Не знаю, почему я хотел её. Иногда хотел, иногда совсем нет.
Мне не нравился сладковатый запах духов, не нравились запах и вид пота – иногда она возвращалась в офис с жары, и на белой кофточке, подмышками, отчетливо видны были темные пятна.
Мне не нравились её ярко красная дешевая помада и дешевая косметика, струйкой стекавшая с уголков глаз, когда она плакала.
Она почти каждый день плакала, сначала я не знал почему. Но только сначала.
Я выходил в приемную забрать распечатанный документ, а она сидела там, за своим боковым столиком, растерянно улыбалась и при виде меня отворачивалась, смахивая пальцем слезу.
Некоторые девушки плачут, одновременно улыбаясь, или только со стороны кажется, что у них улыбка такая. Будто солнце во время дождя.
Рядом с ней пожилая секретарша делала вид, что вообще ничего не произошло. Я брал документ и молча уходил к себе.
***
Как-то раз, проезжая по одной из улочек верхнего Адара, я увидел её с кудрявым темноволосым мальчиком пяти-шести лет. Она держала его за руку и куда-то вела, отчитывая. Меня не видела.
Я проехал дальше, нашел свободное место и притормозил у тротуара. Дождался, когда они дойдут до машины. При виде меня она запаниковала и словно отпрянула от открытого окна. Нет, она не хотела, чтобы я их подвез – ей было недалеко.
Выражение лица ребенка, совершенно не похожего на неё, неуловимо кого-то напоминало. Я смотрел, узнавая - она буквально прятала малыша за спиной - но не мог понять, кого он напоминает.
Через несколько недель в торговом центре я встретил Ари. За руку он держал сына Оснат. Её звали Оснат, да.
***
Оснат работала с одиннадцати до шести, четыре раза в неделю. Пожилая секретарша уходила в два, а Ари вообще не любил ходить в офис. Тогда я не понимал почему.
С утра Ари разъезжал по клиентам. Иногда звонил в офис, оставался в машине и просил вынести ту или иную папку. Он часто парковал Вольво на бензоколонке напротив – возле офиса негде было стать – и подолгу сидел в машине, ожидая. Пожилая секретарша выходила к нему с папками, возвращалась с другими. Я получал указания по телефону. Пять или шесть раз в день. Иногда встречался с ним в суде.
Три или четыре дня в неделю, по четыре часа в день, мы с Оснат были одни. За исключением тех редких дней, когда Ари мог прийти, я называл это «нагрянуть», и вызвать её к себе в кабинет надолго – ему нужно было диктовать иск или заключения по какому-то из дел. Он ходил по комнате, диктовал, а она печатала.
Через месяц или два, проходя мимо моей комнаты, Оснат начала задерживаться в дверях. Опиралась о косяк и мы начинали говорить, прерываясь только при входящих звонках в офис – она шла отвечать.
Много шутили об Ари, она улыбалась. Стиль его руководства сам по себе наводил на шутки, прямо скажем. Understatement. Но она не знала, что я знаю. Я проверял границы дозволенного, она смеялась, значит, можно было шутить без перехода на личное.
Постепенно я завоевывал территорию, и мы находили общее. В дни, когда приходил Ари, мы могли прыснуть от смеха от одного его слова или жеста, понятных нам одним. Ари ничего не подозревал.
Кроме Ари, мы много говорили о книгах – Оснат была первой израильтянкой, которая могла говорить о русских классиках или Сэлинджере, будто она тоже член семьи Гласс, и одного этого было достаточно, чтобы вызвать у меня симпатию.
Впрочем, о книгах говорил в основном я, а она задумчиво улыбалась своей особенной улыбкой, готовой перейти в слезы, и в ответ рассказывала о Гауди, в творчество которого была влюблена после поездки в Барселону. Поездка в Барселону была для неё абсолютно счастливым воспоминанием. Я только потом узнал, что она ездила в Барселону с Ари.
