Сериальная пена порождает все новые клоны знаменитых людей: Людмила Гурченко, Лев Ландау, Вольф Мессинг, Эдита Пьеха, Джуна. Авторы фильма «Таинственная страсть» не стали мелочиться и поместили целую партию шестидесятников разом в один кадр, удалось утрамбовать в нем и Солженицына, и Бродского, даже Борис Леонидович мелькнул на заднем плане за забором.
Я с ужасом думаю, что будет, когда мыльная волна захлестнет Серебряный век. Представляю себе подобный продукт. Вот Блок, Ахматова, Белый, Цветаева, Мандельштам, Пастернак и Алексей Толстой бродят под ручку по Петербургу, (неважно, что таким составом они никогда не ходили), пьют водку в Бродячей собаке, беседуют в мастерской у Бакста, приходят друг другу на выручку – везде все вместе, как в сериале “Friends”. Разговоры об искусстве понятны широкой аудитории: «Для символиста главное – символ» или «Знаете друзья, слово акмеизм произошло от греческого «расцвет». А в центре внимания – любовные перипетии, роковые встречи и расставания, в перебивках между которыми зачитываются стихи для придания фильму философско-лирической ноты – пусть хоть так современная молодежь их узнает. Опять же Безруков может появиться в одной из трех ипостасей «Нашего всего», в эпизоде, скажем, с Зинаидой Гиппиус, смотрящей на него сквозь лорнет:
- Что это на вас за гетры?
- Это охотничьи валенки.
Парики, приклеенные бороды, накладные животы и мушки – в этом цех телевизионных гримеров достиг невероятных высот, - в шумном платье муаровом, под тёмной вуалью, сквозь притворное заикание или картавость.
Хотя декаденты и бунтари пока остаются за рамками формата, и за Серебряный век можно не беспокоиться - страна сладко ностальгирует по советскому прошлому. О нем с мечтательной тоской вспоминают даже те, кто в Союзе пожить не успел и имеет о нем весьма глянцевое представление: самое вкусное мороженое, настоящая колбаса, глазированные сырки по ГОСТу, песни Кобзона, добрые гэбисты-хранители и истинные ценности.
Сериалы – один из способов воссоздать этот желанный идеал. Странно, что для новой лакированной картины был выбран не ударный труженик соцреализма, а такой авангардный, битнический и, по его собственному шутливому признанию, антисоветский писатель, как Аксенов. Впрочем, какой бы материал ни был взят производителями современного мыла – оригинальные сценарии, биографии или литературные тексты – все это перерабатывается в гламурную макулатуру. Диалоги настолько шаблонны, что удивляешься, как порой актеры не стыдятся все это произносить, и обидно, что тебя как зрителя настолько не уважают.
Образы статичны: происходят какие-то события, куда-то движется фабула, но они не развиваются, не раскрываются, не углубляются. Это сродни навязчивому звучанию в сериале монотонной релакс-версии Autumn Leaves, вместо Round Mindnight, растущей и затягивающей, как чёрная дыра человеческой души, - любимой джазовой композиции Василия Павловича. Кстати если так фривольно обходиться с первоисточником, то почему в фильме не появился давний друг Аксенова, легенда советского джаза – Алексей Козлов – Козел на саксе? Почему не звучит та настоящая, обожаемая автором музыка «на костях», а только адаптированный и подслащенный вариант джаза?
Женские образы – отдельная тема. И дело не только в макияже в стиле космополитан, в анорексичной легковесности, в современных раскрепощенных жестах, неопределенных интонациях, одинаковых непоставленных голосах, а в какой-то размытости, отсутствии твёрдой индивидуальности. Прототипы - холст, масло, их экранные копии – ватман, бледная гуашь, сильно разбавленная водой.
Посмотреть такой фильм значит не погрузиться в историю, попасть в гравитационное поле выдающихся личностей, а пролистать страницы женского журнала: выведать интимные подробности, возмутиться, поглумиться и закрыть. Многое упрощено, сокращено и опошлено. Сюжет, образы, художественное решение продиктованы не каким бы то ни было замыслом автора, а эстетикой тех самых женских журналов, на которую, по мнению продюсеров, должен «повестись» массовый зритель. Это не работа с прошлым, а его обработка методом китча.
Считается, что мы не хотим или боимся размышлять о нашей истории, и потому нас просто помещают в картонные декорации, в музей восковых фигур. Но раз сериал вызвал такой интерес и такие споры, значит, мы, напротив, желаем приблизиться к пониманию эпохи и ее героев. Но для этого почти пародийным подражанием и пластическим гримом не обойдешься, нужно, изучив тома писем и мемуаров и затратив немало душевных и духовных усилий, создать художественную реальность. Как писал сам Василий Аксенов в предисловии к "Таинственной страсти": «Что касается мемуарного романа, то он, несмотря на близость к реальным людям и событиям, создает достаточно условную среду и отчасти условные характеры, то есть художественную правду, которую не опровергнешь».