это аппарат, запускающий эмоциональные реакции. Так ведь? Так?
- Не совсем так. Но причем тут гипоталамус?!
- Если Кота нет рядом, то у меня ничего не вырабатывается и не запускается, понимаешь? Он и есть мой гипоталамус.
- Запускайтесь тогда на здоровье. Я-то вам зачем?
- Нужен.
- Все это, конечно, возбуждает. У меня такого опыта не было. Но я не хочу быть третьим лишним.
- Ты третий, но не лишний! Будет здорово, обещаю! – Грушенька притиснулась и обвила его шею руками.
- Даже не знаю…
- Тебе надо еще выпить, чтобы снять напряжение.
- У вас уже был такой эксперимент, я так понимаю.
- Что ты! Кот никогда не повторяется в своих фантазиях!
- Ладно, пошли ужинать.
Официант глядел на них с вежливым недоумением. Они весь вечер пили и громко спорили, потом чуть не уронили бутылку на пол, но Клевер поймал её в последний момент. Молча вытерев стол, официант с достоинством удалился. Едва сдерживая смех, они прижались носами друг к другу. Смех перешел в поцелуи, так что пожилая итальянка за соседним столиком несколько раз неодобрительно оглянулась. Но Грушенька не замечала. Она сияла глазами, поводила плечами и потягивалась, словно позировала на сцене. Старичок итальянец тоже принялся оглядываться, и, вперившись в изогнутую спину Грушеньки, с удовольствием зачмокал, пока жена не дернула его в раздражении за брючину.
Пошатываясь, они с Клевером добрели до отеля, и он, погладив её по щеке, сказал:
- Иди наверх, я еще немного посижу в баре и приду.
Грушенька лежала на постели, разглядывала дымчатый потолок и вертящуюся посередине люстру, которая никак не хотела остановиться и кружилась все быстрее, и думала, что сейчас она уснет, не дождавшись, и ей, наверняка, опять приснится тот сон. Он снился уже десять лет, чаще всего после пьяных вечеров или долгих слез, и на утро она всегда долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя липкий стыд. Даже Кот не знал про навязчивый кошмар, хотя был его неизменным участником. Начинался он всегда приятно – Кот ласкал её, так нежно, как умел только он. Покусывая соски, плечи и загривок, он вертел её, как мышку, игривыми руками с мягкими подушечками пальцев. Грушенька дышала все чаще, ей уже хотелось той твердости, которую он всегда маскировал под мягкостью, и он, наконец, властно ставил её на четвереньки и впивался в ягодицы, выпущенными из подушечек когтями. Каждый раз она замирала на секунду, предчувствуя обвал неизбежной обморочной волны, которая сметала все на своем пути. Грушенька тихонько поворачивала голову, чтобы увидеть одним глазком, из-под руки, как волна дойдет до Кота, и застывала в ужасе – за ней, ритмично толкая бедрами, стоял её собственный отец. Его седая голова и морщинистая шея были такими, как она помнила из детства, но вместо синего костюма в полоску, который всегда следовал ниже, было незнакомое голое тело с немного обвисшей грудью и набрякшим животом. В раздавленных ужасом чувствах она пыталась отползти, хотя судороги удовольствия все еще бегали по телу, но цепкие руки сзади не пускали. Подвывая, она вырывалась. Он с силой хлопал её по заднице, и она просыпалась в испарине.
Подумав, что проспать секс втроем чрезвычайно глупо, Грушенька потерла глаза кулаками, и люстра на потолке тормознула, извиняюще скрипнув напоследок. «Надо застелить покрывало, а то неудобно... - она села. – Какая глупость... Покрывало – самое последнее, о чем стоит подумать...» Она вдруг представила, как её мужчины одновременно возвращаются и, замешкавшись в коридоре, неуверенно проходят в номер. И что она должна сделать? Броситься их раздевать, но кого первым и что в это время будет делать второй? Или сидеть в томной позе, раскинув руки, а они будут раздеваться сами? Она представила голых Кота и Клевера с зажатыми в руках вещами, похожих на новобранцев в армии. И вообще, как это все правильно устроить? Надо же распределить, кто впереди, кто сзади, сверху, снизу. Двое всегда действуют согласованно, но если появится третий, не возникнет ли сумятица и неловкость? Грушенька тревожилась и чувствовала, что эротический накал, возникший в бассейне, спадает от всех приготовлений.
