Часть первая

На юге Алтая погода показалась мне контрастной — беспощадная жара, потом прохлада, сильный дождь и, наконец, комфортная температура середины лета. Зарабатывают в тех местах в основном тем, что гоняют скот, нелегально копают корень, собирают шишку (кедровую) и процентов десять населения заняты в туризме. Если скотоводство на Алтае по сравнению с советским периодом все больше сходит на нет, то сбор краснокнижных растений, преимущественно родиолы розовой или золотого корня, процветает. Перемещают товар из одного места в другое на лошадях и лодках, которые курсируют по реке ночью и, как не сложно догадаться, весь корень в конечном счете тайными тропами попадает в Китай. Местным воротилам (центрам распределения товара и прибыли) это приносит сотни тысяч или даже миллионы рублей в месяц. Борьба же государства с нелегальной деятельностью заключается лишь в том, что с местного аэропорта периодически поднимается в небо вертолет с инспекторами, которые ловят нарушителей, выписывают им штраф в размере 800 рублей, после чего те благополучно возвращаются к прежней деятельности. Масштаб криминального бизнеса дошел до того, что в Бийске и Барнауле мафиози подбирают на вокзале бомжей, угощают их «выпивкой», после которой они буквально просыпаются в горах, где вынуждены работать за еду до конца своих дней. Говорят, что в прошлом году несколько десятков человек таким способом бесследно исчезли в Алтайских горах. Интересно также то, что я не встретила на Алтае никого, кто не знал бы про их местный Дикий Запад. В такси с попутчиком. — «Ты куда приехал, на Укок»? — «Собирался». — «Туда можно, ты главное направо не ходи, там в рабство попадешь». — «Так мне уже на вокзале настойчиво так предлагали работу — корень копать».  

В Уймонской долине живет довольно много потомков староверов. Откуда изначально они там появились? После религиозного раскола, в 17 веке, скрываясь от притеснений, старообрядцы разъехались по окраинам Российского Государства и значительная их часть осела в Белоруссии и Украине (подконтрольных в то время Польше). При Екатерине II в середине 18 века началось их добровольно-принудительное переселение на юг Сибири, где государству требовалось сельхоз-продовольствие для развития рудной промышленности. Помимо этого, часть староверов добровольно переселилась туда из Нижегородской области (https://altaistarover.ru). А совсем недавно я случайно посмотрела передачу Алексея Пивоварова про потомков староверов, живущих в Южной Америке. Все эти люди сохранили от своих предков смелость, настойчивость и огромное трудолюбие, а в качестве примера можно привести тот факт, что за несколько десятков лет они превратили тысячи гектаров дешевых неплодородных земель в центральной части Бразилии в эффективный и дорогостоящий бизнес. 

На юге Сибири ситуация, конечно, иная, ведь наши люди прошли через репрессии и войны, да и не вся Уймонская долина состоит из потомков старообрядцев. И тем не менее, о чем их разговоры? Словно в противовес описанному сибиряки рассказывают про бывшего главу совхоза, который после развала СССР оставил людей без земли. Причем сначала он проворовался сам, затем обманули его и в конце концов он был вынужден бежать из деревни, потому что спалили его дом. Говорят, о том, что весь Алтайский край скупили новосибирцы (и традиционно — москвичи), которые теперь сдают эту землю алтайцам «под огороды». Многие из деревенских традиционно разъехались по городам, а те, кто остался, помимо сезонных работ (см. выше), заняты извозом на праворульных автомобилях (потому что наши не выдерживают нашего качества дорог), либо стройкой. Женщины трудятся в магазинах, администрации, да школах, а за зарплату почтальона в восемь тыс. рублей нужно пешком обойти несколько деревень, потому что велосипеды бесплатно не выдают. Считается также, что у местных хорошие автомобили, но нет нормальных домов, потому что привезти стройматериал стоит дорого. Возможно, что из-за этого часть переехавших в перспективную Уймонскую долину из других регионов страны не могут найти там приличной работы и в итоге бросают свои недостроенные дома и возвращаются назад.

Но не всё так однозначно, если обратить внимание на их поведение, внешность и семейные ценности — в этих вопросах у наших и у американцев осталось много общего. И даже если просто на кого-то из них взглянуть, вы сразу поймете, что перед вами люди другой породы, из другой страны — чудом сохранившейся дореволюционной России… Надя училась в старших классах и подрабатывала летом на кухне в местном санатории, подрабатывала она до того дня, пока не понадобились дома для сбора ягод и варки варенья. — «Что у вас сегодня на ужин, Надя?». — «Вроде гречка». — «А кроме гречки»? — «Я точно не помню, но гречка — точно». — «Хорошо, а на завтрак, Надя»? — «Это я не знаю, я завтра не рабочая»… Их говор, построение фраз и использование, например, таких слов, как «евошний», «труды» и «быват» по-прежнему существуют как по ту, так и по эту сторону океана… В столовой нашего санатория за каждым постояльцем был закреплен свой стол, и когда мы приходили на обед или ужин, то на нем неизменно стоял салат из огурцов, помидоров и зеленого лука. После этого почти сразу приходила Надя или другая девушка и на вытянутых руках несла тарелки с супом или вторым. В наклоне, также на вытянутых руках, помощница ставила тарелки на стол. Иногда, наблюдая за Надей или общаясь с ней, мне казалось, что следом за ней сейчас выйдет Лев Николаевич. 