***
Прошло несколько недель "дверных" разговоров, пока она, наконец, озвучила свой секрет Полишинеля. У них был роман с Ари, с ним она ездила на неделю в Барселону, а потом родился Итай. Рассказывала, что Ари был другим. Слезы сменялись улыбкой и наоборот. Как всегда.
Ари говорил, что уйдет от жены или не женится, а потом женился или уже был женат, и говорил, что уйдет, говорил, что не может сказать родителям – религиозным евреям.
Ари обещал, Ари помогал деньгами, Ари помогал мало, Ари почти не проводил время с Итаем. В браке у Ари не было детей. Она ненавидела его, но ждала. Она дала ему сына — продолжателя фамилии.
Оснат ждала неслучившегося принца на белом Вольво и жила с ребенком в маминой двухкомнатной квартирке с высокими обшарпанными потолками. Почему-то гордилась этими потолками. В Израиле высокие потолки почти всегда в старых квартирах, рассыпающихся домах, в непрестижных районах.
О матери Оснат были слухи, что она лечилась в учреждениях с определенным уклоном. От отца Оснат получила фамилию когда-то уважаемого раввина, от матери — образование, тягу к чтению классиков и кое-что ещё, о чем не говорят. И, наверное, способность одновременно плакать и улыбаться.
***
Когда мы познакомились, Оснат уже была на стадии презрения к Ари, хотя продолжала у него работать. И зачем-то продолжала ждать, хотя понимала, что даже случись оптимальный сценарий, с ним жить никогда не будет. Говорила, что ждет из-за Итая, а не из-за себя. Хотела сыну отца. У неё самой не было.
Но из-за него плакала почти каждый день. Естественно, пожилая секретарша знала. И секретарша – арабка, приходившая по утрам, знала. И адвокат, хозяин офиса напротив, знал и предлагал Оснат перейти к нему работать. Кажется, все знали. Кроме отца Ари. И меня.
На работу Оснат приходила в джинсах и в белой рубашке или кофте – у неё была хорошая фигура и большая грудь. Редко приходила в недорогом платье. На полставки, мамину пенсию - пособие и редкие подачки Ари она мало что могла себе позволить.
Как-то раз, вечером, она задержалась у дверной притолоки дольше обычного, пропустив несколько телефонных звонков. Наши разговоры уже какое-то время не были легкими – она то плакала, то смеялась.
Не помню, как я очутился рядом. Помню, что прижал её к притолоке, как давил рукой на большую мягкую грудь, целовал рот, не понимая, приятен ли мне запах её горячих слез. Целовались недолго – через несколько минут она освободилась и выбежала из офиса, так и не забрав сумочку.
Через несколько дней мы опять были одни в офисе, и все повторилось. Она снова плакала и просила, чтобы я перестал. Я отстранялся, и она сама прижималась ко мне. И снова плакала, и я снова переставал. И снова выбежала из офиса.
А в один день она не вышла на работу. Я не обратил внимание, думал, что болеет. Через неделю пожилая секретарша пожаловалась, что Оснат не вернется, но Ари не собирается никого на ее место брать.
У меня не было телефона Оснат, я только примерно знал, где она живет, но не стал её искать. Я так и не смог понять, хочу ли я её поцелуи, и нравится ли мне ее запах.
Через месяц Ари поручил мне подать защитное письмо в иске на алименты. Представлял Оснат тот адвокат, хозяин офиса напротив, и мы довольно быстро добились компромисса.
***
Ари знал, что я знаю, до того, как поручил заниматься делом. Оснат говорила ему. Скорее всего, она рассказывала ему и о тех вечерах в офисе – как-то раз он оговорился "ты тоже её хотел".
Отец Ари давно умер. Сам Ари развелся и женился снова. Не на Оснат, конечно. Итай очень похож на Ари. В новом браке у Ари дочь. Кажется одна.
С сыном у Ари непростые отношения. Несколько лет спустя я представлял Ари снова – Оснат просила увеличить алименты, и мы опять добились компромисса. Фамилию сыну Ари дал.
***
Я давно понял для себя, что разговоры о русских классиках и Сэлинджере не повод влюбиться в девушку. Способность улыбаться сквозь слезы — тоже.