Она перевернулась на живот и вдруг вспомнила короткий роман с Гришей, подвижным, похожим на маленького Мука, парнем. Их познакомил Кот после очередной Грушиной истерики. Она могла спать с Гришей только по вторникам и четвергам, в другие дни не получалось – не было настроения, и Гриша уходил ни с чем. Он никак не мог понять причину такой календарной выборочности, но Грушенька догадывалась, что её возбуждает запах сигар Кота, которым пропитывалась Гришина одежда после дружеского традиционного бильярда по вторникам и четвергам, а в понедельник, среду и пятницу от него исходил неприятный запах маленького Мука, и его любовные ухватки просто бесили. Еще был Максим Петрович, который любил щипать за ягодицы, живот и соски. Она садилась на него верхом, и он пробегал цепкими пальцами по её телу, оставляя красные пятна и, если она закрывала глаза, чтобы не видеть остекленевшего взгляда и сладострастной скобки губ перед собой, то создавалось абсолютное впечатление присутствия Кота – руки и член у них были одной волшебной фактуры. А с тем парнем в кафе произошло все неожиданно и странно. Он подсел к ней за столик и спросил: «А зачем вы тут веревку натянули? Я запнулся и чуть не упал». Грушенька подняла на него удивленные глаза, не понимая, о чем он говорит. «Связь между вами и каким-то мужчиной горит ярко-красным. Я хорошо чувствую подобное». Вообще она привыкла, что после секса с Котом мужчины оборачивались ей вслед – выдавали губы, глаза, запах. Но неужели канат между ними не плод её фантазии? «Никто не сомневается в мобильной связи, - парень кивнул на телефон, лежащий на столе. – Вы можете общаться на расстоянии, говоря в маленький аппаратик. А энергетическая связь между людьми почему-то из области мистики. Но ведь человек - совершеннее телефонных аппаратиков». Она ничего о нем не знала, загадочный парень появлялся всегда неожиданно и также исчезал. Они потом несколько раз ловили волну после её встреч с Котом и докатывались на ней до одновременного оргазма у нее дома. У него были чудесные густые волосы, и от кожи пахло ванилью.
Грушенька вдруг вскочила: «Черт побери, а был хоть один, не связанный с Котом?!» Она заметалась по комнате. Ей послышались шаги в коридоре. Нет, только не сейчас! Она должна додумать эту мысль до конца. Ей нужно понять. Рванув к двери, щелкнула замком, заперевшись. «Ни одного! Сука! Ни одного! - швырнула бокал в стену, и он разлетелся вдребезги. – Навсегда! Сука! Навсегда к нему привязана!» Отыскав в косметичке ножницы, с сомнением взглянула на маленькие гнутые лезвия. Отбросила их прочь и ринулась к минибару - там лежал нож, которым они резали Пармскую ветчину. Погладила его острый край и мстительно улыбнулась. Ей даже захотелось его лизнуть, таким он был совершенным и блестящим. Грушенька сбросила халат и осталась голой. Размахнувшись ножом, рубанула воздух возле паха. Ощутив в низу живота легкую вибрацию, в исступлении принялась сечь и кромсать воздух. Острый кончик зацепил бедро, нарисовав на нем красную полосу, которая мгновенно набухла и побежала тоненькими струйками по ноге. Она уронила нож на пол. Долго глядела на разлинованную ногу, а потом взяла бутылку и вылила остатки вина прямо в рот. Шатаясь из стороны в сторону, обмотала ногу полотенцем и рухнула на кровать, пробормотав: «Свободна».
Через полчаса в дверь постучали, послышался встревоженный голос Кота:
- Открой! Хватит дурить! – он подергал за ручку двери, но та не открывалась. – Лена, с тобой все в порядке?!
За дверью была тишина. Кот стукнул еще пару раз и обернулся к Клеверу:
- Сколько она выпила за ужином?
- Не помню точно… Я не считал…
- А в номере вино было?
- Да, кажется, в минибаре.
- Ну, все. Она вырубилась. Что ж ты не убрал?
- Да я не знал.
- Ну, да, откуда тебе знать. Короче, накрылся вечер медным тазом, – он сел на пол и поставил рядом бутылку. - Садись, приятель. Тебя как зовут, кстати?
- Виктор. А тебя?
- Костя.
- А она никакая не Груша?
- Лена. Но я с детства звал её Грушенькой. Она лопала их постоянно, хвостик на голове как черенок, и вся такая в ямочках, кругленькая. А она меня Котом. Говорит, что я падок на чужую сметану, и вообще вор и пройдоха, – он хмыкнул и откинул назад голову, привалившись к стене.
- А ты знаешь её с детства?
- Она - моя сводная сестра. Наши родители поженились, когда ей было одиннадцать, а мне пятнадцать. Её папа погиб через год, и я заменил ей и брата, и отца, и ….
- Так вы брат с сестрой?!
Печально усмехнувшись, Кот вдруг поднялся и сказал:
- Поздно уже, Виктор. Тебе лучше сходить за ключом на ресепшен, а я пойду спать. Вино не забудь, это её любимое, выпьете завтра. Я договорюсь, чтобы бассейн для вас оставили открытым.
- Спасибо, – встав с пола, Виктор не к месту добавил. - Лена - потрясающая. Я давно мечтал встретить такую женщину. И ты знаешь, она и правда вызывает желание опекать. И мне это нравится.
Кот внимательно на него взглянул:
- А ты справишься?
- Справлюсь. Ведь мне не нужна младшая сестра или дочь. Мне нужна именно женщина.
- Удачи, брат! – прощально хлопнув по плечу, Костя двинулся легкой независимой походкой прочь по коридору. И почему-то Виктору показалось, что он больше его не увидит. Хотя, возможно, ему просто хотелось в это верить. На полпути тот неожиданно обернулся, подмигнул и высоко поднял руку, будто передавая невидимую эстафету.
Зайдя за угол, Костя лихорадочно задрал рубашку и, чертыхаясь, оттянул ремень джинсов. «Фак! Больно! Где же я так оцарапался?» - поморщился, с недоумением облизнул испачканный в крови палец и вошел в открывшийся лифт.
Лена же вздрогнула во сне и, еще сильнее сжав окровавленные руки между коленей, светло и немного печально вздохнула.