Мне конечно захотелось расспросить Надю про её семью, про то, кто чем занимается. Выяснилось, что её отец работал фермером, держал овечек и коров, а мама вела домашнее хозяйство. И не мудрено, ведь у них в семье было двенадцать детей, шесть мальчиков и шесть девочек, с девятнадцати до трех лет, а Надя была третьей. — «Надя, а у вас дискотека в деревне есть?». — «Есть, но сейчас нет»… — «Из-за ковида?»— «Да». — «И какая музыка»? — «А музыка — разная, так-то иногда и Ваших годов музыку слушаем»… Вот из кухни вышла повар Оля, как и все, кто там работал она была из старообрядцев. Слегка переваливаясь из стороны в сторону своим дородным телом, Оля направилась к своим знакомым, другим постояльцам санатория, и присела за их стол. Ей явно хотелось, чтобы на неё обратили внимание, поскольку время от времени поглядывала по сторонам. Оля рассказывала, как раньше приезжала к родственникам своего отца, в другую деревню, и вся улица выходила их встречать, ведь у всех них было по семь-восемь детей. Рассказала и про одну из своих сестер, у которой долгое время был всего один ребенок. — «Да брось ты ее, пустышку, (в шутку или нет?) говорили её мужику соседи, пока та больше не могла родить». — «А потом как распечаталась, — продолжала Оля, — и еще десятерых родила…». И правда впечатлила! 

После обеда я вышла на улицу и увидела Мишу, подрабатывающего в санатории по хозяйству, ему было одиннадцать. — «Здрасссьти». — вежливо поздоровался он. Он всегда ходил в одной и той же одежде, а его джемпер был довольно теплым для 35-градусной жары. Также уважительно со взрослыми здоровались все дети из соседней деревни в семи километрах, куда я регулярно прогуливалась. Причем мальчишки, которые ехали на велосипедах навстречу, делали это еще и кивком головы… «Вы думаете, у них традиции, уважение к старшим и религиозность? Да у них умерло уже все староверство в его первоначальном виде, лет 80 тому назад» — ответил, как отрезал, мне местный администратор. — «И все, что Вы видите сейчас, имеет лишь отголоски прошлого, а нынешние подростки уже не будут такими, как их родители»… — «Вы думаете, что они сейчас слушают из музыки»? — продолжил он. «Элджея и Ивлееву в Инстаграме смотрят. Элджей ведь из Новосибирска, так что очень здесь популярен»… «Мы летим на Suzuki. Я чувствую твою руку с*ка. Я умею делать бабки. Мои мама с батей и братва мной давно гордятся. Мне на надо представляться, когда я вхожу. Эй биомусор, как тебе туса? Эй биомусор, как тебе туса? Эй биомусор, как тебе туса?»

— «Здрасссьти», — мимо прошел мальчик Миша.

Одна моя знакомая, которая переехала в Уймонскую долину из Иркутска, рассказывала, что одним из развлечений их детства были так называемые «татуировки угольком с липой». Девочки брали листочки и прикладывали их липкой стороной к плечу, слегка надавливали и убирали. Потом брали уголек и терли им поверх руки, получался красивый рисунок. Как она говорила, такая «татуировка» держалась несколько дней. А еще на одной байкальской базе отдыха местный предприниматель (в широком смысле этого слова) установил качели на высоких кедрах, примерно на 2/3 от их высоты, на прочных металлических цепях. К цепям была привинчена седушка и при раскачивании они полусолнцем поднимались до верхушек других деревьев. И было всем волнительно и страшно. И как тебе туса?

***

На обратном пути из Горно-Алтайска в Москву я познакомилась с женщиной 68 лет, которая первый раз в жизни летела на самолете. Она направлялась к своим детям и внукам, куда обычно добиралась на поезде. Удивительное дело, но она практически не волновалась, вероятно потому что испытала в этой жизни что-то более волнующее. Она рассказала мне, что недавно уволилась с должности агротехника из частного хозяйства, и, хотя владелец настойчиво уговаривал ее остаться ещё хотя бы на годик — «подтянуть молодежь», она вынуждена была уйти по здоровью. Под конец я не могла не спросить её, действительно ли так всё плохо с экономикой, что сельское хозяйство развалилось, люди разбежалось по городам или нелегально копают корень. Она ответила, что «не всё — так, есть убыточные хозяйства, есть успешные», например, то, где «хотят подтянуть молодежь»…, но все же хотелось бы, чтобы в российской Швейцарии это было скорее правилом, чем исключением.